Жизнь после Жары (СИ) - Страница 3

— А любовь не бывает разумной, — сказала она, — Мы и так по жизни слишком много думаем и чего-то выжидаем, и в итоге остаёмся у разбитого корыта. А всё гораздо проще — надо не ждать, а ковать железо, пока горячо...  

В кухню вошёл Дима и несколько остолбенел, увидев Немезиду.  

— Держись, а то упадёшь, — начал было Саня, но тот перебил его:  

— Как бы вам самим не упасть. Салтык звонил, она жива.  

Ничего не понимающие Саня и Немезида во все глаза уставились на него.  

— Что?..  

— Олива не умерла, — сказал Дима, доставая из холодильника сок, — Мочалкин, видимо, попутал...

Немезида обречённо цокнула языком.

— О, ну всё! Значит, жди теперь новых неприятностей...

Олива открыла глаза. Её знобило, очень хотелось пить. Она обвела мутным взглядом комнату, в которой лежала, пытаясь вспомнить, что это за место и каким образом она тут оказалась, когда дверь открылась и в комнату вошла, сильно хромая, низкорослая некрасивая девушка с выщипанными в ниточку бровями. В руке она несла кружку чая.  

Олива в недоумении заморгала и приподнялась на локте. Эту девушку она не забыла бы, даже если б прошло пятьдесят лет, не то, что полтора года. Как ненавидела она её, проклятую свою соперницу, коварную врагиню, за то, что отбила у неё любимого, какими, бывало, уничижительными мысленными эпитетами награждала она её тогда, когда к ней, к этой «мыше» ушёл от Оливы Даниил! Но теперь, когда утекло столько воды, она меньше всего думала о Никки, не говоря уже о том, чтобы предположить встречу с ней.  

«Опять мерещится непойми что» — промелькнуло у Оливы в голове. Но нет: призрак никуда не исчез, а поставил кружку на прикроватный столик и сел рядом.  

—  Что ты здесь делаешь?.. — прохрипела Олива.

— Вообще-то, я тут живу, — последовал ответ, — Ничего, что ты лежишь на моей кровати?  

— Как это на твоей? Ничего не понимаю...  

— А как вены себе резала — тоже не помнишь? — бесстрастно сказала Никки.  

У Оливы на глаза навернулись слёзы.  

— Я жила с Салтыковым на съёмной квартире… Он обещал на мне жениться… А потом… Потом...  

Голос её оборвался плачем. Никки молча, не утешая, протянула ей салфетку.  

— Я догадываюсь, что было потом, — сказала она, дав Оливе выреветься.  

— Догадываешься, — усмехнулась та, — Конечно — очень здорово из себя мать Терезу изображать, не так ли? Особенно по отношению к посрамлённой сопернице. Ты ведь победила меня тогда, отняла Даниила. Тоже, купила его хитростью, на свою так называемую доброту. Теперь, наверное, сидишь и радуешься втихаря, видя, в какой я снова жопе...  

Никки поморщилась.  

— Даниила у тебя я не отнимала, он сам сделал свой выбор. А тебя, видимо, это так ничему и не научило… Ведь это всё не случайно… Ты же не любила по-настоящему ни Даниила, ни Салтыкова...  

— Откуда тебе знать, любила или нет? — раздражённо перебила Олива.

— Просто когда любишь, думаешь не о себе, а о том, чтобы дорогому тебе человеку было хорошо, — спокойно отвечала Никки.  

— Это всё слова, — отмахнулась Олива, — Да, я ненавижу, потому что мне сделали больно, меня предали и растоптали. И я не скрываю этого! Я — не ты, которая будет прятать истинные эмоции под фальшивой улыбкой...  

— А попытаться понять того же Салтыкова, какие у него были причины оставить тебя, ты не захотела? Может, он просто не смог с тобой жить, ведь когда человеку хорошо, он не уходит, не так ли? А больно сейчас твоему униженному самолюбию… Может, пора просто научиться отдавать любовь, не ждя ничего взамен? Просто ненависть убивает тебя, ты задыхаешься только от неё…  

— Тебе легко рассуждать, ведь не тебе же рога наставили, не тебя же обманули и бросили!  

— Мне легко? — сказала Никки, — А помнишь, как мы с тобой познакомились? Здесь, вот в этой вот самой моей квартире, когда Даниил, в которого я была влюблена, привёл тебя? Я видела, как он на тебя смотрел, как блестели его глаза. Он провёл с тобой тогда весь тот день летом и все новогодние каникулы зимой, когда ты приезжала потом. Ты думаешь, мне было легко? Но я сказала тогда себе: да, мне плохо, но если ему при этом хорошо, я не имею права ему мешать...  

