Жрица моря - Страница 59

Проснувшись на следующее утро, я все еще чувствовал себя совсем разбитым. Было около одиннадцати: я проспал слишком долго, так как Салли уже не будила меня, а миссис Лик благоразумно не показывалась. Я позвонил в офис справиться, как там идет работа. Один из клерков за стойкой ответил мне, что все в порядке. Когда я спросил, может ли подойти к телефону мисс Коук, он ответил, что она сейчас разговаривает с клиентом.

Кое-как одевшись, я поплелся в «Георг», чтобы перекусить. Я надеялся застать Молли в офисе, ибо она всегда уходила позже других; однако, добравшись туда, я обнаружил, что она ушла со всеми. Я собирался перекинуться с ней парой слов, чтобы узнать, в порядке ли она. Я понимал, что дома ей сейчас трудновато, и подумал, что если кто-нибудь согласился бы порешить ее семейку за пять фунтов стерлингов, то это было бы хорошее вложение денег. Была суббота, так что после ленча Молли не должно было быть в офисе; но я знал также, что Макли должен был уйти на местные собачьи бега, которые начинались ровно в три — он считался там признанным авторитетом. Поэтому я вернулся к себе в ожидании того, когда Макли точно уйдет из дому. Я пообещал себе зайти к ним, поговорить с Молли и ее матерью, объяснить, как я сожалею о случившемся и посмотреть: возможно ли мне будет сделать что-нибудь, дабы исправить создавшееся положение.

Вернувшись домой, я обнаружил, что положение вещей нисколько не изменилось с момента, как я выбрался из кровати сегодня утром; тогда я вернулся в офис, но нашел его пустым; огней внутри не было. Мне пришлось вновь идти в «Георг», где я пропустил рюмочку-другую, убивая время в баре в ожидании того, когда Макли уйдет смотреть своих собак. В таких городах, как наш, начало подобных мероприятий представляет определенные трудности — ведь Макли был не единственным, кто желал смотреть на собачьи бега.

Когда я понял, что настроение у меня поднялось, а теперешняя полоса жизни — не такая уж серая, я покинул бар; но тут обнаружилось, что принял я гораздо больше, чем предполагал. Не сказал бы, что мне не удавалось идти ровно, но, в любом случае, я бы не рискнул сесть за руль своего автомобиля. Поэтому я решился немного прогуляться — пока не разойдется по домам толпа с вечернего богослужения, — перед тем, как идти говорить с Молли и ее матерью. Не побрезговал я и старым средством, с успехом использовавшимся церковниками, — и купил пучок мяты. После этого меня занесло к искусственной блондинке в кондитерскую лавку — туда, где мой старый учитель столкнулся с перстом судьбы. Пробыв там некоторое время, я ушел, подергав напоследок обесцвеченные перекисью водорода кудри продавщицы и пообещав покатать ее на машине. Едва я вышел на свежий воздух, как меня тут же стошнило в ближайшую канаву. Проделав требовавшееся от меня со всей должной церемонностью, я решил, что во избежание худших неприятностей мне не стоит более бродить по городу. Я нашел в офисе ключ от дома, во дворе которого рос тот самый кедр, и решил, что вместо праздного шатания займусь инспекцией принадлежавшей мне собственности.

Вся мебель была вывезена, если не считать кое-какой мелочи, приобретенной мною во время распродажи, которая чувствовала себя весьма неуютно, стоя по углам комнаты рядом с местами, где ранее стояли ее собратья. В центральных комнатах первого этажа было еще немного утвари, которую я купил на различных аукционах; я свалил ее сюда на хранение, лелея смутную фантазию о превращении этого дома в подобие антикварного магазина в модном сейчас стиле жилого дома. Возможно, конечно, что на самом деле это объяснялось моей склонностью покупать все подряд, подобно сороке, падкой на блестящие предметы; хотя среди прочего было несколько весьма изящных вещиц, с которыми я ни за что не согласился бы расстаться. Окна изнутри были заклеены газетами, чтобы уберечь обои от солнца, и комнаты в полумраке казались сценой для традиционных карточных вечеров, обычно заканчивавшихся убийством, после чего комнаты закрывались на века из боязни встретить привидение.

