Журнал «Если», 1996 № 03 - Страница 27

— Как дела, дружище?

— Буду жить, — проворчал тот. — Беспомощный в своем ремесле, ходячий повод для насмешек.

— А хочешь ли ты жить вечно?

— Кирон, я не в настроении шутить.

— Наша клятва еще в силе?

— Ты же знаешь.

— До самой смерти?

— До смерти… Чего ты хочешь, Кирон?

— Хочу, чтобы ты полетел со мной на воздушном шаре. Чтобы ты пролил на голову врага огненный дождь.

— И ты возьмешь на такое дело однорукого? — Эйлвин высунул из рукава перевязанный бинтами обрубок кисти.

— Я возьму друга, — ответил Кирон. — Я возьму человека, которому верю. Я возьму того, чья ненависть к пиратам сильнее страха.

— Кирон, этот человек — я. Ты это знаешь. Ты знаешь также, что я не очень храбр. Но я готов уцепиться за когти орла, чтобы поразить с неба тех, кто искалечил нашу жизнь.

— Мы можем и не вернуться. Эйлвин чуть заметно улыбнулся.

— Да я и не собираюсь возвращаться. Смерть не кажется мне страшной… Почему, кстати, ты спросил про вечную жизнь?

— Потому что нас будут помнить. Мы положим начало новому покорению неба и отомстим тем, кто напал на нас.

— Пообещай мне только одно, Кирон, и я буду счастлив.

— Что?

— Пообещай, что многие погибнут от нашей руки.

На мгновение Кирон задумался.

— Я не могу управлять ветром, Эйлвин. А ветер должен быть нашим союзником, когда все остальное будет готово. Но если воздушный шар пролетит над кораблями в Литтл Хэмптоне, клянусь тебе, пираты будут погибать десятками и сотнями. Этого довольно?

— Довольно. — Эйлвин рассмеялся. — Твои свидетели — мертвые пираты в Аранделе.

— Тогда набирайся сил и отдыхай. У меня еще много работы. Наше время придет быстрее, чем ты можешь представить.

Кирон не замечал ни дня, ни ночи. Он работал при свете солнца. Он работал при свете ламп на китовом жире и факелов. Он рисовал чертежи, производил расчеты, строил модели. К его огорчению, шар получался гораздо больших размеров, чем он планировал. Добрых пятнадцать метров в диаметре, иначе нужного груза не поднять. Кирон научил мужчин, как изготовлять каркас из тонких ивовых прутьев, научил женщин, как подгонять ткань и бумагу, чтобы сшить огромный чехол. Двоих учеников кузнеца он усадил за ковку четырех медников, дал задание приготовить хороший запас древесного угля и приказал построить маленькую, легкую лодку. Мальчишки плели веревки, а девочки делали из них сеть, на которой к шару будет подвешена лодка.

Кирон понимал, что шар рано или поздно опустится в море, а значит, крепления должны отстегиваться мгновенно.

Своей фанатичной верой Кирон преобразил все Мизери, прибежище отчаявшихся и измученных людей. Даже те, кто поначалу злобно издевался над очередной сумасшедшей затеей Кирона Голова-в-Облаках, заразились его энтузиазмом. Отчаяние оказалось сильнее предрассудков. Все смотрели на него с надеждой и ожидали фантастических результатов. Люди помнили, что горящие тележки Кирона нанесли врагу в свое время больший урон, чем все их бойцы, вместе взятые. Кирон пообещал, что, если арандельцы отдадут все силы строительству воздушного шара, он зальет огнем корабли Адмирала Смерть. Кирон, конечно, сумасшедший, но свой воинский талант он уже проявил. И люди трудились, не оспаривая его приказов. Сейчас они пошли бы за самим дьяволом, пообещай он им сжечь ненавистного врага.

Кирон мало спал и почти не ел. Он ел только тогда, когда Петрине удавалось собрать достаточно отважных людей, которые силой оттаскивали Кирона от работы, а она ставила перед ним миску питательного бульона и клялась, что его не отпустят до тех пор, пока миска не будет чистой. Бывало, он швырял эту миску со страшными ругательствами. Бывало, прилежно ел, вспомнив, что без пищи ему не завершить начатого.

Он уже не походил на восемнадцатилетнего юношу. Седина делала его старше. Морщины на лбу и впавшие щеки придавали ему решительный и суровый вид. Он выглядел на все тридцать — прирожденный лидер. Люди относились к нему с почтительным страхом.

