Жизнь взаймы - Страница 28

– Извини… я не знал, что этого делать нельзя, – ответил он, не глядя ей в глаза.

– Почему нельзя? Можно. Но только… – Она вдруг запнулась.

– Что – только?

– Ничего, – коротко ответила Анна Григорьевна. – Все нормально. Вы уже обедали?

– Слегка перекусили, – ответил Паленый.

– Слегка нас не устраивает, – сказала Анна Григорьевна. – Все, Антоша, заканчивай свои игры. Сейчас вместе поедим и пора готовить домашнее задание.

– Ну ма-а… – заныл Антошка.

– Никаких ма! – отрезала Анна Григорьевна. – У тебя режим.

– А когда я сделаю домашнее задание, тогда можно будет?

– После уроков у нас спорт. Или ты забыл?

– Не забыл… – буркнул мальчик, по-взрослому вздохнул, и с неохотой поплелся в столовую.

– Может, нельзя его так сильно нагружать? – робко сказал Паленый. – Он еще совсем маленький.

– Ты будешь с нами обедать? – спросила Анна Григорьевна, проигнорировав его вопроспредложение.

– Спасибо, я не голоден, – сухо ответил Паленый.

Она ушла, оставив Паленого в сильном раздражении. Черт побери! Командир в юбке… Террористка! Совсем замотала пацана…

Стоп-стоп! Остынь, парень, приказал себе Паленый. Какое ты имеешь отношение к этому мальчику? Пусть его мамаша хоть на уши станет, тебе-то что. Тут самому бы ноги унести подобрупоздорову от этой большой начальницы.

Эк, тебя угораздило, братец…

Паленый сидел в своей спальне возле телевизора – по "ящику" шла какая-то бодяга на политические темы – когда вошла Анна Григорьевна и сказала:

– Пойди к Антошке в тренажерный зал. Позанимайся с ним.

Боясь, что ослышался, Паленый неуверенно спросил:

– А куда… идти?

И тут же вспомнил – он уже был там, заходил в поисках денег. Тренажерный зал располагался в пристройке, соединяющейся с домом застекленной галереей.

Кроме различных гимнастических снарядов и всяких заграничных штуковин, предназначение которых для Паленого пока оставалось загадкой, в зале, за перегородкой со стеклоблоков, находился отделанный мрамором и красивой кафельной плиткой бассейн длиною не менее двадцати пяти метров.

– Извини, – сказал он, поднимаясь. – Это я… того… Уже иду.

Антошка уныло стоял на "бегущей" дорожке, неспешно перебирая ногами. Увидев Паленого, он просиял и воскликнул:

– Папочка! Ты пришел…

– А как же. Мне тоже нужно держать себя в форме.

– Ты побегай, а посмотрю, – не без хитрости предложил мальчик.

– Бегать я не буду… – Взгляд Паленого остановился на турнике. – А вот руки размять не помешает.

Он не помнил, умеет ли делать хотя бы подъем с переворотом, но решил попробовать. Подняв перекладину с помощью реечной передачи на нужную высоту, и чувствуя, как в душе вспыхнул азарт, Паленый подпрыгнул и…

Тело вдруг стало послушным и гибким. Закаленные работой мышцы сами, без мысленной подсказки, прокрутили несколько раз "солнце", а затем Паленый, сделав сальто, стал, как вкопанный, на ноги.

– Ура, ура! – закричал мальчик и захлопал в ладоши. – Папочка, я тоже хочу!

– Ну, не так быстро… – несколько напряженно сказал Паленый. – Сначала нужно научиться подтягиваться. Ты это можешь?

Краем глаза он заметил, что в тренажерный зал вошла Анна Григорьевна и пристально наблюдает за ними. Но виду не подал, что знает о ее присутствии. Ему показалось, что она в сильном изумлении. С чего бы?

– Только один разик, – смутился Антошка.

– Ничего страшного, дело поправимое. Иди сюда…

Паленый поднял Антошку повыше, он вцепился в перекладину и повис, беспомощно дергая ногами.

– Не торопись. Руки сюда… – Паленый показал, как нужно делать правильный хват. – А теперь давай!

Мальчик исполнил упражнение три раза.

– Получилось… Получилось! – Сияющий Антошка сделал несколько кувырков и растянулся на матах.

