Жизнь? Нормальная - Страница 10

— Меня от вас отобрали, — как-то без сожаления бросил Дуликов.

«Разваливают отдел!» — Я с усилием продолжал улыбаться.

— Простите, Григорий Александрович, запарка, — отвёл в сторону глаза Дуликов и затрещал каблуками, спускаясь.

— Вас повысили? — крикнул я вдогонку.

Он безнадёжно махнул рукой.

… Выждать, претерпеть, выстоять. И вписаться в конце концов. Вписаться в актив. Чтоб было «ты» и осторожная откровенность за дымком папиросы. Чтоб была рыбалка, где каждый молчит в своей лодке. Чтоб подчинённых называть «народом». Чтоб сдержанно пожаловаться: «У моей барахлят свечи». Одним словом, чтоб быть комильфо…

В коридор из недалёкой двери вышел Голтяев.

— Семён! — крикнул я.

Он обернулся, нахмурился и тут же скрылся в соседнюю.

Холодок скверного предчувствия пробежал по телу, когда я взялся за ручку двери своего отдела. Я рывком открыл дверь.

Из-за кульмана выскочила Эльвирка:

— Убиться можно! Во загорели! Приказ читали?

По тому, как она льстиво смотрела на меня, играя телом, я понял…

Господи! Неужели?!.

Она пошла на меня, покачивая плечами и бёдрами.

— Поздравляю вас, начальник отдела Мезенин, — и с фамильярностью кокетки-самородка она изящно протянула мне руку.

Я был готов зацеловать эту руку!

Я был готов завинтиться в прыжке, как отчаянный фигурист.

Я был готов…

— Спасибо, Эльвира Николаевна, — просто ответил я и слегка пожал ей руку.

Она села за кульман, а я прошёлся по пустому отделу.

На первых минутах несолидно бросаться к доске приказов.

Я прошёл к Эльвире за кульман. От неожиданности она выронила моток мохера вместе со спицами. Я поднял и то и другое, сел рядом и положил свою коричневую руку на её бледненькую, доотпускную.

Она смотрела в окно, но видела меня своим височком с тёмной слабой жилкой, слышала маленьким красивым ушком.

— Ведь мы с тобой давно работаем, Эльвиш, верно?

Моя рука почувствовала слабый импульс в её руке.

Если б Эльвира была пушистой бело-розовой собачкой, у неё настороже вскочили бы ушки.

— Мы всегда с тобой были друзьями. Ведь так? — