Журнал «Если», 1996 № 03 - Страница 52

Минц, сидевший сзади, вздохнул так тяжело, что звук донесся до Удалова.

— Думаешь о том, что сказать президенту? — спросил Удалов обернувшись.

— Посоветую не вмешиваться, — ответил Минц.

— Чувствую, что наш поезд ушел.

— А что этот сторож про шляпу говорил?

— Его слова требуют внимательного анализа, — ответил Минц.

Отставник запел песню «Все выше, и выше, и выше, стремим мы полет наших птиц». Песня была бравая, военная, может, даже довоенная.

Некоторые стали подпевать. Кавказец Георгий, который сидел за рулем, тоже стал подпевать, но на грузинском языке.

Сошли у агентства. Было уже темно.

Удалова охватила тревога.

Нечто чуждое, как при инопланетном вторжении, присутствовало в воздухе Великого Гусляра. Пошатывались тени за заборами и кустами, пробежала собака служебной масти, далеко-далеко послышался шум танкового мотора… Когда Удалов с Минцем отошли от агентства шагов на пятьдесят и распрощались на углу с отставником и бритым парнем, который увлек за собой рыженькую девицу, в щели штакетника блеснул фонарь, уперся лучом в лицо Удалова, переметнулся к Минцу.

— Сдаемся, — сказал Удалов. — Желательно получить пощаду.

— Получите, — засмеялся президент Академии наук, выходя из-за фонарного столба. Он был в маскхалате, на голове фуражка с государственным орлом. — Как дела, ребята? А то нас тут комары зажрали.

— У вас машина есть? — спросил Минц.

— Я бы хотел сначала задержаться на минутку здесь, — строго сказал президент.

— Зачем, Толя? — спросил Минц. — Мне уже все ясно.

— Мне хотелось бы сначала изолировать всех, кто там побывал, и особенно организаторов.

— Организаторы ничего не знают, — ответил Минц. — Работали на проценте. Туристы тем более не информированы.

— Надо изъять товары, — сказал президент. — Мы привезли сюда комплекс экспресс-лабораторий.

— Погоди до завтра, Толя, — попросил Минц.

— Ты можешь ошибаться, Лев, а мне уже три раза из Минобороны звонили, аппарат президента покоя не дает.

— Если ты веришь в мою гениальность, — скромно сказал Минц, — то придется тебе отозвать своих опричников. Пускай отдыхают.

Президент заскрипел зубами.

Потом сказал:

— Выходите, молодцы.

Из разных щелей и укрытий выскочили молодцы в черных чулках на рожах и в бронежилетах.

Из-за церкви Параскевы-Пятницы выехал бронетранспортер, в который попрыгали черные чулки, а президент Академии наук рывком втащил Минца в джип «чероки», который выскочил из недавно выкопанного блиндажа.

— Мы вдвоем с товарищем, — решительно сказал Минц.

— Товарищ погуляет, — ответил президент. —

Есть вопросы, которые я не имею права обсуждать даже с лучшими твоими друзьями.

Минц успел высунуться из дверцы и крикнуть Удалову:

— Побеседуй с Мишей Стендалем. Это обязательно! Не упусти его.

Удалову хотелось домой. Он устал путешествовать на автобусе времени, стоять на базаре и глядеть на собственную могилу с заклеенной датой. Он хотел домой, хотел присесть на лавочку посреди двора и посмотреть, что таится в тех мячиках и шариках, которые ему подсунуло будущее.

Но Удалов не стал возражать. Если Минц просит, да еще так сильно просит, значит, беседа с Мишей Стендалем может открыть глаза на какие-то важные детали, которые Удалов в простоте своей не заметил.

Так что Удалов с тоской поглядел, как уносятся по улице огоньки машины, и стал ждать.

Ждать пришлось совсем недолго. Через минуту вышел Стендаль. Он вел под руку робеющую Галочку.

— Что за шум? — спросил он.

— Академия наук нами интересуется, — ответил Удалов.

Это Стендаля не удивило и не испугало.

— А мы задержались, — сказал Стендаль. — Мы в подъезде целовались.

— Я не могла оторваться, — призналась Галочка.

— Мужчины вашего времени — это просто открытие!

— Простите, конечно, — сказал Удалов. — Но мне давно уже хочется спросить: вот у вас много разных… женщин и животных. Вас что, в компьютерах выводят или как?

