Журнал «Если», 1994 № 07 - Страница 57
— Что здесь творится?
— Вы уполномочены вести переговоры или можете только отправить донесение начальству?
Оборск отмалчивался.
— Лейтенант, — напирала Элен, — мы согласны принять ваших полномочных послов. А до тех пор Дентонам нечего делать у вас в плену. Будьте любезны немедленно отпустить их. Если ваша сторона проявит осмотрительность и здравомыслие, то мы безусловно пойдем на уступки. В противном случае, особенно в случае нападения на любое торговое судно, нам придется применить силу. Это я вам твердо обещаю.
И снова — тишина. Долгие паузы уже стали привычными.
— Это Сэм Дентон, — ответил наконец другой голос. — Мне ведено передать, что корабль поворачивает. Это правда, Квин. Вся моя семья — на борту. Это тоже правда.
Внезапно «Женевьева» умолкла. Элен взглянула на экран вида и телеметрические приборы — некоторые из них зарегистрировали пятно света. Оно расширялось и меркло. У Элен сжался желудок, а младенец зашевелился. Она прижала к животу руку и долго смотрела на экран, преодолевая тошноту. В динамиках кома трещала статика.
На плечо Элен опустилась рука Нейхарта-старшего.
— Кто стрелял? — спросила Элен.
— Это «Фея-два», — ответил ком грубым басом. — Я стрелял. Они повернули нос к дыре в нашем строю и врубили форсаж. Они слишком многое могли унести.
— Мы поняли, «Фея-два».
— Иду к месту гибели, — сообщил другой корабль. — Обыщу окрестности.
Да, оставалась надежда, что в последний момент от «Женевьевы» отделилась капсула, что униаты пощадили хотя бы детей. Но Элен в это не верила.
«Женевьева» погибла. Как «Эстель» на Маринере. Им не найти никого.
Появлялись новые образы — призраки в чернильной мгле, пятнышки на скане или тени и меркнущие трассы на экране вида. Сотни фрахтеров, спешащих к месту гибели «Женевьевы».
— Ну, все, — пробормотал Нейхарт. — Не завидую я униатам.
Так думали все купцы — с той минуты, как услышали имя расстрелянного собрата… объединившее всех мертвое имя мертвого корабля. Они были вместе — чтобы противостоять опасности, грозящей им всем. Уния узнает их замысел, это несомненно. Наверняка она уже заметила, что близ ее станций нет торговых кораблей, что многие фрахтеры не пришли в доки по расписанию. Возможно, ее встревожило исчезновение судов в секторах, где не могло быть мациановцев, прочно увязших у Пелла. Никто уже не не сомневался в том, что Уния присваивает купеческие суда. Возможно, «Женевьева» по дороге сюда регулярно отправляла назад сообщения о своем курсе. Значит, надо ждать боевого корабля… если только униаты смогут отпустить из системы Пелла один из своих рейдероносцев.
Весть о Торговом Альянсе разносилась не только по пространству, принадлежавшему Унии. Летела она и к Солнечной — семья дальнерейсовика «Уинифред» вспомнила вдруг свои земные корни, сбросила груз, чтобы облегчить корабль для прыжка максимальной дальности… и отправилась в долгое и рискованное путешествие, не ведая, какой прием ее ждет.
«Расскажите им о Маринере, — попросила Элен экипаж «Уинифред». — И о Расселе, Викинге и Пелле. Постарайтесь, чтобы они поняли».
Семья обещала, но Элен не надеялась получить ответ. Призыв к Земле был всего лишь жестом.
Капсулы они не нашли. Только обломки.
Низовики приходили и уходили — тихо, незаметно, поодиночке и парами; в почтительном молчании они ставили пищу и воду и ухаживали за «спящими», которых здесь собрались тысячи.
Здесь уже появились купола для людей, землянки, вырытые низовиками; пульсом самой жизни застучали компрессоры. Залатанным грубым куполам недоставало изящества, зато они служили кровом старикам и детям, да и всех остальных защищали от непогоды — короткое лето подходило к концу, все реже выдавались безоблачные дни и звездные ночи.
Регулярно наведывались челноки — за грузами. Кораблей, ревущих над головами, уже не боялись — привыкли.