Поднимаясь, он увидел мать.

– Мамуля, я подтянулся три раза! – сказал он торжествующе, для большей убедительности показав три пальца. – Это все папа. Он научил.

– Молодец, – скупо похвалила Анна Григорьевна. – Продолжайте. Не буду вам мешать…

Она вышла, оставив после себя терпкий запах дорогих французских духов. Паленый посмотрел ей вслед и невольно подумал "Хороша-а… Высший класс".

Но тут же добавил "Хороша Маша, да не ваша, гражданин бомж". И тяжело вздохнул.

В пятницу, когда они пили утренний чай, Анна Григорьевна, как бы спонтанно, в процессе вялотекущего разговора, спросила:

– Где тебе делали пластическую операцию? И кто?

Вот оно! Ясное дело, она со своим жизненным опытом и немалыми финансовыми возможностями должна была провести проверку, чтобы подтвердить или опровергнуть разные сомнения и подозрения.

Паленый мысленно улыбнулся и подумал: "Проверяй… С этой стороны я чист. Уж не за шпиона ли она меня держит? Проще выставить за дверь приблудного "мужа" или сдать в милицию, чем устраивать всякие дурацкие проверки. Пинок под зад – и все дела".

Он рассказал. В подробностях. Но только о пребывании в клинике. Про свои скитания на свалке и прочем он умолчал, сославшись на провалы в памяти.

"Пусть пошарит среди городских бомжей в поисках концов, – ухмыльнулся Паленый, уже лежа в постели. – У них проще оттяпать за деньги какой-нибудь орган, пригодный для пересадки, чем выдоить достоверную информацию".

Ему хорошо было известно, что бомжей интересовали только сиюминутные проблемы. Бомж жил одним днем, а потому всякие воспоминания, тем более о ком-то другом, у него чаще всего отсутствовали напрочь. Сожженные алкоголем мозги были как решето.

День тянулся словно резиновый. Антошка так и не появился к обеду – наверное, Анна Григорьевна опять забрала его к себе на работу. Паленый, как неприкаянный, слонялся по дому, заглядывая во все углы.

До тренажерного зала он добрался уже после обеда. Обычно Паленый приходил сюда, чтобы позаниматься на тренажерах и поплавать в бассейне.

Включив телевизор – "ящики" были почти во всех комнатах, даже в кухне – Паленый стал на "бегущую" дорожку и полчаса в хорошем темпе перебирал ногами, пытаясь избавиться от надоедливых мыслей.

По телевизору сначала передавали новости, затем короткий концерт группы "Любэ", а потом показали фильм о боевых искусствах. Заинтересованный Паленый, увлекшись созерцанием голубого экрана, едва не свалился с "бегущей" дорожки, сбившись с ритма.

Махнув рукой на свое занятие, он совершенно бессознательно начал вслед за каким-то китайским мастером кун-фу[11] повторять его движения. И с удивлением обнаружил, что у него все получается, как должно.

Это открытие настолько поразило Паленого, что он упражнялся перед экраном на протяжении всего фильма. Многочисленный тао[12] настолько его увлекли, что он погрузился в состояние, близкое к трансу. Какие-то странные, обрывочные воспоминания кружили голову, превращая Паленого в машину для убийства.

Он словно озверел. Перед его мысленным взором мелькали какие-то лица, явно недружеские, кто-то на него нападал, а он бил, бил и бил, руками и ногами, испытывая при этом садистское наслаждение…

Паленый очнулся от наваждения на матах. Они были изорваны в клочья. Он с испугом смотрел на свои руки и никак не мог поверить, что это их дело. Казалось, что над матами поработали когти тигра.

"Мать твою!.. – всполошился Паленый. – Как я все это объясню Анне Григорьевне!?" В этот момент его почему-то больше волновали испорченные маты, нежели внезапно проявившиеся способности в боевых искусствах.

Проблему с матами он решил просто – взял и перевернул их. Они были тяжелыми, поэтому вряд ли Маргоша начнет их ворочать.

Правда, была еще, как уже знал Паленый, приходящая раз в неделю уборщица, которая вылизывала весь дом с подвала до крыши, но он не думал, что у нее повышенное рвение к работе.