Жребий вечности - Страница 16

– Не приведи Господь, – вполне естественно ужаснулся Шмидт, – оказаться перед таким выбором!

– Но вы уже оказались перед ним.

– Для меня это ошеломляющая новость.

– А посему мой вам совет: не изнуряя себя лишними размышлениями, выбирайте Гиммлера.

– Но ведь рано или поздно фельдмаршал узнает об этом.

– Он и должен будет узнать об этом.

– Трудно предугадать, каковой будет его реакция.

– Роммелю это не понравится.

– А раз не понравится, он меня сместит с этой странной должности – начальника «золотого конвоя Роммеля».

– Захочет сместить, но побоится. А посему вынужден будет смириться. А то, что как офицер СС вы привержены своему рейхсфюреру… Кто посмеет обвинить вас в этом? Тем более что формально этот выбор ни к чему вас не обязывает. Иное дело, если бы вам пришлось выбирать между Германией и Великобританией. Или такой выбор тоже возник? – вдруг резко повысил тон Цольке.

– Не понимаю, о чем вы, господин штандартенфюрер.

– Что тут понимать? С той поры, как вы оказались носителем тайны «золотого конвоя Роммеля» – вам цены нет. За вами будут охотиться все: от разведок арабских стран, хотя я сомневаюсь, что таковые у них наличествуют, до сицилийской мафии. Поэтому я и спрашиваю: английская разведка на вас уже выходила?

– Нет, не выходила. В связи с чем появилось это подозрение?

– Слишком неуверенно вы произносите это свое «не выходила».

– Никто из англичан на меня не выходил, – попробовал барон произнести уже более уверенно.

– Когда вы лжете на исповеди у пастора, – бульдожьей хваткой вцепился в него офицер службы безопасности СС, – Господь вам это простит, ибо Он к этому привык. Но когда вы решаетесь лгать СД или гестапо!.. Тут уж Господь бессилен. Не мямлите, Шмидт, не мямлите! С английской разведкой мы как-нибудь разберемся, а тот выбор, который вам предстоит сделать сейчас, как я уже сказал, ни к чему не обязывает.

Шмидт не поверил ему. Знал, что обязывает. И что, потеряв к нему доверие, фельдмаршал Роммель сделает все возможное, дабы избавиться от него. Причем самым радикальным образом.

Все это так, но ведь и Гиммлер тоже не станет уговаривать его. И на силы небесные оглядываться не будет – не таков этот человек.

– Учтите, что, вступив в ряды СС, вы тем самым, по существу, выйдете из прямого подчинения Роммелю, – попробовал успокоить его штандартенфюрер, тонко уловив, какие страхи гложут сейчас душу бравого «хранителя сокровищ Роммеля».

– Можете считать, что выбор я уже сделал, – ответил Шмидт, прежде чем действительно сделал его… этот выбор.

Шум от удара дверью, которым Ракетный Барон фон Браун завершил свой неудачный визит к упрямому и явно зазнавшемуся творцу «шернеролета», донесся и до слуха Скорцени.

– У вас там что, штормит, а вы забыли закрыть дверь? – спросил он.

– Можно сказать и так. – Молвив это, маркграф фон Шернер поначалу решил было этим и ограничиться, но, подумав, что самое время открыть глаза своему патрону на взаимоотношения с руководителем Пенемюнденского центра, с нескрываемой иронией добавил: – На самом же деле это разбушевался Вернер фон Браун. Поэтому здесь были настоящие порывы урагана, по принципу «буря и натиск»!

– Он все еще где-то рядом?

– Вряд ли. Наверняка уехал. Разговор выдался тяжелым, а точнее, вообще не сложился.

– И что же привело его к вам? – насторожился Скорцени.

– Не знаю, стоит ли рассказывать об этом, – явно лукавил Шернер, зная, что на самом деле стоит. Он прекрасно понимал, что Браун на этом не остановится и действия его следует тактически упреждать.

– Выкладывайте, причем очень быстро. Хотя нет, не по телефону. Нам все равно нужно встретиться. Обнаружились следы фрейбургского дисколета.

– Неужели?! Так это же прекрасно! – возликовал Шернер, давая понять, что о Вернере, с его «бурей и натиском», окончательно забыто; для общения со Скорцени существуют темы поважнее.

– Увы, самого дисколета уже нет.