«Вам нельзя собираться даже в лесу, — объясняла Милико Старым через переводчиков. — Их глаза видят теплое, видят сквозь заросли. Только глубокая нора может скрыть хиза, очень глубокая нора. Они видят, даже когда солнце не светит».
От таких слов глаза низовиков стали размером с блюдца. Хиза поговорили между собой, время от времени бормоча слово «Лукасы». Похоже, они поняли Милико.
Каждый день она беседовала со Старыми, до хрипоты, до протестов измученных переводчиков. Пыталась растолковать, с какой опасностью столкнулся народ хиза. Когда она обессиленно замолкала, мягкие ладони похлопывали по ее рукам и лицу, а круглые глаза глядели ей в глаза с искренней нежностью… Порой они не могли сделать для нее ничего другого.
А люди… к ним Милико приходила ночевать. Среди них была Ито, был Эрнст… День ото дня они все больше мрачнели, потому что все управленцы ушли с Эмилио, только Ито — женщина — и субтильный Эрнст получили приказ остаться. Мрачнел и Нед Кокс, один из первых силачей колонии — он сам не пожелал возвращаться, а теперь его заел стыд.
Стыд, словно заразная болезнь, охватил их всех. Особенно мучителен он бывал, когда приходили новости с главной базы — все без исключения безрадостные. Около сотни людей жили вокруг куполов — словно холод и ненадежные противогазы позволяли что-то доказать себе и окружающим. Они почти не разговаривали, и глаза их, по словам низовиков, были яркие и холодные. День и ночь напролет сидели люди перед куполами… Кто-то — по собственной охоте, а кто-то — в нетерпеливом ожидании своей очереди, поскольку купола не могли вместить всех желающих. Никто не уходил, поскольку возвращение людей в любой покинутый лагерь наверняка заметили бы с воздуха. Они выбрали своим укрытием святилище, и теперь им оставалось только сидеть под образами, волноваться за товарищей и гадать, долго ли они выдержат сами. «Смотреть сны» — так называли это хиза.
«Не теряйте голову, — говорила Милико самым беспокойным колонистам, с горячностью призывавшим остальных к немедленным действиям. — Надо ждать».
— Чего ждать? — поинтересовался Кокс, и этот вопрос вызвал в душе Милико целую вереницу ее собственных «снов».
В эту ночь по склону к образам спустились хиза, посланные на главную базу несколькими днями раньше. Обхватив колени, Милико сидела в кругу людей возле купола и наблюдала за фигурками, приближавшимися к святилищу под беззвездным небом. У нее непривычно сосало под ложечкой и першило в горле. Низовики не отказывали ей ни в чем. Эти совершенно незнакомые хиза шли к образам, чтобы занять место людей, собравшихся покинуть лагерь. Скан ни в коем случае не должен заметить их ухода.
В кармане непромокаемой куртки Милико лежал пистолет. Она была тепло одета, но все равно дрожала — не от холода, а от волнения. От боязни за хиза. Но они сами отпустили ее. «Ты идти, — сказали они. — Ты сердце больно. Ты глаза холодно, как они».
Либо идти, либо потерять авторитет в лагере. Все равно она не сможет удержать Ито и других.
«Вам не страшно остаться одним?» — спросила она тех, кто не мог или не желал сидеть снаружи и уходить — стариков, детей и прочих семейных, да и просто здравомыслящих людей. Она чувствовала себя виноватой, поскольку не могла ни защитить их, ни даже возглавить уходящих — она всего-навсего поддавалась их безумию. Среди решивших остаться было много «К» — беженцев, которые пережили слишком много ужасов, смертельно устали и мечтали только о покое. Она могла вообразить, как жутко им среди существ, мало похожих на людей. Резиденты Пелла давно привыкли к низовикам, но для беженцев, попавших сюда не по своей воле, хиза пока оставались чужаками. «Нет, — ответила пожилая женщина. — Впервые после бегства с Маринера мне не страшно. Здесь нет опасности… может, и есть, но бояться все равно не надо». Многие закивали, лица их были спокойны, как скульптуры низовиков.
Как только возле купола остановилась первая маленькая группа хиза, Милико и Ито встали и оглянулись на товарищей.
— До встречи.