— Ну да, ты хорошая, я плохая, у тебя есть терпение всё это выносить, а у меня нет, ты можешь, а я не могу! — перебила её Олива, — Тогда объясни мне, пожалуйста, если ты такая хорошая, почему же в итоге ты забрала Даниила себе? Раз такая хорошая и правильная — так и была бы такой до конца... 

Никки тяжело вздохнула, словно перед ней сидел тупой ученик, который не мог решить, сколько будет дважды два.  

— Что значит «забрала Даниила себе»? Он что — вещь, что ли, чтоб его забирать или отбирать? Он сам пришёл, и сам это решение принял.  

— Ну и где же он сейчас, этот Даниил? — скептически хмыкнула Олива.  

— Мы расстались.  

— А почему, можно узнать? Нашёл ещё кого-нибудь в свою коллекцию?  

— Нет, не это. Просто отношения зашли в тупик, вот и всё. Это бывает, когда у людей разные цели.  

— И тебе нисколько не обидно?  

— Представь себе, нисколько. Была любовь, теперь прошла. Как ангина.  

— Не понимаю… Была, прошла… — Олива пожала плечами, — Как вообще люди могут так просто к этому относиться?  

— Когда-нибудь и ты этому научишься, — спокойно сказала Никки и встала, — Мне надо на учёбу. Еда в холодильнике.  

— Нормально так, а я если я тебя обворую или дом подожгу? Ты так спокойно оставляешь чужого человека в квартире одного?  

— Не подожжёшь и не обворуешь — у меня есть все твои паспортные данные, — последовал ответ, — Шучу, конечно. Ты ведь тоже пошутила, да?  

— В каждой шутке есть доля шутки, — парировала Олива.  

— Раз шутишь, значит, пошла на поправку, — Никки захромала к двери.  

Олива заметила, что ходит она вразвалку, очень широко расставив ноги, а одну ногу слегка приволакивает. «И как с таким дефектом можно нравиться парням» — подумала Олива. Вслух же спросила:  

— Чего хромаешь? Ногу, что ли, зашибла?  

— Нет, — отвечала Никки, — Я такой родилась. В отличие от тебя, каблуки носить не могу.  

— Тем не менее, в личном почему-то тебе везёт больше, — с горечью сказала Олива, — Да я бы лучше предпочла быть увечной или хромой как ты, но чтоб меня любили и жалели, чем здоровой, но несчастной и никому не нужной...  

— Чушь, — отрезала Никки, — Мне гораздо труднее, чем тебе, привлечь парней — увечных никто не любит. Но главное, это уметь не столько привлечь, сколько удержать. А этому надо учиться.  

— Ерунда это всё — уметь, не уметь… — махнула рукой Олива, — Если парень любит, значит любит со всеми недостатками. А если нет, будь ты хоть золотая-серебряная — всё равно уйдёт, как от меня Салтыков ушёл и Даниил в своё время...  

Никки вздохнула, поняв, что Оливу переубеждать бесполезно и, ни слова более не говоря, вышла.  

Яна, высказав Оливе всё, что о ней думает, и уехав в Москву, поняла задним числом, что погорячилась и что этого не надо было делать. Её стало мучить раскаяние; но позвонить Оливе она не решалась, да и что она теперь могла ей сказать после всего? Однако на душе у неё было неспокойно. Поэтому, когда на следующий день после её отъезда ей на мобильник позвонил Салтыков, трубку она схватила почти сразу.  

— Чего тебе? — не слишком-то любезно проворчала Яна, ожидая от Салтыкова града упрёков по поводу Оливы.  

— Слушай, Янго, я всё устроил, — с ходу начал он, — Щас я еду в Питер, у Майкла остановлюсь. Давай и ты подгребай.  

— Ага. Счаз! — нараспев произнесла она, — Сейчас прям всё брошу и помчусь.  

— Ну Я-анго!  

— Ты лучше скажи, ты с Оливой поговорил?  

— Блин, Олива эта ещё… — скривился Салтыков, — Истеричка. Ну её на хуй.  

— А она щас где?  

— Хуй её знает, где. На съёмной квартире осталась. Устроила мне вчера ночью концерт по заявкам. Ты ей всё рассказала...