Жизнь взаймы - Страница 15

Он знал Паленого только по имени – как Александра. Новое имя было непривычно, но Паленый быстро привык к нему и охотно откликался на него.

– Вот, пришел в гости…

– Так чего же ты торчишь за воротами? Заползай.

Принадлежащий Шуне дом, состоящий из двух комнат и кухни, построили в незапамятные времена. Когда-то в нем жил, по словам Шуни, козырный мужик, которого расстреляли во времена культа личности.

Семью прежнего жильца отправили туда, где Макар телят не пас, а в дом поселили родителей Шуни, которые работали на военном заводе. Шуня был поздним ребенком, поэтому его сильно баловали. Что и сказалось на его характере и безалаберном образе жизни.

Теперь Шуня жил один. Его старики померли в конце прошлого века, в девяностые годы, а жена ушла в две тысячи втором году, в отсутствие Шуни очистив дом от вещей и мебели до голых стен.

Но Шуня и не думал кручиниться по поводу столь неэтичного поступка своей бывшей половины. Уже через полгода он натащил в дом столько разного барахла, что негде было ногу поставить. Понятное дело, вся мебель и вещи были ворованными.

– Ты голоден? – спросил Шуня, плеснув себе в лицо горсть воды.

– Не очень, но за компанию позавтракаю.

– Что и следовало доказать…

Шуня управился быстро. Он не стал шибко мудрить – приготовил яичницу, нарезал крупными кусками сырокопченую колбасу, поставил на стол бутербродное масло и плетеную из лозы тарелку с белым хлебом.

– Не знаю, как ты, а мне надо, – сказал он, доставая из холодильника бутылку водки.

– С утра?

– Мил человек… – Шуня снисходительно ухмыльнулся. – Есть хорошая поговорка, полностью народная и чисто русская. Она гласит: "С утра выпьешь – весь день свободен". Мудро. А поскольку я ни в какой конторе не числюсь, и спешить на работу мне не нужно, то грамм сто пятьдесят для аппетита моему организму никак не помешают. Скорее, наоборот, если учесть похмельный синдром. Мы вчера маленько того…

– Тогда и мне налей.

– Золотые слова и вовремя сказанные, – обрадовался Шуня. – А то одному глотать ханку[4] как-то не в масть.

Паленый даже сам себе не признавался, что ему сильно хочется выпить. В груди все еще бушевал незатихающий пожар обиды. И он не знал, чем его потушить.

Плотно перекусив, Шуня преисполнился благодушием. Они сидели во дворе, в беседке, увитой плющом. Ярко светило солнце, жужжали трудолюбивые пчелы, порхали ласточки, посреди двора дрались из-за хлебной корки воробьи, где-то блеяла коза, лениво брехал соседский пес…

В общем, вокруг царили полная благодать и умиротворенность. Вот только на душе Паленого по-прежнему было сумрачно. Правда, ему стало немного легче. Сумел он совладать и с расшалившимися нервами.

– Я так понимаю, Санек, у тебя есть ко мне какое-то дело… – Шуня курил, выпуская дымные кольца – забавлялся.

– А разве без дела я не мог прийти?

Шуня рассмеялся.

– Мог, – ответил он весело. – Но я чересчур хорошо тебя знаю. Без приглашения ты бы не пришел. Ты очень стеснительный парень, Санек.

– Да… наверное…

– Ну вот, видишь. Так что колись, кореш.

– Мне нужны деньги.

– Ха-ха… А кому они не нужны?

– Это верно. Но мне деньги позарез нужны, – с нажимом повторил Паленый.

– Что это тебя так припекло? Неужели в картишки продулся?

– Я в карты не играю.

– Ладно, не хочешь рассказывать, что почем, и не надо. Это твои дела. Могу занять тебе штуку "зеленью". Отдашь, когда разбогатеешь. Я торопить не буду. Я верю тебе, ты надежный мужик, не обманешь.

– Спасибо за доверие. Но этого мне мало.

– Мало? Тогда назови сумму.

– Десять штук.

Шуня от неожиданности даже поперхнулся дымом. Прокашлявшись, он удивленно спросил:

– Ты что, хату решил купить? Или телку клевую присмотрел и хочешь жениться?

– Ни то, ни другое. Просто… Ну в общем, надо.

