Журнал «Если», 1994 № 04 - Страница 40

В нескольких шагах от Стордала, на склоне холма, играла маленькая девочка. Это была ее любимая игра: она «принимала гостей». Срывая со стебля крепкие «блюдечки», она переливала влагу из одного в другое, потом, улыбаясь, предлагала гостям «чай», а вместе с чаем всамделишные «взрослые» разговоры.

Глядя на нее, Алекс не просто наблюдал: он дарил ей свою любовь. Не произнося ни слова вслух, он просто испытывал эту любовь; и большего счастья он не желал.

Вдруг девочка подбежала к нему.

— Папа, Эл не хочет есть печенье, — обиженно произнесла она, глядя ему в глаза долго и упорно, тем взглядом, который всегда приводил его в замешательство. — Он говорит, что хочет другое, с шоколадом, — продолжала она. — Скажи ему, чтобы он съел это. — Недовольная тем, что отец не торопится, Элис похлопала ладошкой по его руке: — Скажи, что так нужно!

Ротик дочери мал и четко очерчен, подбородок упрям; щеки — румяны. А глаза… Это ее главное достоинство. Серо-зеленые, опушенные густыми ресницами, невероятно выразительные, эти глаза то открыто вопрошают, то сверкают гневом, то лучатся счастьем, то грустят.

Девочка независима, своевольна, а временами нежна и ласкова. Стордал говорит себе: «Внешность не всегда играет решающую роль; Элис возьмут замуж за то, что она личность. Сначала мальчишки будут преследовать ее, как стая собак, а лет через десять она им покажет, где раки зимуют».

— Подойди ко мне, детка, — ласково позвал он. — Послушай меня. Я хочу кое-что шепнуть тебе на ушко.

Дочь пошла к нему, потом остановилась, широко улыбнулась, и вдруг отпрыгнула назад.

— А что ты хочешь шепнуть?

— Это тайна.

— Знаю я твою тайну! — она завертелась вокруг своей оси, став центром летящего облачка из легкой ткани. — Ты скажешь, что любишь меня, а потом поцелуешь. Никакая это не тайна!

«Самонадеянная зверюшка, — подумал Стордал с нежностью, глядя, как она разливает «кофе». — К восемнадцати годам выскочит замуж. Будем надеяться, что попадется разумный парень, сейчас вокруг столько всяких шалопаев».

Он наблюдал за игрой Элис, пока не стемнело. А потом покинул ее.

Это и был его идеал.

В доме Уолтерсов ужинают. Джеймс и Агата, муж и жена, сидят за столом.

В комнату входит аморф — существо неопределенного-возраста, пола и внешности, и вносит еду.

— Спасибо, — сказала Агата. — Поставь на стол.

Миссис Уолтерс выбирает со дна кастрюли куски искусственного, специально обработанного мяса и шлепает их на тарелки. На чистом фаянсе расплываются лужицы подливки. Зловещая тишина повисает над столом, пока хозяин перепиливает свой кусок.

— Ч-черт, опять все то же, — ворчит он. — Агата, сегодня я в последний раз ужинаю дома, неужели нельзя было по-человечески приготовить эту пакость? Ведь меня неделю не будет. — Он постучал по куску. — Это же дуб. Я уверен, можно сделать его мягким. Другие жены умеют.

— Это не я готовила, а Руби, — миссис Уолтерс взглянула на аморфа, равнодушно стоящего у стены.

— Ты или Руби, какая разница? У нее должны быть твои способности, раз уж она — мой идеал.

— И твоя терпимость тоже. Он ведь и мой идеал.

Оба одновременно рассматривают аморфа, каждый пытается найти в нем что-то свое и не находит. На мгновение каждый задумывается: а есть ли хоть что-то мое в этом сплаве? А может, мой супруг (супруга) в качестве идеала воплотил (-тила) старую забытую страсть, и она заново, неожиданно пробудится в его (ее) душе?

Сколько раз в присутствии друг друга они задавали аморфу осторожные вопросы по поводу того, кто он есть. И получали весьма уклончивые ответы. И это было понятно, потому что каждый мысленно посылал аморфу четкую команду: «Помолчи!» Однажды, когда муж был на работе, миссис Уолтерс прижала аморфа к стенке и прямо поставила вопрос:

— Кто ты?

