Жизнь, театр, кино - Страница 114

Но монумент - монументом, а люди - людьми! Надо разворот исторических событий показать на людях. Задача для режиссера труднейшая. Сцены, символизирующие страдания, муки и высокие ратные подвиги захватывающего драматизма, чередовались со сценами реальной жизни, живых людских страданий и страстей. Между этими сценами надо было сохранить чувство пропорции. Это - как ожерелье: бусы бывают разные и по размеру, и по цвету, надо только точно угадать в ритме сочетание и цвета, и величины при их нанизывании.

Все мои сцены снимались очень быстро и творчески наполнение. Все казалось легким и лепилось само собой. Роль получилась выпуклая, живая и очень объемная, с биографией. Когда подобрали мой материал, куски смотрелись живо и в зале становилось весело.

Я присутствовал на очень важном просмотре, смотрела комиссия ЦК КПУ. Узнал я об этом случайно. Соседом по купе, когда я ехал на последнюю съемку, оказался Отто Юльевич Шмидт. Мы с ним были знакомы: в Камерном театре шла пьеса Семенова "Не сдадимся!", посвященная челюскинской эпопее. Я играл главную роль штурмана Бородина, и Отто Юльевич был у нас консультантом и вдохновителем. Он мне и сказал, что едет в студию смотреть материал по "Богдану Хмельницкому".

Позже я узнал, что всему причиной были разногласия между художественным руководителем студии и И. Савченко. Споры шли о роли Хмельницкого, которого играл Н. Мордвинов, и моей - дьяка Гаврилы. Худрук, кажется, считал, что эти роли должны были играть украинские актеры, им это ближе и роднее. Комиссии поручено было просмотреть заснятый материал по этим двум ролям. На студии меня встретил Савченко и, страшно заикаясь, что было признаком волнения, попросил пойти с ним в просмотровую. Вот тут-то и увидел я впервые в подборке свой материал.

Прошли куски Хмельницкого (серьезные и глубоко взятые актером Н. Мордвиновым). Просмотр, как и полагалось, шел в полной тишине. Было даже слышно, как билось сердце Савченко, с которым я сидел рядом, - так было тихо.

"Если они так же мрачно будут смотреть и мои куски, - все! Мы горим!" - подумал я, и вдруг услышал, как бьется уже не одно, а два сердца, причем одно подгоняло другое, и если мое говорило: "тик!", то сердце Игоря отвечало: "так-так!". И опять в голове возник давно забытый вопрос: "Зачем только я пошел в актеры? Боже, сколько муки в этой тишине!".

Но что это? Кажется кто-то хихикнул?

- Игорь? Правда, или мне это показалось?

- Нет! Это правда!

Смеются! Ну, конечно, я не ошибся!

С каждой сценой атмосфера в зале все теплела, улыбка сменилась смехом, смех сменился хохотом, а все закончилось аплодисментами - к нашему благополучию.

ВС. МЕЙЕРХОЛЬДАт М|.«н IH лпв«чал«-. b Ик. tin««Mn >*J Bl ■ |TWMh Mi,*. О. ЗШ я Ь Мъ»«ра«.. i i %

гпегдгпр имени

си £3led 24.В1 26 ПРЕМЬЕРА it 23 (в 24 и 28

• р*лнж *ягррантам Инин вся жрупп* и студенту ГЭНТЕШГ*
Афиша спектакля 'Рычи, Китай!'. Театр имени Вс. Мейерхольда

Товарищи встали, улыбающиеся, веселые, но уже через минуту, будто стесняясь своего смеха или вспомнив, что они члены комиссии, опустили глаза и стали опять серьезными и важными. Я быстро вышел из зала. Обсуждение, говорят, длилось недолго.

В буфет, где я с аппетитом доедал яичницу с колбасой и салом - "по-украински", вошли радостные Савченко, директор картины Чайка и оператор Екельчик.

- Ну что? - дожевывая колбасу, самоуверенно спросил я. Игорь крепко обнял меня и, шепнув: "Спасибо, дорогой!", громко сказал:

- Идите гримироваться!.. Все хорошо.

