Журнал «Если», 1994 № 03 - Страница 26

Им повезло, что в самый разгар мореходного сезона Гизго оказался дома. Впрочем, тот уже достиг достаточно высокого положения и накопил определенное состояние, чтобы не испытывать более судьбу в длительных экспедициях, порой трудных и опасных. Его корабль ходил теперь лишь до Египта и часто стоял на приколе в гавани.

Откинувшись на подушках в одной из комнат своего уютного жилища, Гизго охотно делился с гостями рассказами о своей жизни. Время от времени появлялись две его жены с напитками и фруктами. Окно комнаты выходило во двор, где между глинобитными стенами висело на веревках белье. Однако воздух был свеж и чист. Солнце заглядывало в окно, играя бликами среди многочисленных сувениров, которые Гизго привез из дальних странствий — чего тут только не было: миниатюрный вавилонский херувимчик, флейта из Греции, фаянсовый гиппопотам с берегов Нила, иберийский амулет, бронзовый кинжал из северных земель в форме узкого листа… Эверард тоже сделал моряку подарок — увесистый слиток золота, и тот сразу стал намного откровеннее.

— Да, — говорил Гизго, — было, это уж точно. Время года паршивое, вот-вот равноденствие наступит, а тут еще эти самые «синимы» неизвестно откуда взялись. Я как чувствовал, не к добру это. Но мы были молоды — вся команда, от капитана до последнего матроса — и решили зазимовать на Кипре, там вина крепкие, а девушки ласковые. Ну и заплатили нам «синимы» неплохо, да. Столько металла предложили, что мы были готовы показать кукиш самой смерти и спуститься в ад. С тех пор я стал мудрее, но не скажу, что счастливее, так вот. Я все еще проворен, но чувствую, что зубы мои источились, и поверьте, друзья мои, быть молодым лучше. — Он состроил знак для отвода дурных сил и добавил:

— Погибшие в пучине морской, пусть ваши души покоятся в мире. — Затем взглянул на Пума. — Знаешь, парень, один из матросов был здорово похож на тебя. Я даже испугался, когда тебя увидел. Как же его звали… Адиятон, кажется… Да, вроде. Может, это твой дед?

Пум пожал плечами: кто знает?

— Я принес жертвы за них, да, — продолжил Гизго, — и за свое спасение. Всегда помогай друзьям и плати долги, и тогда боги не оставят тебя в трудную минуту. Меня вот спасли… Сплавать на Кипр — дело и так непростое. Лагерь не разобьешь, всю ночь в открытом море — а иногда и не одну, если ветер плох. А в тот раз… в тот раз и вовсе… Едва земля скрылась из виду, налетела буря, и хоть мы вылили на волны все масло, это мало помогло. Весла на воду, и держать, держать нос к волне! Руки отрываются, но надо грести, еще и еще. Темно как у свиньи в брюхе, ветер воет, дождь хлещет, нас швыряет, как щепку, соль ест глаза, губы потрескались, болят дико… Ну как тут грести в лад, когда за ветром даже барабана не слышно?..

Но потом, смотрю, на мостике стоит главный этих «синимов», плащ с него ветром чуть не срывает, а он лицо запрокинул и смеется. Представляете, смеется! Не знаю уж, смелый он такой или по глупости не понимал, в какой мы опасности, а может, наоборот, лучше меня знал морское дело. Много позже, поплавав на разных кораблях, я понял, что чуточку везения — и мы бы победили шторм. Корабль был добротный, и команда знала свое дело. Однако боги — или демоны — распорядились иначе… Ни с того, ни с сего вдруг как громыхнет! И молния такая — я чуть не ослеп. Весло выронил — да и не я один. Как-то еще сумел поймать весло, прежде чем оно выскользнуло между уключин. Наверное, это и спасло мне глаза, потому что когда сверкнуло во второй раз, я не смотрел вверх… Да, нас поразило молнией. Дважды. Грома я во второй раз не слышал, но, может быть, рев волн и свист ветра заглушили его. Когда ко мне вернулось зрение, я увидел, что мачта у нас пылает, как факел. Переборки полопались, и корабль бился, как раненый. Я буквально чувствовал, — задницей чувствовал — как море разламывает наш корабль на части.