На это аморф не смог ответить, потому что влияние Джеймса к тому моменту стало убывать с той же скоростью, что и его приказание молчать. Однако Агата узнала, кто был ее идеалом, воплощенным в аморфе. Но скрыла от мужа. Джеймс догадался, что она определила свой идеал, и задумался: почему жена не открылась ему?

На то могло быть две причины: либо это некто из ее прошлого, либо это он сам, и жена хочет избежать как вспышки ревности, так и спокойного самодовольства.

В тот день, когда Агата добилась от аморфа признания, она заперла его в кладовку для ведер и щеток. Так что, когда Джеймс вернулся с работы и освободил его, несчастный совсем потерял человеческий вид.

Присутствие гибрида нагнетало в семье атмосферу недоверия и подозрительности. Но он так хорошо помогал по хозяйству, что миссис Уолтерс не хотела от него отказываться. Аморф отвратительно готовил, но ведь и жена была плохой кухаркой; Джеймс приводил это как доказательство супружеской верности.

— Ну ладно, — сказал муж в тот раз. — Давай не будем ссориться из-за пустяков. Сегодня наш последний вечер. Выпьем по рюмочке, и в кровать. Он бросил на жену красноречивый взгляд.

Они пораньше уложили детей и удалились в спальню.

Несколько позже миссис Уолтерс сказала:

— По-моему, посылать в пустыню семейных людей жестоко. Неделя — это целая вечность.

Джеймс уснул, умиротворенный.

Однако уже за завтраком его посетили дурные мысли.

«Меня не будет, — думал он, — а Руби, не сомневаюсь, примет вид мужчины, да еще какого-нибудь хлыща времен ее молодости. Она отшлифует его по своему вкусу, сделает неотразимым и будет наслаждаться его обществом всю неделю».

Еще одна коварная мысль посетила его на следующий день, уже когда он вел трактор в пустыню. «А если ее идеал я? За неделю «я» так усовершенствуюсь, что мне настоящему лучше на порог не показываться!»

Как уже упоминалось, аморфы заняли вполне определенное место в жизни городка Элис. Многие стали рабочими, слугами, а некоторые даже друзьями и компаньонами. Они и жили среди колонистов, одни в куполах, другие в отдельных домиках, деля с людьми кров, пищу, а иногда и постель. Каждый аморф обладал собственным характером, причем характером приятным, ведь в них синтезировались лучшие человеческие качества: среди аморфов не было ни склочных, ни злобных. Время шло, и через несколько месяцев внешность и внутренний склад аморфов, живущих в поселке, почти стабилизировались. Им стали доверять довольно ответственные должности, а старших выбрали в правление колонией. Земляне пришли к выводу, что любому аморфу нужно всего три месяца, чтобы обрести устойчивость. После чего он может работать рядом с совсем незнакомым человеком, не заимствуя у него ни внешность, ни характер. Поэтому было решено через три месяца давать аморфу официальный статус и определенные права.

Поскольку в колонии появилась дополнительная рабочая сила, а удачно проведенные дренажные работы дали колонии огромный участок земли, строительство личных усадеб пошло очень споро. Колонисты несколько успокоились, даже несмотря на то, что корабль со строительными материалами опять задержался по неизвестной причине. Единственным гостем за все это время был маленький корабль-тендер; его сбросил на ходу другой, гигантский корабль, направлявшийся к дальним планетам. Малютка доставил лишайник Уилтона.

Итак, колония зажила нормальной жизнью и многие страхи, связанные с аморфами, оказались беспочвенными.

Джоан выбрала себе личный домик в северной части новой застройки. Хотя внешне она приняла жизнь городка Элис, многие считали ее девушкой скрытной, «себе на уме». Ее редко видели с кем-то из мужчин. Местные законодатели нравов, собиравшиеся вечерами у стойки бара, окрестили Стордала «холодной рыбой» и сочувствовали «милашке» Джоан, которая пропадает зря рядом с ним.

Джоан и сама часто так думала, возвращаясь одна в свой домик. Стордал прощался с ней у двери и исчезал в ночной тьме. Ее ждал аморф, который, как правило, читал у камина.

— Какие у меня шансы? — спросила она его однажды, без тени надежды, когда он поднял от книги голову. — Почему Алекс… такой? Сколько мне еще придется ждать?