Журнал «Если», 1994 № 04 - Страница 23
— Значит, казнь уже началась?..
— Само собой, — ответил тюремщик, внимательно разглядывая узника. Нервничаешь, поди?
Тейлор невесело хохотнул.
Назавтра выяснилось, что матч не будет проводиться в камере, поскольку участие чужака со своей инопланетной игрой сделало схватку событием исключительным. Пленника провели по тюремным коридорам в большую комнату, посреди которой стояли стол и три стула. Еще шесть стульев выстроились в ряд у стены, и на них восседала шестерка ражих тюремщиков в форме и с оружием в руках. Команда явно была готова к выносу тела сразу же после финального хода. У противоположной стены обнаружился здоровенный черный корпус с двумя прямоугольными прорезями, в которых поблескивали линзы; судя по всему, там помещалась видеокамера. Из ящика доносилось какое-то тиканье и неясное бормотание.
Тейлор выбрал себе место и сел, одарив замороженным взглядом вооруженную публику. Тощий субъект с блестящими крысиными глазками сел напротив. Толстобрюхий знакомец плюхнулся на оставшийся стул. Тейлор и Крысоглазый внимательно изучили друг друга, один с холодной уверенностью, другой с садистским наслаждением. Игровое поле — доска, из которой торчали три длинных деревянных стержня, — располагалось точно в середине стола. На левый стержень были нанизаны 64 деревянных диска, постепенно уменьшающихся в диаметре снизу вверх; любой младенец радостно признал бы в конструкции игрушечную пирамидку.
Не теряя времени даром, Толстобрюхий объявил:
— Эта террианская игра называется арки-маларки. Все диски необходимо переместить со стержня, на котором они сейчас находятся, на любой из двух пустых, причем в том же порядке: то есть самый большой должен быть внизу, самый маленький — наверху. Выигрывает тот, кто сделает последний ход. Игроки, вы оба меня поняли?
— Да, — ответил Тейлор, а Крысоглазый в подтверждение хрюкнул.
— Хорошо. Существуют три правила, которые должны неукоснительно соблюдаться. Первое. Ходят по очереди. Второе. Один ход — один диск. Третье. Класть больший диск на меньший запрещено. Правила понятны?
— Да, — сказал Тейлор, а его партнер снова хрюкнул.
Толстобрюхий вынул из кармана маленький белый мячик и небрежно бросил его на стол. Мячик подпрыгнул пару раз и упал на пол со стороны Крысоглазого.
— Ваш ход.
Не задумавшись ни на секунду, тот снял самый маленький диск с первого стержня и поместил его на третий. «Плохой ход», — подумал Тейлор. С непроницаемым лицом он переместил следующий диск на второй стержень. Самодовольно ухмыляясь без видимых причин, Крысоглазый снял маленький диск с третьего стержня и водрузил его поверх диска на втором стержне. Тейлор немедленно снял еще один диск с первого стержня и надел его на пустой третий.
Примерно через час до Крысоглазого дошло, что первый стержень может быть не только источником дисков, но и полноправным участником игровых комбинаций. Его самодовольство испарилось вместе с ухмылкой, на лице проступило раздражение, усиливающееся по мере течения времени и растущей сложности игровой ситуации. Когда прозвучал «отбой», они все еще играли, лихорадочно снимая и переставляя диски, и ни один сколько-нибудь не продвинулся. К этому моменту Крысоглазый от всей души ненавидел первый стержень, особенно когда приходилось возвращать, а не снимать с него очередной диск. Толстобрюхий, сияя все той же приклеенной улыбкой, объявил перерыв до восхода солнца.
Следующий день вылился в долгий, утомительный марафон — от рассвета до заката, с двумя перерывами на еду. Руки игроков так и летали, отвечая ходом на ход. Они явно соревновались в том, кто быстрее примет решение, так что у зрителей не было ни малейших оснований жаловаться на преднамеренное затягивание игры. Четыре раза Крысоглазый пытался положить больший диск на меньший, и Главный арбитр — в лице Толстобрюхого — неизменно призывал его к порядку.
Миновал третий день, за ним четвертый, пятый и шестой. Мрачное подозрение на лице Крысоглазого сменялось неподдельным отчаянием, когда пирамида на первом стержне с удручающей регулярностью опять начинала расти. Дураком он, однако, не был, понимая, что дело все же как-то продвигается, но отвратительно медленно и чем дальше, тем хуже. В конце концов, вообще перестав думать о том, каким манером можно быстро свести игру к победе или к поражению, он на четырнадцатый день превратился в некое подобие бездушного автомата и лишь тупо переставлял диски с видом подносчика на тяжелой и грязной работе. Тейлор продолжал сохранять бесстрастие бронзового Будды.
