Журнал «Если», 1994 № 07 - Страница 7

Он вернулся к своим роликам и потратил несколько часов, изучая отчеты о торговых сделках, и опять поразился хладнокровному мужеству гуглей и их последовательной приверженности той цели, что поставили предки. Во всех сделках, в любой из них не было ни одного предмета, выходящего за рамки потребностей культуры класса 10!

Ну надо же, сказал он себе, они заказывали мотыги, когда могли бы получить атомные двигатели!

Пять веков подряд они последовательно отказывались от товаров и услуг, которые могли бы вывести расу гуглей к величию и счастью, к более праздному образу жизни, в конце концов!

К величию и счастью — и, более чем вероятно, к гибели.

Должно быть, когда-то давным-давно гугли — обитатели исполинских городов, ныне ушедших под поверхность планеты и обратившихся в прах, — познали чудовищную горечь изощренной, технически совершенной войны, ужаснулись принесенным ею страданиям и смерти и слепой ее бесплодности, и добытое страшной ценой знание, память тех дней до сих пор живы в подсознании нынешних гуглей.

И Галактика не может позволить себе утратить это знание.

Пять долгих веков гугли противостояли соблазнам космической торговли — а ведь за корни баабу им дали бы все, что бы они ни попросили. Даже если бы торговцы знали истину, они все равно охотно и не задумываясь разрушили бы охранный щит культуры класса 10 ради прибыли.

Гугли продержались пять веков. Как долго они смогут еще держаться? Разумеется, не до бесконечности. Вождь и его племя дрогнули и получили информацию, выходящую за рамки класса 10. Не означает ли это, что моральная сила уже слабеет, что пять веков торговли уже подточили ее?

И если бы гугли не продержались — если они не продержатся, — Галактика станет беднее. Прибавятся только войны.

Ибо придет день, пусть не скоро, когда можно будет послать сюда специальную экспедицию и провести детальное изучение великого наследия, великого свершения гуглей. Результатом такой экспедиции может быть первый значительный шаг к миру во всей Галактике или хотя бы намек, как применить тот же принцип, не прибегая к фиговому листку статичной культуры.

Однако до экспедиции еще много-много лет. Ее нельзя посылать, пока волны времени не смоют случайные влияния, наросшие за пять веков торговли.

Шелдон вновь сел к столу, извлек управляемый голосом стенограф и заправил в него бумагу. Затем без запинки продиктовал заглавную строку, которую машинка тут же и напечатала:

РЕКОМЕНДАЦИЯ. ЗАКРЫТЬ ПЛАНЕТУ ЗАН НА НЕОПРЕДЕЛЕННЫЙ СРОК ДЛЯ ТОРГОВЛИ И ПОСЕЩЕНИЯ С ЛЮБЫМИ ДРУГИМИ ЦЕЛЯМИ.

Обычно властей сегодня насчитывают четыре. Однако массовое сознание, так легко принимающее всяческие клише, согласилось с явно неполной классификацией. В ней отсутствует наука. Между тем наука заявила свои права на власть огромную: от господства над умами до проникновения во все сферы общественной жизни. Не забудем и о ее претензиях общепланетарного масштаба — недаром стольких фантастов увлекали модели будущих земных и внеземных технократий.

Любая власть, как известно, не дается без борьбы, и история науки изобилует временами и эпизодами поистине драматическими. Есть у науки свои мученики и герои. Но сегодня мы вправе задаваться вопросом: не напрасны ли жертвы? Справедливость и этой власти, как всех прочих, поставлена под сомнение. Дав человечеству блага многочисленные, наука создала и изощренные средства массового уничтожения; преобразующая природу деятельность привела к экологическому кризису; под угрозой экология самого человека. «Шум техники» стал всепроникающим и порою заглушает нам «шум истории» (последнее — парафраз тезиса философа Г. Померанца).

Кстати, об истории и героях, каждый школьник знает (знал, по крайней мере, в моем поколении школьников послевоенных) знаменитую фразу Галилея: «А все-таки она вертится». Учебники той поры симпатизировали Галилею и очень сурово осуждали инквизицию. Ученого заставили стать на колени, положить руку на Библию, отречься от разделяемой им научной идеи. Гали-лей стал на колени, отрекся… Судьба Джордано Бруно, уже сожженного на костре за верность той же коперниковской концепции Вселенной, ученому была известна.

Драматург Бертольт Брехт под впечатлением от взрыва атомных бомб над Хиросимой и Нагасаки несколько меняет редакцию своей пьесы «Галилео Галилей», вкладывая в уста героя такие слова: «Я предал свое призвание». В ремарках к новому варианту пьесы Брехт пишет о «грехопадении естествознания», начатого отречением Галилея. В конце концов не потомки ли его создали в XX веке атомную бомбу?

В современном науковедении существует точка зрения о главенствующей роли науки среди других форм культуры, ее совершенно особом месте в цивилизации. Это обусловлено универсальностью самого способа мышления и метода науки, ценностью технических достижений, которые он дает. Фетишизация науки свойственна сторонникам сциентистского либерализма (от лат. scientia — знание, наука), характерного для демократических, «открытых» обществ. Здесь видят в науке силу, способную оптимизировать все сферы бытия, включая экономику, политику, национальные отношения, социальную сферу.

Под влиянием негативных последствий научно-технической революции в последние десятилетия получил развитие и либерализм антисциентистского толка, отвергающий монополизм науки в культуре и обществе. Более того, сторонники этого направления усматривают в ней угрозу демократии, настаивая на признании различных паранаучных концепций, мифологии, религии, магии и т. д. Подобные настроения усилились, когда наука показала готовность служить любым целям и быть «партийной». Начавшиеся сразу после второй мировой войны гонка вооружений и «холодная» война заострили ситуацию. Огромные интеллектуальные ресурсы во многих странах были брошены на реализацию военных проектов. Наука подчинилась государственному влиянию и контролю, оказалась тесно спаянной с политикой и решала спускаемые сверху задачи.

Особенно трудным оказалось ее положение в странах с тоталитарными режимами. Здесь, с одной стороны, нередко глумились над подлинным знанием, ставя во главу угла идеологический принцип. С другой стороны, науку нещадно эксплуатировали в достижении целей политических. Есть большая литература о судьбе целых научных направлений, школ, отдельных ученых, уничтоженных в нашей стране, поскольку они не вписывались в предлагаемые идеологией и связанными с нею ведомствами схемы. К сожалению, тенденция эта живуча до сих пор. Сохраняется и власть идеологических табу прошлых лет. Об этом свидетельствует освещаемое широко в печати «дело» химика Вила Мирзаянова.

По мнению некоторых ученых, наш мир приобрел постчеловеческое измерение. Иными словами, человеку на земле становится неуютно и плохо. И дело не только в дискомфорте психологическом. Существенные свидетельства неблагополучия имеет медицина. Знает она, например, что дети стали болеть больше стариков, что весьма «помолодели» многие болезни, что каждый год требуется все больше кроватей для детских онкологических отделений. Философская антропология готова сделать вывод неутешительный: человек болен субстанционально, как родовое существо. Более того, как определенная форма жизни он гибнет. Антропологические константы, определяющие человека как Homo sapiens, в известных пределах лабильны, но они не могут быть изменены. Резко изменив среду обитания человека, мы как бы «перепишем самих себя». Расчеты на переход в некую иную телесность — в плазмоиды, пучки света, энергии — это из области литературы. Пока большинство людей находится как бы в третьем состоянии: не больны, но и не здоровы. Норма — редкое исключение из правила. Что же дальше?