Жрец богини Лу. Гексалогия (СИ) - Страница 20
Баня ожидалась только через несколько дней, но если уплачу за дрова два-три медных и натаскаю сам воды — могу помыться хоть сейчас.
Отдельно стоит сказать о банях.
Мылись здесь не так часто, как в моем мире, но все же регулярно. Большинство жителей довольствовались маленькой пристройкой из бревен, которая состояла из комнатки два на два метра и небольшого титана в углу, с отверстием слива в полу. Мылись быстро и стоя, разбавляя кипяток заготовленной колодезной водой и используя речной или озерный песок вместо мыла. Любители могли постегать себя ветками лиственницы, похожей на нашу родную березу, большинство же просто вычищали кожу песком и хорошо промывали волосы в тазу. Вода уходила в небольшую колодезную яму под пристройкой самосливом — пол бани всегда делали чуть под уклоном, от стен в центр, чтобы вода сама уходила в специальное отверстие.
В больших селах ставили и большие бани, где зимой можно было посидеть и попариться, даже делали внутри лавки и лежаки. Однако горожане довольствовались вот такими коморками, да и то, не все. Очень многие платили соседям медяк и приходили со своими дровами, тазами и ведрами, если хотели помыться.
Общественных бань, как в Риме или моей современной реальности, тут не было, что не стало для меня сюрпризом, учитывая весьма строгие нравы в плане добрачных отношений.
Нет, запрета на добрачный секс тут, как в христианскую эпоху, не было, но все же блуд в обществе порицался, как и внебрачные беременности. Причины были, в основном, чисто утилитарные: ребенок без отца имел меньше опеки, содержания и шансов вырасти во что-то приличное. О контрацепции тут не слышали. Были какие-то отвары из трав, которые предотвращали беременность, но при этом они наносили непоправимый ущерб репродуктивному здоровью женщины. Так что пользовались этим способом, в основном, путаны и другие женщины «низкой социальной ответственности».
Темой чистоты и нетронутости девиц заморачивались только в высшем обществе и то, если размер приданного был достаточным, то на добрачные похождения девушек все закрывали глаза.
Так что ситуация с сексом и всего, что к нему относилось, была как в СССР: секса, вроде как, и нет, а дети — есть. Чему я, как и миллионы других людей, был живым подтверждением. На людях и при свете дня — нельзя, а ночью и под одеялом — всегда пожалуйста. Были тут, само собой, девушки и женщины, которые в лучших традициях могли предложить немного продажной любви, но таких в Сердоне я толком не заметил, хотя, может, плохо смотрел, а в Трейле уже успел приметить.
Жрицы продажной любви меня, как не странно, тоже замечали, и в их взглядах сквозили вполне очевидные предложения. Расценками не интересовался, да и не особо хотелось. Как тут обстоят дела с гигиеной, я уже прочувствовал целиком и полностью, да и вопрос венерических заболеваний этого мира оставался для меня загадкой. Так что работницам местной секс-индустрии оставалось только провожать меня, рослого, по здешним меркам, молодого мужчину в самом расцвете сил, разочарованным взглядами.
Размышления на тему моих перспектив еще раз когда-нибудь заняться сексом очень стройно подводили меня к классической модели целибата и сублимации через упорный труд на ниве финансов. В моих планах было выбиться как можно выше. Даже вспомнился шутливый плакат на эту тему, которую молодой препод по вышмату повесил в поточной аудитории, где читал нам лекции:
«Не влюбляйся, не пей вина,
зачем тебе эта гуманитарная проблематика?
единственно важная в жизни вещь —
это высшая математика!»
При всей моей любви к математике, матанализу и статистике, а так же теплых чувствах к физике, отношения эти были, все же, платоническими. Кроме того, время от времени на задворках сознания скреблась маленькая мерзкая мысль, что все дело в Лу. Мысль я эту, как надоедливого комара, всегда от себя отгонял.
Предложение хозяйки уплатить за баню пару меди я, к ее удивлению, принял не думая, и сразу же попросил показать, где тут у нее дровница и колодец. Причина была проста: в кожаных штанах все невероятно прело, и за время перехода из Сердона я успел стереть все ноги и сотню раз послать свои «благодарности» и предложения поцеловать меня в натертые места как самой Матери, так и ее первородным сыновьям.
