Журнал «Если», 1997 № 05 - Страница 7
Есть в обществе круги, которые связывают возрождение страны с обращением к православию. Недаром оно претендует на важное место в рамках будущей национальной идеи, поисками которой, по слухам, призваны заниматься лучшие отечественные умы и души. Кажется, поиски санкционированы указом главы государства. Все серьезно. Однако следует признать, что в этом случае вектор поисков и идеи, и идеального человека направлен в прошлое. Исполнение, так сказать, известных заповедей творца? Но, как показала история советских десятилетий, это не сработало. Правда, заповеди были слегка «подредактированы» идеологами и выданы за «моральный кодекс строителя коммунизма», но сути это не меняет.
В этой связи заслуживают особого внимания позиции некоторых ведущих мыслителей нашего века, которые прослеживали путь религиозной идеи и искали точки ее соединения с современной жизнью. Крайне почитаемый сегодня испанский философ Хосе Ортега-и-Гассет, много занимавшийся проблемой экзистенциального кризиса, который был характерен для первой половины XX века, искал его истоки в кризисе истинного средневекового христианства. По мнению ученого, западный человек уже на границе XV и XVI веков ощущал «Бога где-то на втором плане». Человек еще верил в сверхприродный потусторонний мир Бога, но вера его — не живая вера. Это что-то «обыденное, инертное». Мысль подробно развивается в лекциях, прочитанных философом в Мадридском университете еще в 1933 году (в России часть их впервые публикуется в 1992-м), но не может же наше отечественное человековедение являть собой tabula rasa! Образы древней христианской святости и совершенной жизни давно утратили над человеком власть, он потерял интерес к религиозным догмам (Ортега имел в виду европейца, отделенного от нас почти пятью столетиями). Можно ли серьезно уповать, что в конце XX века православие с его несколько аффектированной ритуальностью восстановит в нашем обществе христианские образцы совершенной жизни?
Ортега обращает внимание на понятие oikodunamein (греч. домостроение), употребляемое апостолом Павлом, который считает, что человек должен быть строителем самого себя. Да, продолжает философ, человек конструирует себя, хочет он того или нет. У каждого есть своя жизненная программа, реализация которой — дело личного воображения. Причем, различные жизненные проекты или программы «отнюдь не предстают перед нами в молчаливом бесстрастии». «Голос, идущий из тайных и неведомых глубин нашего существа (Ортега назовет его призванием), зовет нас выбирать что-то одно и забыть все остальное». Среди множества планов есть только один, который «содержит в себе то, чем мы должны быть». Однако большинство людей стремится заглушить этот голос. «Они, — продолжает Ортега, — поднимают в своей душе большой шум, пытаясь оглушить себя, отвлечь душевное внимание от этого голоса, не слышать его; подменяя свое подлинное бытие ложной жизненной ориентацией». Выходит, что не может быть единого эталона для разных людей. В известной степени, «совершенная жизнь» каждого человека — полная его реализация, жизнь в истинном смысле, совпадение с собственной «самостью».
Популярными становятся среди специалистов взгляды французского мыслителя Пьера Тейяра де Шардена, учение которого оказалось созвучно ряду идей В. И. Вернадского. Ученый рассматривает феномен человека, накопление им духовных богатств исходной тенденцией в развитии природы. В эволюции живых существ он видит реализацию восхождения сознания. Вся одушевленная часть мира движется к предопределенному «высшему состоянию». По Тейяру, жизнь усложняется не случайно, а согласно определенным закономерностям. Исторически жизнь и есть восхождение сознания. Поэтому должно быть ясно, к чему человеку стремиться, какой образ жизни избрать. «Ведь решение уже принято, и мы давно в пути. Вот уже более 400 миллионов лет на нашей Земле (точнее будет сказать: всегда во Вселенной) необозримая масса существ, частью которых мы являемся, упорно и неуклонно поднимается к большей свободе, к большей чувствительности, к большему внутреннему видению. А мы? Мы все еще себя спрашиваем, куда нам двигаться…»
Далее Тейяр обозначает три основных позиции человека перед лицом жизни: пессимистический возврат к Прошлому, упоение Настоящим, порыв к Будущему. Две первые он называет абсурдными и бессмысленными. Остается единственный выход — двигаться вперед. Для этого человек должен пройти процесс внутреннего становления или персонализации. Чтобы стать самим собой, Человеком с заглавной буквы, на Протяжении всей жизни надо Постоянно формировать свою личность, организовывать себя, стремясь «к предметам более возвышенным». И далее говорит вовсе созвучное Ортеге: «Каждый из нас… должен постоянно возобновлять и воспроизводить тяжкий труд Жизни по своему индивидуальному лицевому счету. Быть — это прежде всего найти себя и осуществиться».