Вдоволь насытившись созерцанием дома, я вышел в сад.

Ранний зимний закат окрашивал небо на западе в багровые цвета, а последние лучи солнца, низко стелясь над землей, сквозь полысевшие кроны деревьев освещали прямоугольный, закрытый стенами дворик, который во времена королевы Анны считался изящным и правильным. Тогда, в середине лета, я не сказал бы, что этот заросший сорной травой и прочей зеленью двор вдохновил меня; но теперь, стоя во всей своей зимней наготе, он являл мне свои жемчужины, скрытые тогда летней зеленью. У потрескавшейся кирпичной стены рос желтый жасмин, а разросшиеся кусты багульника наполняли своим ароматом весь сад; к моему изумлению, в саду цвели крошечные ирисы — розовато-лиловые, темно-синие, бархатно-черные цветы обворожительно смотрелись среди узких травянистых листьев изумрудного цвета. Насколько я знал, это были ближайшие родственники орхидей, родным домом которых, судя по их виду, должна была быть оранжерея; но, как видно, они не только успешно противостояли холоду январского дня, но даже умудрялись с пользой для себя ловить зимнее солнце. Я нарвал ирисов для Молли и ее матери, добавив к букетам по несколько веток багульника — полезное сочетание для дома Макли.

Затем я отправился к Молли. Открыв мне дверь, миссис Макли, как мне показалось, была весьма удивлена, и я подумал тогда, в какой интерпретации дошло до нее известие о случившемся. Я вручил ей букет, и она провела меня в находившуюся за лавкой кухню-столовую, прося прощения за то, что не может принять меня в гостиной, поскольку у нее не хватит сил подняться по лестнице. Я со своей стороны уверил ее, что тоже не силен в этом; пару минут мы обменивались симптомами своих болезней и наконец все уладили.

Я буквально взломал лед отношений, решительно перейдя в наступление в характерной для меня хитрой манере; заявив, что рад представившейся возможности поговорить с глазу на глаз, я сообщил ей, что хочу беседовать о Молли. Затем я спросил ее, знала ли она о том, что происходит? Она ответила, что да. Тогда я спросил ее, принимает ли она мои уверения в том, что Молли и я вели себя пристойно. Она сказала, что с этой точки зрения вполне удовлетворена, добавив, что оба мы поступили совершенно глупо и можем лишь благодарить самих себя за результаты этого.

— Молли я виню больше, чем вас, — сказала она, — так как вы были больны и, возможно, не ведали, что творите. Вместе с тем я предупреждала Молли, что с каждым разом она подвергается все большему риску, — но она меня не слушалась.

И тут я наконец уразумел, что Молли не попала в эту историю случайно, необдуманно, как это было со мной, — она сознательно взяла на себя весь риск, вместо того чтобы оставлять меня задыхаться; в противном случае я бы точно задохнулся, так как вследствие продолжавшейся эпидемии гриппа найти сиделку было практически невозможно. Я поведал миссис Макли об этом, но она никак не отреагировала на мои слова. В наступившей тишине я быстро принял решение.

— Итак, — после паузы начал я, — что думает об этом ваша дочь? Я уже говорил вашему мужу, что хочу жениться на ней, если она не против — но хочет ли она этого? До сих пор она никак не проявила своего отношения к этой истории.

— Молли просто не приняла всерьез ваших слов, мистер Максвелл; и она будет последней девушкой в мире, которой придет в голову требовать от вас исполнения обещанного, если вы сами не хотите этого.

— Так что, у нее нет собственного мнения? Как она устраивает свою жизнь? Как вы вообще намереваетесь жить дальше, после того, как я перевернул весь ваш мир?

— Видите ли, у меня рак, так что долго я не протяну. Тогда Молли станет бездомной. Она не сможет жить на те двадцать пять шиллингов в неделю, которые ей платит мистер Скотт.

— Господи! — вскричал я. — И это все, что мы ей платим? Но ведь на ней держится все дело!

— Конечно, она могла бы получить гораздо лучшее место, если бы хотела этого; тот же «Аргус» был готов платить ей три фунта в неделю, но она отказалась.