Кирон редко выпускал из руки меч. Мечом он измерял полотно и бумагу, рисовал чертежи на земле, указывал, угрожал, подкреплял приказы.

Кентигерн был потрясен переменами. Люди, еще вчера уныло бродившие по лагерю, трудились с бешеной энергией. И все потому, что Кирон потребовал отдать все силы, а взамен пообещал месть.

Наступил день, когда основные узлы были закончены. Сплели огромную сеть, сшили чехол, сделали маленькую легкую лодку и выковали медники. Оставалось законопатить последние швы. Для этого решили использовать специальную замазку, полученную из древесного дегтя.

Горячий деготь издавал ужасный едкий запах. Возле ведер, где он вываривался, нельзя было находиться, люди кашляли и терли слезящиеся глаза.

Ругаясь и кашляя, пришел посмотреть на окончание работ Кентигерн. Шар растянули на траве. В холодном утреннем воздухе застывала замазка на соединительных швах.

— Он готов, Кирон?

— Готов.

— И он полетит?

— Если какой-нибудь дурак не порежет или не прожжет обшивку, полетит.

— Ты хорошо потрудился. Кирон пожал плечами.

— Многие потрудились хорошо.

— Но ты больше всех. Когда ты спал последний раз?

Кирон растерянно почесал голову.

— Не помню. Да какая разница? Вчера, наверное, спал, или позавчера.

Кентигерн положил ему руку на плечо.

— По правде говоря, я не думал, что ты сумеешь сделать такое. Теперь отдохни, мальчик. Ты устал.

— Я уже не мальчик. — Кирон уставился на него странным взглядом. Разве я не выполнил работу мужчины здесь и раньше?

— Ну, конечно, конечно. Ты уже давно мужчина, и я вовсе не хотел тебя обидеть.

Петрина услышала конец разговора.

— Заставьте его отдохнуть, Кентигерн. Прикажите остановить работу. Он же убивает себя. Кентигерн улыбнулся.

— Петрина, я могу приказать твоему мужу уничтожить пиратов. Во всем остальном он сам себе приказывает.

Слезы потекли по лицу девушки. Кентигерн решил, что это от запаха дегтя, но деготь тут был ни при чем. Она расплакалась, потому что взглянула на Кирона, на его седые волосы, впавшие щеки и круги под глазами. Она плакала потому, что последнее время он вообще не выпускал из рук меч. Плакала потому, что Кироном овладела какая-то непонятная лихорадочная ярость, в нем клокотала энергия, рожденная не здоровой пищей и полноценным сном, а некоей демонической силой, позволяющей ему командовать собой и другими.

Наконец и Кирон заметил Петрину. Подошел, положил руки на плечи и заглянул ей в лицо. Впервые за много дней он обратил на жену внимание.

— Не волнуйся, любимая. Сейчас все пойдет так, как ты хочешь. Помнишь, когда мы были детьми? Мы прибежали сюда в конце лета, был жаркий вечер, мы лежали под буком, и я сказал тебе, что хочу летать.

Тревожное выражение на лице Петрины смягчилось.

— Конечно, помню. Сливы и яблоки. Я еще объелась, и потом болел живот.

— Да, — рассмеялся Кирон, — яблоки, сливы и счастливый мир детства. Кентигерн шумно кашлянул.

— Я, пожалуй, пойду. Когда ты собираешься испытывать шар, Кирон?

— Вечером, — ответил Кирон, не глядя на него. — Вечером, после того как я поем и побуду с женой. Сегодня вечером, Кентигерн, вы увидите, как творится история.

Кашляя и бормоча что-то себе под нос, Кентигерн удалился.

— Сливы и яблоки, — повторил Кирон. — Мы оба тогда объелись. Ты помнишь, о чем мы еще говорили?

Петрина улыбнулась.

— Я призналась тебе, что моя мать ходила к астрологу Маркусу. Он предсказал, что ты станешь великим мастером своего дела, а я рожу тебе троих детей… — Петрина вздохнула. — Вот и закончилась юность с ее мечтами и планами. В нашем мире такое уже невозможно.

— Разве? — возбужденно спросил Кирон. — Ты в самом деле так считаешь? А что еще говорил Маркус? Не помнишь?

— Подожди… — Петрина наморщила лоб. — Он говорил… он говорил, что твоей самой знаменитой картиной будет рыба, уничтожающая людей огнем.