(^огласитесь, что далеко не каждый человек готов обречь себя на столь длительную и кропотливую «работу». Что ж, в XX веке есть множество способов изменения человека в требуемом направлении и даже возможность — пока, к счастью, теоретическая — его воспроизведения (об этом недавно заявили английские исследователи, которые по одной единственной клетке, взятой у овцы, создали ее точного двойника. А могли бы — и двойника человека). Научно-техническая революция, принявшая на наших глазах перманентный характер, дала человеку невиданные ранее средства самопознания. Философы размышляют о совершенном человеке, но есть о нем и другое знание — оно математично и технично. По М. Хайдеггеру, доминирование подобного типа мышления обусловлено способом отношения западного человека к миру. Отношение деятельное, когда знание о предмете обязательно приводит к мысли о его трансформации.
Вспомним поэтическое порицание похожего подхода, характерного для науки XVIII–XIX веков, которое находим в «Фаусте» Гете:
Мефистофель, в чьи уста вложена сентенция, несколько пессимистичен: в конечном счете наука открыла множество «жизненных связей». Это несомненно расширило возможности медицины, готовой спасать жизнь в ситуациях самых сложных и исправлять, если потребуется, погрешности самой природы. Однако уже сегодня остро стоит вопрос о границах вмешательства человека в те самые «жизненные связи». И трансплантология, и генная инженерия постоянно сталкиваются с разными табу, которые ставит общественность на их пути. Появилась специальная отрасль знаний — биоэтика, в задачу которой входит как раз установление границ допустимого вмешательства науки в жизненные процессы. Забили тревогу и философы, предостерегая от соблазна создания роботообразного человека. Впрочем, он уже почти реальность. Во всяком случае в литературе существует и другой ряд определений человека: техногенный, компьютерный, мультипликационный, человек Скиннера, человек Тьюринга и т. п. Есть и такой термин — постчеловек. Как своего рода метафора компьютера. Не сбывается ли понемногу мрачноватое пророчество Ницше: познавший себя — собственный палач?
Обратившись к отечественным реалиям, заметим, что пока ничто подобное нам не грозит, возможно, в силу несколько иного отношения к миру, чем замеченное Хайдеггером у западных людей. Не случайно, из возможных, по Тейяру, трех позиций мы готовы отдать предпочтение абсурдной и бессмысленной (с точки зрения философа): «пессимистический возврат к Прошлому».
Тем не менее социальный заказ на нового, более совершенного человека, в стране существует. И, похоже, неторопливое, по «собственному лицевому счету», индивидуальное движение к «восхождению сознания» общество не устраивает. Отсюда интерес к различным психотехникам, разговоры о перепрограммировании, изменении сознания, в том числе и посредством эзотерических практик. На этом фоне обращает на себя внимание возвращающийся интерес к психоанализу, который только что отметил столетие со дня своего рождения (если таковым считать появление в печати первых психоаналитических работ Фрейда в 1896 году). Летом прошлого года вышел Указ президента РФ «О возрождении и развитии философского, клинического и прикладного психоанализа», который вызывает сложную гамму чувств. Странный указ… не генетику, не кибернетику, ничто иное из упраздненных советской властью наук не возрождали по столь высочайшему «велению». Да и как такое возможно — разрешить то или иное научное направление указом главы государства?