Пока мои спутники размещались в комнатах, я натаскал на троих воды и растопил титан. С кресалом не маялся, не получалось у меня пока — просто стрельнул уголек из хозяйской печи.
Первой отправили мыться Лу.
Пока богиня занималась водными процедурами, я быстро простирнул вещи и повесил сушиться на специальной палке во внутреннем дворе дома, обнесенном высоким деревянным забором.
Как только богиня вышла из бани, следом отправились мы с Илием. Хоть внутри было тесновато, но поливать друг другу на спину было сподручнее, чем одной рукой скрестись песком, а другой пытаться не отбить себе тяжелым ковшом или тазом голову.
Переоделся в относительно чистую «родную» одежду, которую принес сюда из своего мира. От прикосновений мягкой хлопковой футболки после грубой рубахи, и жесткой, но такой привычной джинсовой ткани, я понял, как же мне было хреново последние дни.
Повеселели. Хозяйка как раз накрыла на стол несколько пирогов на обед, удрученно разведя руками, мол, нормальная еда будет только к вечеру. Ели на кухне, чтобы не мешать людям в лавке.
Пироги оказались выше всяких похвал. С луком и яйцом, выпечка была просто отличная, так что все умяли по несколько огромных кусков и, осоловевшие от такого переедания, разбрелись по своим комнатам. Все дела — завтра.
Первый мой поход в местную управу ни к чему не привел. Сначала я сунулся в управу нижнего города, но, как оказалось, тут почти ничего не решали. Все налоги и подати, как я и ожидал, собирались мытарями барона, там же была и группа счетоводов, которая вела не только бухгалтерию земель, находящихся в прямом подчинении семейства Тиббот, но и получала отчеты из подконтрольных городов, которые я в уме уже переименовал в райцентры.
Вообще, чем больше я узнавал о том, как вел дела нынешний барон Амер Тиббот, тем больше мне нравился этот человек.
Амер, не в пример сказано другим аристократам этого королевства, отказался от традиционной системы сбора податей, когда каждый нес, что был должен, своему старосте, а уже те приходили на поклон барону, лично передавая тощие кошельки. Вместо этого, буквально двадцать лет назад, будущий барон Амер Тиббот, а тогда еще только баронет, при поддержке своего еще живого родителя стал внедрять систему сбора налогов, которая была в ходу уже лет триста в западных густонаселенных районах Токонской Империи.
Суть системы была близка к привычной мне административной вертикали, которая выстраивала цепь налогообложения между простым крестьянином и его сюзереном, сокращая количество входных точек непосредственно к самому барону. Конечно, первые годы городские головы и старосты крупных сел, на которых возложили ответственность за сбор и передачу податей в баронскую казну, висели на всех суках и ветках, как гроздья винограда — воровали страшно. Но за десяток лет Амер смог через казни, уговоры, посулы, угрозы и щедрые премии воспитать в своих людях какой-никакой страх и одновременно рвение выполнять свою работу качественно и честно.
В итоге Тибботы избавились от бесконечных верениц из крестьянских телег, которые тащили свои оброки в Трейл, и смогли наладить равномерную циркуляцию финансов внутри своих владений. Плюс, такая система помогла выявить, какие хозяйства и поселения были наиболее прибыльными, и в них стоило вкладываться, а какие — наоборот, дохода не приносили.
Первое в истории баронства расселение деревни и передача крестьян в другие села чуть не подняло бунт по всему югу. По рассказам местных, бабы тогда рыдали и кидались дружинникам в ноги, а те только молча выволакивали крестьян из их изб и заставляли рассесться по телегам, чтобы отправиться на новые места жительства. Крестьяне садились, ехали, часть сбегала по пути в новую деревню, часть — уже по приезду. Через месяц после официального переселения работников «мертвая» деревня оказывалась живее всех живых. Не помогала ни конфискация скотины, ни посевного материала. Людей тащило к стенам, в которых родились деды.