Журнал «Если», 1997 № 08 - Страница 13

Размышляя, чем бы заняться, он не заметил, как приблизился к университету. Он уже был готов вернуться в «Нору» и завалиться на боковую, когда перед ним неожиданно вырос кегельбан «Апач». Над заведением горело огромное и уродливое неоновое панно, изображавшее индейца, который каждые несколько секунд бросал неоновый шар, а тот, прокатившись футов пять, сшибал три неоновых кактуса.

«А что, черт возьми!» — с недоброй ухмылкой подумал он. Любопытно, как на него прореагируют, когда он ввалится. Наверное, это будет не так опасно, как в университете. Вряд ли его ждет встреча с форвардами нападения из футбольной команды — скорее, с бывшими форвардами, успевшими за истекшие два десятилетия увеличить с помощью пива свой вес фунтов на тридцать. С его-то прытью можно отбивать вокруг них чечетку. Возможно, это заставит кое-кого из посетителей погнаться за ним; при особо удачном стечении обстоятельств будет вызвана полиция, которая усмирит его противников; он будет с ухмылкой наблюдать, как багровеют их физиономии…

«Почему вы погнались за этим парнем, мистер Джонсон?»

«Потому что… Да вы только на него взгляните, господин полицейский!»

Кипяток будет стоять рядом, ероша свой гребень и скаля зубы. Полицейский терпеливо ответит: «Я знаю. Но это не преступление, мистер Джонсон».

«Очень плохо, что не преступление!» — выкрикнет толстяк, пытаясь отдышаться. Приятели все это время будут злить его криками: ведь из-за него застопорилась игра, теперь они поздно попадут домой и получат выволочку от жен.

Изысканное удовольствие! Кипяток перешел улицу и миновал стоянку, запруженную пикапами и седанами десятилетнего возраста. Ни на стоянке, ни у дверей кегельбана никто не преградил ему путь.

Роль вышибалы чуть не взяла на себя музыка. И они имеют право называть невыносимой ЕГО музыку! Он взял себя в руки и вошел.

В зале шли две игры: один матч разыгрывали женщины, другой — мужчины. Дружная пробежка шаров по тридцати шести дорожкам, грохот падающих кеглей напоминали об атаке камикадзе на тихоокеанскую эскадру.

Кипяток помедлил. Когда они с приятелями разбивали ветровое стекло машины или колотили в парке бутылки, это именовалось «вандализмом». Тем временем здесь, в настоящем храме насилия, добропорядочные граждане день за днем с упоением швыряли пятнадцатифунтовые шары в ни в чем не повинные неподвижные мишени. То, что кегли оставались целы, нисколько не уменьшало наслаждение, испытываемое игроками при разрушении фигур, совершенно не способных ответить им той же монетой.

Изобретатель кеглей, умеющих визжать и истекать кровью, мгновенно сколотит состояние, подумал Кипяток.

С шумом еще можно было мириться, но музыка причиняла ему почти физическую боль. Из динамиков раздавался ослиный рев Мерла Хаггарда. С минуты на минуту его должен был сменить Джонни Кеш или Хэнк Уильямс-младший, а то и «Джаддз». Как-то раз Кипяток видел фотографию этого ансамбля. Солистка выглядела очень соблазнительно. Утыкавшись булавками, вымазав физиономию боевой раскраской и сделав надлежащую прическу, она была бы принята «на ура» даже в «Крючке».

Он переместился повыше, к буфетной стойке. Буфетчица была примерно одного с ним возраста и очень мила собой. На ходу он старательно звенел цепями и силился выглядеть как можно более вызывающе, однако посетители старались не поворачивать голову в его сторону. Зато, полагая, что он на них не глядит, принимались гримасничать И перешептываться. Кипяток получал от происходящего громадное наслаждение.

Больше всего его смешило то, что, по их мнению, нелепо выглядит ОН, а не они сами — домохозяйки в облегающих зеленых брючках, с прическами «пчелиный улей». На первых восемнадцати дорожках соревновались дамы. Наблюдать за ними со стороны было все равно что рассматривать место аварии громадной фуры, перевозившей многотонный груз картофеля. До него не долетали их реплики, но он кожей чувствовал, как они восклицают: «Нет, вы только на это посмотрите!».

