Жизнь по "легенде" - Страница 61

Хотя нелегалы, как правило, готовы к экстремальным ситуациям, арест всегда является тяжелейшим испытанием для разведчика. Однако провал не сломил «Марка».

…Стремясь показать свою осведомленность, сотрудник ФБР невольно выдал источник поступившей к ним информации, назвав «Марка» полковником. «Марку» сразу же стало ясно, что «Вик» предатель, ибо только он знал о присвоении ему звания полковника. Для предотвращения провокаций со стороны ФБР надо было как можно скорее уведомить Центр о своем аресте. Обдумав сложившуюся ситуацию, «Марк» и решился выдать себя за своего покойного друга Рудольфа Ивановича Абеля, советского гражданина, которому якобы удалось во время войны в разрушенном блиндаже найти 50 тысяч долларов и уйти на Запад. Он рассчитывал, что, как только в печати появится сообщение об аресте Рудольфа Абеля, его коллеги сразу же поймут: речь идет о «Марке».

Подследственный твердо дал понять своему адвокату Джеймсу Доновану, выделенному коллегией адвокатов для его защиты, что ни при каких обстоятельствах не пойдет на сотрудничество с правительством США и не сделает во имя своего спасения ничего такого, что могло бы нанести ущерб его Родине. Большое впечатление на Донована произвели слова его подзащитного: «Я не хочу, чтобы вы делали что-нибудь такое, что может умалить достоинство человека, честно служившего великой стране».

Позже И. Естен, один из летописцев американской эпопеи советского разведчика, рассказывая о событиях, связанных с его арестом и судом, в своих воспоминаниях был вынужден признать высокие профессиональные и личные качества «Марка», его несгибаемую веру в правоту того дела, которому он служил:

«…В течение трех недель Абеля пытались перевербовать, обещая ему все блага жизни. Когда это не удалось, его начали пугать электрическим стулом. Но и это не сделало русского более податливым. На вопрос судьи, признает ли Абель себя виновным, он, не колеблясь, отвечал: «Нет».

…Процесс против Абеля был интересен и с такой точки зрения: хотя вина и осуждение обвиняемого стояли вне всяких сомнений и несмотря на то, что американский психоз шпионажа находился на грани истерии, общественное мнение почти единодушно стояло на стороне Абеля».

Суд приговорил «Марка» к 30 годам каторжной тюрьмы, что для него в 54 года было равносильно пожизненному заключению.

После объявления приговора «Марк» сначала находился в одиночной камере следственной тюрьмы в Нью-Йорке, а затем был переведен в федеральную исправительную тюрьму в Атланте.

Для человека в высшей степени образованного, интеллигентного, «снедаемого», по выражению Донована, «настоящей потребностью в духовной пище», пребывание в камере с восьмью уголовниками было настоящей моральной пыткой. К счастью, он обладал удивительной способностью находить себе занятие в любой обстановке. Позже в одном из интервью его дочь Эвелина отметит: «Отец говорил, что ему очень нравится коллекционировать знания, глядишь, когда-нибудь пригодятся». И они ему пригодились. В тюрьме он занимался решением математических задач, теорией искусства, разрабатывал подробные предложения по лучшему использованию тюремного здания и даже подготовил рабочие чертежи. Одно время он обучал сокамерника — уголовного преступника — французскому языку, разработал свой технологический процесс шелкографического производства. Он писал картины маслом, занимался графикой. Сокамерники относились к нему с большим уважением, он пользовался у них непререкаемым авторитетом. Проведя в заключении более четырех лет, он никогда не жаловался на условия, не критиковал тюремное руководство».

В своей книге «Незнакомцы на мосту» Дж. Донован писал:

«Мы видим очень смелого патриота, который служил своей стране, выполняя исключительно рискованные военные задания…

Полковник был на редкость своеобразной личностью. Круг его интересов казался таким же беспредельным, как и его знания.

…Абель — культурный человек, великолепно подготовленный как для той работы, которой он занимался, так и для любой другой. Он свободно говорил по-английски и прекрасно ориентировался в американских идиоматических выражениях, знал еще пять языков, имел специальность инженера-электрика, был знаком с химией и ядерной физикой, был музыкантом и художником, математиком и шифровальщиком. Как человека его просто нельзя не любить…».