– Но он был?!

– Вне всяких сомнений!

– Куда же он девался? Куда он вообще мог деваться в этой стране?

– По этому поводу можно выражаться и похлеще, но… Минут через двадцать на вашей посадочной площадке приземлится «Физелер Шторьх», который доставит вас во Фрейбург, откуда я, собственно, и звоню. Мы побываем на месте, где этот аппарат хранили, точнее, скрывали, а главное, у вас появится возможность встретиться с местным инженером, принимавшим участие в восстановительных работах этого, как они здесь называют, звездолета.

– Это очень важно, господин Скорцени, – еще больше заволновался Шернер. – Ничто не может заменить рассказ очевидца, тем более – инженера.

– Заодно поговорим о некоторых любителях «бури и натиска».

Самолетика он дожидался, уже стоя у посадочной полосы. Пролетая над руинами городов, пепелищами сел и забитыми воинскими эшелонами железнодорожными станциями, Шернер благодарил судьбу, что она не швырнула его в крематорийную топку «восточной бойни» и что даже те аппараты, которые он пытается создавать, в этой войне – по крайней мере, в этой – задействованы не будут.

В отличие от Брауна, который давно и безнадежно увяз в военных заказах и фронтовой истерии, Шернер стремился дистанцироваться от всего, что происходило на фронтах, убеждая себя, что занимается чистой наукой. И что плоды этих занятий одинаково важны для человечества по обе стороны Ла-Манша, Атлантики и даже Уральских гор, к которым еще недавно фюрер так фанатично стремился.

– Звездолет приземлился вон там, в этой низине между холмами, – указал инженер Раднер на живописный лужок, с двух сторон к которому дотягивались подножия холмов, а с третьей подступал небольшой лес. – Судя по тому, что аппарат не стоял на колесах или каких-то ножках, а лежал на «пузе», одной стороной зарывшись в грунт, приходим к выводу, что он потерпел катастрофу. Однако, терпя бедствие, экипажу все же удалось более или менее удачно спланировать и аварийно приземлиться. Что случилось с пилотами, я не знаю. Они то ли ушли в лес, а оттуда были эвакуированы некоей инопланетной спасательной командой, то ли арестованы полицией или гестапо, – вопросительно взглянул он на невозмутимо стоявшего рядом, на небольшом валуне, Отто Скорцени.

– Выяснял. Экипаж исчез. Комиссия пришла к выводу, что он состоял из трех пилотов. Сам аппарат был обнаружен спустя почти двое суток после его приземления, однако никто никаких странных особей в окрестностях не видел. Звездолет никуда отсюда не увозили. Это была огромная махина, радиус которой достигал семи метров, а высота шести метров, и весила она, по прикидкам, порядка двадцати тонн. Решено было никуда не перемещать ее, а прямо здесь укрыть, в дощатом ангаре. Местность тут же оградили и выставили охрану.

– Я тогда выдвинул версию, – вновь заговорил Раднер, – которая, правда, была осмеяна другими членами комиссии…

– Так-так, – оживился Шернер, – что за версия? Не волнуйтесь, я готов к рассмотрению любого предположения.

Прежде чем ответить, инженер вновь вопросительно взглянул на Скорцени.

– В этом кругу – можно, – обронил тот, давая понять, что запрет на разглашение государственной тайны, которую инженер клятвенно обещал хранить, на время снят.

Раднеру уже было под пятьдесят. Это был тщедушный мужичок с запавшей грудью и изможденным лицом человека, страдающего какой-то неизлечимой болезнью. А еще Шернер успел узнать, что почти год инженер провел на Восточном фронте, где и лишился кисти левой руки: хирургам пришлось ампутировать ее после обморожения.

– Я предположил, что пилотируют подобные аппараты не люди, то есть, вернее, не сами инопланетяне, а биологические куклы, искусственные биологические создания[18], создавать которых мы с вами пока еще не научились.

– Вполне допускаю, – согласился Шернер. – При их-то уровне развития науки… Но что из этого следует?

– А то, что, в случае аварийной посадки или угрозы пленения, эти искусственные космочеловечки запрограммированы на самосожжение. Если мы своим разведчикам вручаем капсулы с цианистым калием, заранее программируя их на самоубиение, то почему бы не допустить, что точно так же, только на генетическом уровне, программируются и эти космочеловечки?