Журнал «Если», 1995 № 07 - Страница 47
Почти на грани изнеможения Корженовский обнаружил то, что искал, — рукотворное начало Пути.
Он подготовил Ключ и привел в действие ускорители и прожекторы, окаймлявшие Седьмой Зал. Отраженный и искривленный свет Земли, Луны и Солнца образовал медленно вращающиеся вокруг периметра ореолы. Замерцали далекие звезды.
Он не прилагал никаких усилий, однако подтянул ближний конец Пути через огромную пустоту навстречу широко раскинутой сети прожекторных лучей. Он не думал ни о чем, кроме безграничья суперкосмоса, куда с восторгом простирал свой гений. Последствия не играли особой роли. Важнее всего был процесс.
ЗЕМЛЯ
Снова косы рассеянного света затянули ночное небо Земли; снова заплясали звезды. Карен сорвала голос, крича в испещренную огоньками тьму; Ланье ушел семь часов назад, и ей не удалось вызвать поисковую группу. Хижина была обесточена. И отказали не только электричество, но и все средства связи.
Тогда Карен снова отправилась в лес; она шагала по тропе, светя фонариком и вздрагивая от пиротехнических сполохов над головой, за покровом ветвей.
— Гарри!
Ее не оставляло чувство потери, изводила страшная мысль: она найдет мертвеца. Карен вытерла щеки тыльной стороной ладони и заморгала, чтобы стряхнуть с глаз пелену паники.
Луч фонаря пробежался по тропе. Да, она и в тот раз не ошиблась: именно здесь оборвались его следы. Как будто на этом месте его подхватила и унесла огромная птица. Карен прошла на три метра дальше, но никаких следов не обнаружила. Запрокинув к небесам лицо, она крикнула:
— Гарри!
Судя по следам, Ланье словно топтался на месте. Возле тропы из густой поросли высокого мха и папоротников торчал пень. Она уже раз шесть миновала этот пень, освещая его фонарем, но только сейчас обнаружила длинную полосу коры, отвалившуюся совсем недавно.
Карен прошла через заросли папоротников и увидела за ними крутой обрыв. Растительность на его краю была примята.
Прерывисто и хрипло дыша, спотыкаясь и оступаясь, она спустилась по склону и остановилась в нерешительности.
Затем сжала губы, наклонилась, потрогала сломанный папоротник и, преодолевая страх, обеими руками развела толстые стебли.
Над кронами деревьев кто-то исполосовал небосвод холодными мазками цвета морской волны. Они светились ярче фонарика. Сияние проникало в каждую тень…
В зарослях папоротников лежало тело.
— Гарри, — прошептала Карен. На миг возникла иллюзия, будто она падает в длинный, глубокий колодец. Женщина прикоснулась к шее мужа, но пульса не нащупала. Тогда Карен посветила фонариком в полуоткрытые глаза. Ей передался холод кожи мертвеца, по спине побежали мурашки, дыхание участилось, сделалось болезненным; из горла вырвался тонкий полукрик-полувсхлип, который мгновенно затерялся в тишине ночного леса.
Она не могла вызвать из Крайстчерча шаттл «скорой помощи». На Пухе Чертополоха шли испытания, и на Земле отказали все средства дальней связи.
Она осталась одна.
Повинуясь некоему инстинкту, Карен достала карманную аптечку, расстегнула измятый ворот покойника и перевернула того на живот.
НА ПОЛПУТИ
Ланье не ощущал тела (он вообще ничего не ощущал), зато мог видеть — не глазами, а всем своим существом, распластываясь на пути световых лучей и вылавливая изображения.
Он осознавал присутствие наставника и понимал, что это создание способно принять любой облик, даже вернуться в образ Павла Мирского. Ланье сливался с ним, видел его природу и свойства и формировал себя по его подобию, обзаводясь новыми способностями.
Не вымолвив ни слова, он задал несколько важных вопросов, унаследованных от физического ума, и получил зачатки ответов.
«Где мы?»
«Между Землей и Пухом Чертополоха».
«На Землю не похоже. Вон те пальцы света…»
«Мы видим не глазами. Глаза ты оставил на Земле».