Реакция мужчин была менее благодушной и сулила неприятности. Их тут было три десятка против него одного, представлявшего угрозу порядку, стабильности, правильному поведению и самому Американскому Образу Жизни. Подобие терпимости проявляла разве что дюжина индейцев из племени навахо, образовавшая две отдельные команды. Большинству хватило смелости заплести волосы в косички, как того требовала племенная традиция, и, соответственно, у них не было оснований критиковать чужие прически.

Появление Кипятка вызвало неприязненное ворчание, однако никто не кинулся его выпроваживать. Он уселся у буфетной стойки. Тут же из недр заведения явилась вторая буфетчица, затеявшая с напарницей спор, кому из двоих обслуживать диковинного посетителя. Наконец к нему нехотя приблизилась более молоденькая, чему он был только рад. В ее голосе звучало замешательство.

— Чем могу вам помочь, сэр?

Это он-то — «сэр»?

— Вишневая кока есть? — спросил он с обреченным вздохом.

— Вишневая кока? — Она расслабилась и даже выдавила улыбку. — Есть. Бокал?

— Мне бы пол-литра, но у вас наверняка нет такой посуды. Давайте бокал.

— Конечно. — Она уже повернулась к крану, но в следующую секунду заколебалась. Сперва надо было задать ему важный вопрос, только она сомневалась, как это у нее получится. Сделав над собой усилие, она спросила: — А деньги у вас есть?

— Деньги, деньги… — Кипяток наморщил лоб, изображая философа, погрузившегося в раздумья. — Сейчас посмотрим, как у нас с деньгами.

Он запустил руку в карман и стал выкладывать на прилавок содержимое: ключ, крохотный, но покрытый воинственной инкрустацией перочинный ножик, при виде которого официантка сделала большие глаза, несколько пенсов, пару двадцатипятицентовиков, мексиканскую монету достоинством в пятьдесят сентаво и клок свалявшейся серой ваты. Он подвинул монеты к краю прилавка.

— Этого мало, — неуверенно пискнула она.

— Мало? Погодите-ка… — Кипяток сделал вид, будто ощупывает задние карманы штанов. — Где-то тут у меня завалялась платиновая кредитная карточка. Может, поищем вместе?

Предложение заставило ее отшатнуться.

— Держите. — Он подал ей карточку. Она приняла ее боязливо, как заразную, и прочла:

— «Предъявитель сего не является осужденным правонарушителем или ливийским террористом, не болен СПИДом и иными экзотическими болезнями. Он не страдает немотой и не клянчит денег».

Девушка читала медленно, однако тупицей не была. Более того, она обладала чувством юмора, хотя прежде тщательно это скрывала. Отдавая ему карточку, она улыбнулась. К ее удивлению, он уже протягивал ей доллар.

— Угощаю.

— Очень жаль. — Она взяла бумажку. — Нам не разрешается пить и есть в присутствии посетителей.

— Разумно. А вдруг перепьете коки и разнесете заведение в клочья.

На сей раз ее улыбка получилась менее натянутой. Она даже пододвинулась к нему поближе.

— А вообще-то, как тебя зовут?

— Ты не удивишься, если узнаешь, что меня зовут «Вообще-то»?

Она нацедила ему коки, дважды слив пену, чтобы вышла полноценная порция, и, не спрашивая, положила в стакан соломинку. Он убрал соломинку, всласть глотнул холодной коки и сказал, хрустя льдинками:

— Меня зовут Кипяток.

— Забавное имя.

— Я вообще забавный. — Он налег на прилавок. — Хочешь увидеть, до какой степени?

Она не обратила внимания на вызов, а, подняв глаза, сообщила:

— Мне нравится твоя прическа.

— Спасибо. Почему бы и тебе не устроить себе такую же?

— Мне? — Она потрогала свои локоны. — Нет уж, уволь.

— Почему?

— Хотя бы потому, что мои родители упали бы замертво.

— Извини. Но я еще ни разу не видел документа, удостоверяющего смерть хотя бы одного родителя из-за прически отпрыска.

— Ну, я…

— Вали отсюда, падаль!

Обернувшись, Кипяток узрел рослого мускулистого парня чуть постарше его. Тщательно его оглядев, он проговорил:

— Давай разберемся со всеми значениями употребленного тобой глагола. — Он крутанулся #а табурете и глотнул колы. — Тут ведь не счесть вариантов. Если я, скажем, не отвалю, ты мне навалишь?