Родина не оставила своего разведчика в беде. 10 февраля 1962 года на мосту Глинике, через который проходила граница между Западным Берлином и ГДР, был произведен обмен Рудольфа Ивановича Абеля на осужденного в Советском Союзе американского летчика Френсиса Гарри Пауэрса, совершившего 1 мая 1960 года разведывательный полет над советской территорией.

Необходимое дополнение

Вот что писала по поводу разведывательного полета Пауэрса газета «Независимое военное обозрение» (№ 15 за 2002 год):

«Локхид У-2 с полным на то основанием можно было назвать самолетами-призраками. Долгое время они безнаказанно бороздили воздушное пространство Советского Союза, фотографируя секретнейшие оборонные и военные объекты в Сибири и Средней Азии, в Центральной России и Закавказье, в Прибалтике и на Дальнем Востоке. Американские пилоты чувствовали себя в полной безопасности, ибо полеты проходили на высоте 20–22 тысячи метров.

1 мая 1960 года проводилась очередная разведывательная операция «Оверфлайт» («Перелет»), завершившаяся в тот же день крахом. Самолет-разведчик, в кабине которого находился летчик Френсис Пауэрс, был сбит над Уралом.

9 апреля 1960 года, обследовав сверхсекретные объекты Советского Союза — Семипалатинский ядерный полигон, авиабазу стратегических бомбардировщиков Ту-95 близ него, полигон противоракетной обороны в Сары-Шагане, ракетный полигон Тюра-Там (космодром Байконур), У-2 выскользнул из пределов СССР южнее города Мары.

Советская сторона в закрытой ноте сделала резкое заявление. Американцы отмолчались: дескать, мы к нарушению границы не причастны. Отмолчались и продолжили планирование разведывательных полетов над СССР.

Однако в середине апреля 1960 года президент Соединенных Штатов Эйзенхауэр заупрямился и не захотел санкционировать следующий шпионский рейд. Дело в том, что в мае должно было состояться совещание «большой четверки» — США, СССР, Великобритании и Франции — в Париже, где предстояла новая встреча главы американского государства с Никитой Хрущевым. А на июнь планировался ответный визит президента в Советский Союз (Хрущев ездил в Штаты в сентябре 1959 года). «Если один из самолетов будет потерян в момент, когда мы будем заняты переговорами, меня тем самым могут лишить возможности предпринять эффективные действия, — заявил Эйзенхауер в консультативном совете по разведывательной деятельности. — Разразится большой скандал, если самолет рухнет на землю». Но директор ЦРУ Аллен Даллес настаивал, и президент сдался. Он лишь дал указания не проводить полеты после 1 мая, установив перед парижским саммитом двухнедельный «карантин».

По плану ЦРУ в апреле должен был состояться еще один полет, но он все откладывался — мешала облачность. 1 мая 1960 года старший лейтенант ВВС США Френсис Пауэрс находился на аэродроме неподалеку от пакистанского города Пешавар, куда прибыл с напарником с базы Инджирлик (Турция). Погода благоприятствовала, и в 5 часов 20 минут утра У-2, управляемый Пауэрсом, поднялся в воздух, достигнув вскоре высоты примерно 20 тысяч метров, — операция «Оверфлайт» вступила в активную фазу. В 5 часов 36 минут самолет приблизился к советской границе.

Когда на аэродроме в Пешаваре, провожая Пауэрса, полковник Вильям Шелтон говорил ему, что у Советов нет высотных ракет, он лукавил или не обладал необходимой информацией. К тому времени в СССР возле крупных экономических центров уже стояли зенитные ракетные комплексы C-75, способные поражать цели на высотах свыше 20 тысяч метров.

…Оставив позади Ташкент, миновав Сырдарью, У-2 пролетел вдоль берега Аральского моря и повернул направо. Прошел над городами Троицк, Челябинск… Полет проходил, как говорится, без сучка без задоринки. Пройдя район Свердловска, У-2 должен был направиться к Белому морю и приземлиться на авиабазе Будё (Норвегия).