Журнал «Если», 1994 № 07 - Страница 22

— Парень — золото, дядя Гарри.

— Не золото, Джером. Способный. Золото, оно бы так в кувшине и осталось.

Прошло еще несколько недель и оказалось, что джинн вполне прибрал дело к рукам. Производительность неуклонно росла. Джинна на работе все звали Джимом, местные называли его «Джи-Ди», «Джимбо» или «Босс Даш». Дневная смена оказалась вовлечена — в сдержанной форме — в жизнь городка и выступила инициатором украшения местного кладбища. Гарри и Джером держались в сторонке, зато у Джимдаша отбоя не было от приглашений на обеды; неисчерпаемые запасы всевозможных историй, умение тактично и незаметно переходить от панибратских объятий к изысканному общению сделали его душой общества и звездой застолий.

Так что не было причин удивляться, когда прибывшие в одно прекрасное утро на завод полицейские попросили разрешения побеседовать с мистером Дашем. Джинн ловко оттер их от своих хозяев, а когда машина с полицией скрылась со двора, Джимдаш рассказал Гарри и Джерому, что, собственно, произошло.

Несколько вампиров, попав, очевидно, в дурную компанию, в свободные вечера предавались пьянству. Спали они целый день, так что успевали отоспаться, и все их художества проходили незамеченными.

Прошлой ночью, сообщили полицейские, один из ночной смены попал на холостяцкую пирушку и перед самым рассветом отправился домой в состоянии крайней неуравновешенности и неустойчивости. Экономя время, он обратился в летучую мышь, расправил крылья, но лететь мог, конечно, через пень колода. Вот и врезался в лобовое стекло грузовика на шоссе неподалеку от завода Гарри. На глазах у очумевшего шофера сломанная фигурка мыши приняла форму человека, который тут же, едва солнце поднялось над горизонтом, зарылся в кучу мусора. У полиции возникли вопросы, и она желала услышать ответы.

— Полицейские, несомненно, вернутся. Да и пресса взбудоражена, — поведал Джимдаш. Гарри в отчаянии тихо охнул. Джинн продолжил: — Как только история выйдет наружу, комиссии из службы иммиграции и натурализации, внутренних доходов, окружного департамента здравоохранения, Национального совета трудовых отношений, комитета профилактики профессиональных заболеваний…

— Стоп! Ничего не желаю знать! — завопил Гарри.

— Какие проблемы, шеф? Стоит только пожелать, и я перенесу завод в отдаленный уголок мира. Есть в Ассаме одна горная вершина…

— Господи, зачем я уехал из Нью-Йорка! Что мне делать в Ассаме?

— Это лучше, чем тюрьма, дядя Гарри, — сказал Джером.

— Для тебя — возможно. А я слишком стар для таких перелетов.

Сам Гарри словно наяву слышал вой сирен, видел толпу, требующую подать ей «этих гадов» на расправу, ощущал, как трещат и с корнем выворачиваются деревья, бьются стекла, в ушах звучали крики, выстрелы…

— Если хотите сохранить дело, — выговорил Джимдаш, — то скорый арест и чистосердечное признание удовлетворят власти.

— Чей арест? Признание — в чем?

— Не смотрите на меня! У меня вся жизнь впереди! — завопил, отступая, Джером.

— Я, Гарри, — вкрадчиво сказал Джим, — частенько подумывал: а здорово было бы стать партнером Джерома. Старшим партнером.

— Я переживу. Только вытащи меня из этой переделки, — откликнулся Джером.

Гарри понял, что у него на глазах созрел заговор.

— Минуточку, — сказал он. — Вы двое — партнеры, а мне что остается? Подписать признание и садиться в тюрьму?

Джимдаш склонился над ним.

— Ну что ты, Гарри, — сказал он. — Позволь, я объясню.

В 16.30 того же дня полицейские вывели за ворота завода спотыкающуюся, безмолвную фигуру в наручниках. Джером смотрел им вслед и, перемежая рыдания со всхлипываниями, повторял:

— Это все жара! Жара доконала его! В Нью-Йорке мой дядя Гарри и мухи бы не обидел, а тут…

Преступник хранил молчание. Ноги у него заплетались, будто хозяин их пребывал в трансе, глаза невидяще смотрели под ноги. Дважды он спотыкался, и шагавшие рядом полицейские подхватывали его под руки. Вид у бедолаги был жалкий.

Когда полиция удалилась, Джером перевел дух и сказал:

— Фу, не думал, что у нас получится.

Джимдаш прищелкнул пальцами.

— Семечки. Жаль, не помню, как голос делать. Тридцать два века этим не занимался — детали забываются.

— Может, и к лучшему, что это создание не говорит.

— Возможно. В любом случае, отпечатки пальцев получились превосходно.

— Долго оно протянет?

Джинн пожал плечами:

— Пар спустить хватит.

— Жаль, дядя Гарри тебя не слышит. Он эту парилку терпеть не мог, — произнес Джером с печальной улыбкой.

Но Гарри не слышал. Да и услышал бы, не обратил внимания. Ощущая в себе пылкую порывистость юноши и одновременно умудренность патриарха, он восседал среди пышных подушек на ковре, безмолвно скользившем сквозь хладную лазурь вечности. Одно невыразимое чувство сменялось другим, и великолепие происходившего прямо здесь, в этот самый миг, превращало память о прошлом в нечто блеклое и жалкое, зыбкое и далекое, стремглав уносящееся в небытие.

Легкий, как лист, он парил в благовонном воздухе, облетая стену из хрусталя и золота, за которой в райском саду гурии неземной красоты взирали на него черными зазывными очами. Медоточивыми голосами пели они песнь любви, счастья и покоя. Музыка обещала неописуемые восторги, аромат неувядающих цветов и вкус вечноспелых плодов. Он мог провести в обществе прекрасных девушек день или тысячу лет неизбывной юности. А потом, если бы захотел, стать корабликом, скользящим по волнам. Или самими волнами в бешеном вихре бури. Или орлом в горной вышине, где воздух чист и прозрачен, словно бриллиант. Или монархом во дворце, в сердце империи. Он мог стать кем и чем угодно в собственной, ему лично принадлежащей Вселенной внутри смолянистого, покрытого наслоениями веков медного кувшина.

В чем вы видите самую коренную и наболевшую задачу организованных трудящихся масс?

— Прежде всего рабочим и служащим бывшего Советского Союза необходимо четко представить себе свое место в общей картине развития жизни на Земле. Мое глубочайшее убеждение: только подлинно космический взгляд на вещи способен в наши дни дать трудящимся верные ориентиры. Причина развала профсоюзной жизни на данный момент как раз и состоит в том, что работник постепенно утратил осознание себя как биологического вида. В годы сталинизма и позже в мрачную эпоху застоя всячески замалчивался основной вопрос: что, собственно, есть современный член профсоюза? Какие видовые и родовые признаки ему присущи? В каком направлении развиваются миллионы трудящихся особей?

В начале двадцатых годов нашего столетия известный в России того времени последователь идей Карла Генриховича Маркса Ленин Владимир Ильич провозгласил: «Профсоюзы — школа коммунизма!» Конечно, в этом утверждении одно неизвестное «профсоюзы» объясняется через другое — «коммунизм». Поэтому-то развитие профессионального движения шло вяло, а порой даже и вспять.