Он почти не заикался...

Смешно сейчас вспоминать, но пересъемка, ради которой я приехал, была, по существу, пустяковая - по небрежности человека, отвечавшего за игровые вещи, уже бывшие в кадре.

Сняли такую сцену:

"Дьяк Гаврила вынес ведро с горилкой, достал из шаровар тарань, затем, перекрестив кружку с горилкой:

"За здравие господа нашего! - выпил, крякнул и, понюхав тарань, сказал: - Эх! Добрая тарань, жаль горилки мало!".

Опять зачерпнул и опять перекрестил полную до краев кружку с горилкой:

"За здравие девы непорочной!" - выпил и, опять крякнув, понюхал тарань.

Зачерпнул в третий раз кружку до краев:

"За здравие апостолов святых!"

Но тут сказали казаки:

"Погоди, дьяче! Ты на свадьбе, что ли?"

Потянулись за кружкой, но Гаврила, крепко держа ее, воскликнул:

"Грешники! Выпьем здесь побольше, а то, не приведи господи, в рай попадем, погибнем там без водки!" - выпил и третью".

Таким образом, в этой сцене тарань была очень важной игровой деталью в моих руках: то я ее нюхал после каждой выпивки, то размахивал ею, жестикулируя, и т. п.

Сцену не досняли. Стало темно, и операторы отказались продолжать съемку. Успели снять только средний или поясной планы, а крупные отложили до утра.

Это происходило под Киевом, на берегу Днепра. На холме была построена декорация Сечи Запорожской, а внизу, в степи, разместился табор, где среди шатров и телег происходили актерские сцены. Утром досняли крупные планы (я нюхаю тарань), и я уехал в Москву.

И вот пришлось переснимать крупные планы с таранью. Оказалось, что, когда снимали мои средние планы, тарань была крупная и длинная, но ночью те, кто остался охранять вещи, ею закусили. Утром, испугавшись скандала, подсунули мне другую - маленькую и сухую, так и сняли: никто не заметил.

Когда сцену смонтировали - между моими средними планами вставили крупные, - обнаружился смешной трюк: тарань в моих руках прыгала - она то вытягивалась и толстела, а то, когда я ее подносил к носу нюхать, съеживалась и усыхала. Это было, может быть, очень смешно, но не для сцены. Вот такой и нужно было переснять...

Это уже относится к курьезам или, вернее, к браку, которые в процессе съемок, как я рассказывал, иногда возникают по недосмотру. Эти куски сами по себе по неожиданности смешны, и если бы их собрать вместе, получилась бы очень оригинальная комическая картина.

Я вспоминаю еще и такой курьез - во время съемки очень важной сцены произошел непредвиденный случай. Сцена следующая: окруженный войсками Потоцкого, Хмельницкий мучительно думает, как, не жертвуя людьми, с наименьшими потерями вырваться из окружения. Он стоит задумавшись.

Раздается взрыв от гранаты, и раненый бык несется по табору.

"Смотрит Хмельницкий на быка, - пишет Корнейчук в сценарии, - лицо его проясняется, и вдруг захохотал гетман. Крикнул: "Слава!" - и начал танцевать.

"Мы сметем их пушки без жертв!.."

Лагерь. Стадо быков. Казаки привязывают к хвостам пучки соломы".

Потом в сценарии идут перебивочные кадры боя:

"Солому поджигать".

"Быки разъяренные бегут!"

"Обезумевшие быки летят на пушки!"

"Быки давят жолнеров!"

"За ними мчится конница казаков!"

"Ляхи бегут, бросив пушки!"

Вот так ярко, динамично и темпераментно была разработана сцена в сценарии.

Настал день съемки, снимали там же, у Днепра, в степи, где стояла декорация Сечи.

Смотреть на редчайшую съемку из Киева приехало очень много народа. Кто-то пустил слух, что будут бегать "жареные быки". Всем интересно посмотреть.