– Тут я пас. Такие бабки мне и самому не помешали бы. Вот только наковырять их очень трудно. И не потому, что вообще невозможно, а из-за того, что деньги как песок, никак в руках не держатся. Сам понимаешь, жизнь все дорожает.

– Это понятно… – Паленый сумрачно кивнул. – Только занимать я не хочу. Мне бы заработать…

– А-а… – Шуня смачно сплюнул. – С этого нужно было и начинать. Хочешь, чтобы я взял тебя в дело?

– Вроде того…

– М-да… Задачка не из простых.

– Почему?

– С шоблой сводить тебя нету смысла, ты чужой. Это я могу тебе верить, а другие… Нет, этот вариант не катит.

– Неужели ничего нельзя придумать? – В голосе Паленого прозвучало отчаяние.

– Да, братэла, похоже, ты и впрямь дошел до ручки, – с пониманием сказал Шуня. – Нужно хорошо пошевелить мозгами. Чтобы получить такую сумму, надо сварганить серьезное дело.

– Может, не за один раз…

– По мелочам грех размениваться. Я же не торбохват.[5]

– Значит, можно надеяться?..

– Можно, – кивнул Шуня. – Как скоро найдется подходящий объект, я пока не знаю. Работать будем вдвоем. А как насчет мандража?

– Я готов прыгнуть в ад.

– В ад прыгать не придется, но если нас загребут из-за того, что в самый ответственный момент ты сдрейфишь… Санек, это очень серьезно. Мне как-то не фонтан тереть тюремные нары по чьей-то вине.

– Только чтобы без крови!

– Шутишь. Я на "мокруху" никогда не подпишусь.

– Тогда можешь не сомневаться, я не подведу.

– На том и решили.

Шуня дружелюбно хлопнул ладонью по колену Паленого.

– Где тебя можно найти? – спросил он, поднимаясь и разминая затекшие ноги.

– Я работаю там же. В ночную смену, с восьми вечера до восьми утра. Ну, ты знаешь…

– А… – Шуня криво осклабился. – Знаю. Только мне туда хода нет. Где ты живешь?

Паленый замялся, не зная, как объяснить месторасположение своего жилища.

– Да как тебе сказать… – Он мучительно подыскивал слова. – Меня трудно найти.

– Девушка без адреса… – рассмеялся Шуня, охарактеризовав квартирный вопрос Паленого названием старого фильма. – Ладно, чтобы мне ноги зря не бить, тебе придется в полдевятого утра заглядывать в балаганку[6] Папы Карло. Ежели что, я буду ждать там. Лады?

– Понял…

Кафе – вернее, забегаловка – у железнодорожного вокзала, о котором вспомнил Шуня, было обломком советской империи. Оно называлось "Привокзальное" и тем, кто его посещал, казалось, что время в нем остановилось, законсервированное на века.

Старые алюминиевые столы с голубым пластиковым покрытием, металлические стулья с деревянными сидениями и спинками, на пыльных окнах посеревшие от многочисленных стирок гардины, трахнутые молью, над стойкой засиженная мухами картина Шишкина "Три медведя"… и пиво на разлив, в основном в свою тару, литровые и трехлитровые банки.

Однако главной достопримечательностью "Привокзального" был ее хозяин, которого кликали Папа Карло. Его знали не только нынешние завсегдатаи, но помнили также их отцы, а может и деды.

Он был неотъемлемой частью кафе, его талисманом. Временами казалось, что Папа Карло не человек, а присыпанное нафталином чучело. Он был бесстрастен, лыс, медлителен и восседал за стойкой как царь на своем престоле. Внешним обликом Папа Карло напоминал старого плешивого орангутанга, тем более, что его руки свисали почти до колен.

"Привокзальное" осталось в неизменном виде лишь по одной причине – его предназначили под снос. Однако, это событие по каким-то причинам все время откладывалось, и кафе, как в былые времена, служило местом сбора разных темных личностей и выпивох. Нормальные люди обычно обходили "Привокзальное" стороной.

– Я побежал… – Паленый пожал руку Шуни и направился к воротам.

– Жди! – крикнул ему вслед Шуня. – Что-нибудь придумаем…

Потянулись томительные дни ожидания. Паленый совсем извелся, он еще больше замкнулся в себе и стал очень раздражительным. Его могла взбесить даже муха, нечаянно залетевшая в подвал, где он жил.