Журнал «Если», 1995 № 09 - Страница 66
Мне нужна была антология для того, чтобы попробовать проанализировать всю парадигму науки: относительно того, как она меняет мир — в лучшую или худшую сторону. Такой критический подход нам просто необходим: сейчас немало писателей, которых или учителя в школе отвратили от науки, или сами они от рождения не способны мыслить в этих терминах. Они комфортно себя чувствуют в рамках древних парадигм — безнадежно устаревших, но надежных Таким авторам гораздо удобнее писать о прошлом, нежели о будущем То, что вызывает у меня восхищение, их просто пугает — и пугает очень серьезно Но изменения идут. Научная фантастика всегда говорила о переменах Тема антологии определилась для меня, когда половина работы была уже сделана: все писатели и читатели «НФ» вовлечены в грандиозный диалог друг с другом; наше фантастическое сообщество — одно из самых долгоживущих творческих сообществ в истории. Фантастика — это целое движение, со своей собственной философией, собственным подходом И фэнтези, на самом деле, с момента своего возникновения была частью нашего сообщества. Вспомните «Франкенштейна». Что это — фэнтези? Или же научная фантастика? Да и то, и другое! И вместе они составляют исключительно интересный вид искусства, рождают особую философию этого искусства О фэнтези иногда говорят в понятиях «quest fiction», но это совершенно неверно. Фэнтези поднимает темы, которые существовали с древнейших времен и никогда не исчезнут. Поэтому фэнтези более консервативна, нежели НФ. И я хотел слегка подтолкнуть научную фантастику — не ту НФ, которая самоуспокоилась в удобных мирах, а ту, которая бросает вызов современности.
Читая рассказы для «Новых легенд», я обратил внимание на то, что идеи, которые для меня четко ассоциировались с конкретными авторами, теперь приняты на вооружение и осмысляются другими авторами, расширяются, углубляются. Фантастика похожа на эстафету: ты передаешь идею следующему автору, тот пробегает с ней новую дистанцию и передает следующему — и так далее…
— В принципе это относится скорее к научной фантастике. А фэнтези?
— Я сейчас читаю своим детям «Хоббита». Это прекрасная книга, но в то ж» время мне она видится старомодной, а в некоторых аспектах даже вредной. Хоббиты с радостью устроили бы гоблинам «ночь длинных ножей», гномы были бы счастливы подчистую вырезать троллей только потому, что и те, и другие — «злые» сущестаа. Все это прямое наследие Вагнера[7]. Сначала создается несколько «злых» народов, которых мечтает уничтожить чуть ли не вся Вселенная, а потом, само собой, торжествует добро. Все это было выжжено из нашего общества второй мировой войной. Вагнеровский подход к фэнтези — «добрые» существа, «добрые» люди и «злые» существа и «злые» люди — все это привело к одному из самых больших бедствий в истории XX века.
Вообще для меня история XX века — это три-четыре великих события, которые никогда не случались прежде. Первое — Холокост[8]. Никогда прежде в истории не ставилась задача уничтожить целый народ только потому, что они не совсем такие, как кому-то хотелось бы. Были такие люди, как Сталин, уничтожившие десятки миллионов людей. На совести Сталина больше жизней, чем погубил Гитлер, но это подход именно Гитлера — создание лагерей смерти, целой инфраструктуры, целой отрасли экономики, завязанной на убийстве.
И вот другое событие, прямо противоположного порядка: план Маршалла, предпринятый после окончания войны. Никогда прежде в мировой истории не было случая, когда победившее в войне государство помогало проигравшему поднять на ноги экономику и тем самым обезопасить себя от угрозы нового нападения. Это было ново и неожиданно.
Третье событие — высадка на Луну.
Не знаю, насколько а этот ряд укладывается атомное оружие. Многие думают, что это нечто совершенно новое и небывало ужасное, но, по-моему, это просто очень мощная бомба. Холокост, план Маршалла и экспедиция на Луну — это, напротив, концептуально новые события.
По-моему, фэнтези может быть столь же содержательной и блистательной, как и любой другой вид литературы. Но, в отличие от научной фантастики, фэнтези не в состоянии исследовать конкретику современного мира. Она говорит о так называемых «универсальных понятиях», которые, в общем, могут и не быть на самом деле универсальными. Романы о взрослении личности — вот что мне нравится в фэнтези. В этом есть художественность и мастерство — достоверно описать развитие персонажа в сложном мире, не похожем на наш собственный.