«Да, да…» — Сквозь Ланье прошла вибрация беспокойства, и он раздраженно подумал, что скоро, наверное, научится сдерживать рудиментарные эмоции. Когда нет тела, они не просто бесполезны. Они помеха.
«Боли уже нет. Но ведь и тела нет».
«Оно ни к чему».
Ланье впитывал и осмысливал образ висящей внизу Земли. Она не походила на себя, сплошь опутанная яркими нитями; извиваясь, эти нити уходили во тьму и там исчезали.
«Что это? Их так много, что трудно разглядеть планету».
«Это все те, кого собирают, малые и большие существа. Видишь, куда идут лучи?»
«Как будто в узел стягиваются… Не разобрать».
«Так пожинают разумы. Со всеми помыслами и воспоминаниями».
«Души?»
«Не совсем. Эктоплазменных тел, или душ, не существует. Мы все — зыбкие, эфемерные, как цветы-однодневки. Уходя, мы уходим по-настоящему. А Вселенная пуста, заброшенна, бесформенна. И так будет до тех пор, пока тот, кто обладает могуществом, не решит ее воскресить, если можно так выразиться».
«И кто же это?»
«Финальный Разум».
«Нас спасут потомки?»
«На то есть причина. Наблюдение за живыми существами — дистилляция Вселенной. Информация преобразуется в опыт. Собираются все ощущения, переживания и мысли, причем не только после смерти, но и в течение всей жизни. Это точнейшие сведения; они могут подвергаться дальнейшей очистке и передаваться по самым крошечным космическим порам, связующим эту умирающую Вселенную, с той, которая будет рождена. Дистилляция равносильна передаче генетического кода — предохраняет новорожденную от Хаоса и формирует изначальный облик. Впоследствии новая Вселенная сможет развить собственный разум, и, когда состарится, этот разум обеспечит передачу опыта в той или иной форме.»
«Никто не умирает?»
«Все умирают. Но в каждом из нас есть нечто особенное, и оно будет спасено… Если не препятствовать Финальному Разуму. Теперь ты видишь, как важна моя миссия?»
Тут на Ланье нахлынули воспоминания. Картины мучений и смертей словно сыпались из альбома с трехмерными снимками. «Все умирают…» Но в начале времен Финальный Разум зажигает галактики — ему нужна энергия для попытки спасти все лучшее во всех когда-либо существовавших созданиях, не только в людях, но и в любой живой твари, которая преобразует информацию в знания, которая наблюдает, учится и познает окружающую среду, чтобы переделывать ее на свой вкус. На всех уровнях — от микроба до обитаемой Земли — ведутся сбор, сортировка…
Спасение.
Он смаковал эту идею, упивался ею, трезвел от ее истинного смысла: возможно не только восстановление тела, не только спасение любого индивида, но и слияние, трансцендентное бытие всего сущего. «Вот оно — лучшее во всех нас».
Вспомнились отец, умерший от кровоизлияния в мозг на флоридской автостоянке; мать, которую убил рак в канзасской больнице; родственники, друзья, коллеги и просто знакомые, мгновенно испепеленные в печи Погибели (на Земле до сих пор в избытке чада и гари). Все, кого он знал… Их достижения, подвиги, глупости, ошибки, мечты и мысли — все убирается, как колосья с поля. Идет по полю комбайн и отделяет пшеничные зерна от плевел и мякины смерти. И сыплются в закрома хлопотливые птахи небесные и агнцы с заливных лугов, рыбы и диковинные звери морские, насекомые и люди, люди, люди… И будь ты мудрец иль дурак — все равно тебя пожнут и спасут. Воспроизведение в форме, которую зафиксировал Финальный Разум, — что это, если не бессмертие?
И не одна Земля, но все миры этой галактики обильны жизнью, и все галактики этой Вселенной, — огромнейшие космические поля, миллиарды и миллиарды планет, в том числе невообразимо диковинные. Разве эпитета «титаническая» достаточно, чтобы описать миссию, которую взял на себя Финальный Разум? В таких масштабах судьба Земли — воистину ничто, однако Финальному Разуму достало милосердия и силы, чтобы дотянуться до нее и с поразительной аккуратностью влиять на ее историю.
Даже новой форме сознания Ланье это казалось невероятным.
«Неужели меня тоже убрали? Значит, ты этим сейчас занимаешься? Несешь меня в закрома?