— Или как, — лукаво улыбнулась Галочка. — Все у нас по-честному, все копируется. И даже моя копия где-то живет.

— Но можно сделать много копий?

— Разве это так важно?

— Это неважно, — поддержал Галочку Миша. — Я полюбил одну женщину. Только одну. Завтра я женюсь!

— О нет! — вырвалось у Корнелия. — Нельзя же так…

— Почему? — спросила Галочка, и голос ее зазвенел, как лист кровельного железа.

— Потому что вы ненастоящая! Вы надувная… вы кукла, в конце концов!

— А вам не приходило в голову, гражданин Удалов, — сказала Галочка, — что вы тоже надувная кукла? Как вас надули при советской власти, так и забыли выпустить воздух после ее конца.

— Галочка! — упрекнул невесту Миша.

— Молчи! Ты бы только посмотрел, как ваши мужчины расхватывали бесплатных девушек! Потому что все вы стремитесь к дешевым удовольствиям. Если, не удастся затащить во двор слона или бегемота, то дайте мне крокодила! Но учтите, что крокодилы кусаются, а мы, надувные куклы, можем подарить радость, но можем и дать пощечину! Вы забываете, дорогой Корнелий Иванович…

«Откуда она знает, как меня зовут? Неужели это все Миша? Глупый, глупый Миша, ты попал в руки к провокаторше из будущего».

— Не отворачивайтесь, Корнелий Иванович! Я и мои подруги — детища высокой цивилизации, не вашему пещерному уровню чета. Даже в копиях мы дадим сто очков вперед самой распрекрасной вашей красавице! И учтите, Миша будет со мной счастлив, и я рожу ему много детей — сколько он захочет. У меня внутри все для этого предусмотрено.

— Вот так-то, Корнелий Иванович, — сказал Миша. — Приглашаю вас завтра на свадьбу.

— Миша!

— Вот именно. В двенадцать!

— Адье, — сказала Галочка и умудрилась лизнуть Удалова в щеку. Язык у нее оказался в меру шершавым и в меру мокрым. А черт их знает, может, и рожать будут…

Удалов пошел домой.

У Минца горел свет. Перед подъездом в кустах таились два бойца в черных чулках на рожах, но Удалов не стал их замечать. Только сказал:

— Спокойной ночи, ребята.

Те кашлянули в ответ, в разговор вступать им было, наверное, не положено.

Удалов пошел спать — все равно в темноте трофеи на дворе не испытаешь. А завтра могут и конфисковать. Так что Удалов тщательно запрятал шарик и мячики в нижний ящик максимкиного письменного стола, которым сын ни разу не пользовался с тех пор как окончил школу.

На столе стояла тарелка, кружка простокваши и лежала записка:

«Котлеты в холодильнике. Ушибла ногу о колокольню. К.»

В доме царила тишина, во всем мире царила тишина, только слышно было, как далеко и таинственно прогреваются танковые моторы, как дышат в кустах и на крыше сотрудники Академии наук, а снизу, из кабинета Минца, доносятся голоса. Идет совещание…

Утром все обошлось.

Минцу каким-то образом удалось уговорить президента и сотрудников покинуть город, или затаиться так, чтобы их не стало слышно и видно.

Правда, Удалов проспал, и, если техника двигалась по улицам до десяти утра, он мог пропустить.

В одиннадцать он встал, покормился из кухонного комбайна, к которому уже стал привыкать, потом спустился к Минцу, рассказать и послушать.

Минц встретил его в халате. Он тоже не спал ночью, уговаривал президента потерпеть, не принимать мер, потому что сегодня вот-вот все должно решиться.

Минц спросил:

— Что же ты свои трофеи из будущего не притащил? Может, испытаем?

— Не хотел при Ксении. А вдруг там девушка?

— Если девушка, отдашь Ксении, пускай на рынок снесет.

— Стыдно девушками торговать. Среди них такие интеллигентные встречаются! — возразил Удалов.

И Удалов рассказал Минцу о вчерашней беседе с Мишей и о приглашении на свадьбу.

— Когда? — встревожился Минц.

— В двенадцать.

— Тогда я предлагаю тебе, Корнелий, не спешить с игрушками и трофеями. Сходим на свадьбу, посмотрим, как она пройдет. У меня с ней связаны особые ожидания.