— А как вы относитесь к фантастике ужасов? И к литературе ужасов вообще?
— Современная литература ужасов выросла на настроениях 1979–1980 годов, когда казалось, что наш мир в любой момент может испечься, как картофелина, погибнуть. Призрак хромированной смерти витал тогда над нами постоянно. Этот ужас накапливался двадцать лет, и в конце концов его стало слишком много. Тогда люди начали задумываться о том, что им делать со смертью — и возродились рассказы о призраках, о сделках с дьяволом. Эти настроения хорошо почувствовал Стивен Кинг. Он определил новый облик жанра. Мне это нравилось, потому что Кинг был динамичным и сильным автором. Я мог у него учиться. Я следил за тем, как он творчески растет, мне нравились его книги. Но сейчас я уже не читаю все, что он издает. Не потому, что он стал писать слабее. Изменился я сам. Неиссякаемый интерес к книгам, которые рынок подает как литературу ужасов, стал меняться. Книги Кинга тяготеют к реалистичности. Он использует разную темную мистику, но это уже не фэнтези — по духу. Книги же, например, Дина Кунца сильны эмоционально, сильны сюжетно, у него интересные персонажи, и к тому же он пишет в значительной степени научную фантастику…
— Считается, что фэнтези и литература ужасов уделяют большее внимание темам нравственности, морали и этики, нежели научная фантастике.
— В лучших произведениях научная фантастика всегда была литературой этической. Я не уверен, что фэнтези здесь можно отдать приоритет. Произведения в этом жанре говорят о добре и зле, но говорят так, как будто это кем-то заданные и навеки неизменные понятия. Давняя, очень давняя мысль и, по-моему, совершенно себя изжившая. Да, есть круг понятий, о которых нормальный современный человек может сказать, что вот это — плохо, это — недурно, а это — хорошо. Но подход, заставляющий считать плохими целые группы людей, мы должны отбросить, забыть, похоронить! Я больше не могу всерьез читать книгу об изначально плохих гоблинах, которых постоянно режут добрые герои.
Нравственная литература основывается на том, что в каждом человеке есть зерно его гибели и зерно его спасения, что каждый человек начинается с чистого листа. И его судьба не предопределяется ни классом, ни расой, ни вероисповеданием, ни используемой им технологией — ничем. И научная фантастика нравственна настолько же, насколько нравственны ее высшие достижения, даже если они и не сталкивают в тексте лбами Добро и Зло. Например, книги Филипа Дика — это исключительно нравственная литература.
Есть у научной фантастики известный грех. Чтобы осознать ее впечатляющее могущество, нужно охватить взглядом весь цикл ее развития. Нужно изо всех сил поддерживать критику научной фантастики: не для того, чтобы почивать на удобных парадигмах, а затем, чтобы двигаться вперед — все дальше и дальше…
SCIENCE
FICTION
NEWS
22 апреля 1995 года в Нью-Йорке состоялось вручение премии «НЕБЬЮЛА» за лучшие фантастические произведения 1994 года. Как и в прошлом году, премию по категории «лучший роман» получило произведение на весьма популярную сейчас в американской НФ «марсианскую» тематику — правда, на сей раз удача улыбнулась не прошлогоднему лауреату Киму Стэнли Робинсону, чей второй роман из «марсианской» трилогии, «Green Mars» («Зеленый Марс»), вновь присутствовал а номинационных списках, а его другу и постоянному конкуренту ГРЕГУ БИРУ. Он получил «Небьюлу» за роман «Moving Mars» («Марс в движении»). Помимо романов Бира и Робинсона, а номинационных списках числились также книги Октавии Батлер «Parable of the Sower» («Притча сеятеля»), Джонатана Летема «Gun, With Occasional Music» («Ружье со случайной музыкой»), Джеймса Морроу «Тowing Jehovah» («Иегова с бечевой»), Рэчел Поллак «Temporary Agency» («Временное агентство») и Роджера Желязны «А Night in the Lonesome October» («Ночь в одиноком октябре»), По другим категориям премии получили: МАЙК РЕЗНИК — за повесть «Seven Views of Olduvai Gorge» («Семь видов Олдуаайского ущелья»), ДЭВИД ДЖЕРРОЛЬД — за короткую повесть «The Martian Child» («Марсианский ребенок» — опять Марс!) и МАРТА СОУКАП — за рассказ «А Defence of the Social Contracts» («Защита общественных соглашений»). Почетного звания «Великий Мастер» был удостоен ДАЙМОН НАЙТ.