Ситуация обострилась на шестнадцатый день, и хотя Тейлор этого знать не мог, однако сразу ощутил общую атмосферу повышенного возбуждения и нервозности. Крысоглазый был мрачен как никогда, а Толстобрюхий просто раздувался от важности. Даже твердокаменные стражи обнаруживали слабые признаки умственной деятельности. Аудитория пополнилась четырьмя свободными от дежурства тюремными надзирателями. В ящике с видеокамерой возились и шумели сильнее, чем обычно. Не выразив никаких эмоций по этому поводу, Тейлор занял свое место. Бесконечное перемещение дисков со стержня на стержень, конечно, не лучший способ тратить драгоценные дни своей жизни, но альтернатива в виде столба с петлей гораздо хуже. Так что, имея веские основания продолжать, он так и поступил, перекладывая диск, когда наступала его очередь, и холодно наблюдая за противником, когда тот делал ответный ход.
Вскоре после полудня Крысоглазый неожиданно вскочил, подбежал к стене и несколько раз в бешенстве пнул ее ногой, сопровождая эти действия громкими замечаниями относительно поразительного сходства террианской расы с кучей навоза. Затем он вернулся к столу и сделал очередной ход. В видеоящике снова завозились. Толстобрюхий мягко упрекнул его в затягивании игры демонстрацией похвального патриотизма. Крысоглазый продолжил свое дело с видом малолетнего правонарушителя, которого мамочка забыла поцеловать перед сном. Поздно вечером Толстобрюхий остановил игру, повернулся лицом к видеокамере и значительно произнес:
— ЗАВТРА СЕМНАДЦАТЫЙ ДЕНЬ! Судя по его тону, это могло означать что угодно.
Наутро, когда тюремщик принес завтрак, Тейлор сказал:
— Что-то поздновато. В это время я уже должен играть.
— Раньше полудня ты не понадобишься.
— Вот как? В чем же дело?
— Ты же вчера побил рекорд, — тюремщик смотрел на него с искренним восхищением. — До семнадцатого дня никто не дотянул, ты первый.
— Надо полагать, мне выделили свободное утро, чтобы отпраздновать событие? Какое великодушие.
— Не имею представления, почему игру отложили. Раньше такого никогда не случалось.
— А что, они способны ее прекратить? — спросил Тейлор, ощущая неприятное стеснение в области шеи. — Думаешь, они могут официально объявить, что игра закончена?
— Ни в коем случае! — надзирателю чуть не стало дурно при одной мысли о подобном исходе. — Мы не должны навлекать на себя проклятия мертвых. АБСОЛЮТНО НЕОБХОДИМО, чтобы приговоренный сам установил время своей казни.
— Но почему?
— Как почему? Потому что так было испокон веков!
Он отправился разносить завтрак дальше, оставив Тейлора переваривать полученное объяснение. ТАК БЫЛО ИСПОКОН ВЕКОВ! Причина не хуже многих. Некоторые полагают, что даже лучше — стоит только вспомнить, сколько бессмысленностей и нелепиц совершается на Земле по единственной причине: ВСЕГДА ТАК ДЕЛАЛОСЬ. В этом смысле гомбарийцы ничуть не отличались от его собственного народа.
Хотя слова тюремщика его немного успокоили, все же Тейлор чувствовал себя не в своей тарелке. Утро истекало, но ничего не происходило. После шестнадцати дней возни с дисками он видел их даже во сне — и вот теперь не мог насладиться неожиданным отдыхом. В этом была какая-то несправедливость. Тейлор не мог избавиться от подозрения, что власти найдут-таки способ прекратить игру, не оскорбив традицию слишком явным образом. Когда они его найдут… ЕСЛИ они его найдут, то не замедлят наградить кое-кого слишком тесным галстуком. К полудню Тейлор утвердился в своих подозрениях, но тут за ним пришли и отвели в привычную комнату. Игра возобновилась, словно ее не прерывали, однако продолжалась не более тридцати минут. Кто-то дважды постучал изнутри видеоящика, и Толстобрюхий тут же объявил перерыв. Озадаченного пленника вернули в камеру.