Только в тот момент это уже не имело значения. Ибо в мерцающем неровном свете я заметил в небе над нами какие-то штуки, похожие на вон того крылатого быка, только размером с живого. И светились они, будто отлитые из железа. Верхом на них сидели демоны. А потом эти штуки устремились вниз…

И тут корабль развалился на куски. Я оказался в воде, хорошо еще в весло вцепился. Двое моих товарищей плавали рядом, тоже нашли какие-то обломки и держались на плаву. Но эти бестии еще не закончили. С неба сорвалась молния и угодила прямо в бедного Хурума-аби, моего приятеля с детства. Его, должно быть, убило сразу. Тогда я нырнул поглубже и не всплывал, пока дыхания хватало.

Потом и пришлось все-таки высунуть нос над водой; кроме меня, никого на поверхности не было. Однако стая этих драконов — или колесниц, или не знаю уж что это такое — по-прежнему носилась в воздухе, и между ними бушевали молнии. Я нырнул снова.

Думаю, они вскоре улетели в тот загробный мир, откуда прибыли, но тогда меня это мало заботило, надо было как-то спасаться. В конце концов я добрался до берега. Случившееся казалось дурным сном. Может, так оно и было. Не знаю. Знаю только, что вернулся с того корабля я один. И слава Танит, а, девочки? — Тяжелые воспоминания отнюдь не испортили Гизго настроения, и он ущипнул за ягодицу стоявшую рядом жену.

Последовали новые рассказы — беседа длилась еще часа два. Наконец Эверард, едва сдерживая волнение, спросил:

— Вы помните, когда именно это случилось? Сколько лет назад?

— Ну, конечно, помню, — ответил Гизго. — Ровно двадцать шесть. Это произошло за пятнадцать дней до осеннего равноденствия или достаточно близко к этому. Я как раз прислуживал капитану, когда они торговались с ним об оплате, — так вот они только и говорили о том, в какой именно день надо отплыть, — в общем, уговаривали его, понимаете? Я тогда слушал-слушал да и решил для себя, что, может быть, в такой точности тоже есть смысл. В то время я не умел еще ни читать, ни писать, но начал отмечать, что за год случилось необычного, все держал в памяти, по порядку, и, когда надо, мог подсчитать сколько прошло лет. Так, год кораблекрушения шел за годом, когда я плавал к берегам Красных Скал, а на следующий год подхватил «вавилонскую хворь»…

Эверард и Пум вышли на улицу и двинулись из квартала Сидонийской гавани по Улице Канатчиков, уже притихшей и темной, ко дворцу.

— Мой повелитель собирается с силами, я вижу, — пробормотал Пум спустя какое-то время.

Эверард рассеянно кивнул. Он был слишком занят бушующими, словно тот гибельный шторм, мыслями.

План Варагана казался теперь яснее. (Эверард уже почти не сомневался, что задуманное было делом рук Меро Варагана.) Из неизвестной точки пространства-времени, где находилось его убежище, он с полудюжиной сообщников появился на темпороллерах в окрестностях Усу двадцать шесть лет назад. Высадив семерых, остальные члены банды немедленно вернулись обратно. Патруль не мог и надеяться задержать аппараты за такой короткий промежуток времени, коль скоро момент и место высадки не были точно известны. Люди Варагана вошли город пешком и вскоре втерлись в доверие к царю Абибаалу.

Однако сделали они это, по всей видимости, уже после взрыва в храме, отправки ультиматума и, быть может, покушения на Эверарда — то есть «после» с точки зрения их мировых линий, их опыта. Найти такую мишень, как он, было, наверное, нетрудно — равно как и снарядить убийцу. Книги, написанные учеными Тира, доступны всем. Видимо, первоначальная выходка убедила Варагана в осуществимости всего плана. Рассудив, что потраченное время и усилия будут здесь оправданы, он решил раздобыть подробные сведения о Тире — такие, какие редко попадают в книги — для того, чтобы уничтожение этого сообщества было полным и окончательным.

Когда Вараган и его приспешники сочли, что изучили уже все, что, по их мнению, требовалось, они покинули Усу обычным для того времени способом, дабы не возбудить в народе слухи, которые могли распространиться и со временем дать подсказку Патрулю. По той же причине (чтобы о них поскорее забыли) преступники хотели, чтобы их считали погибшими.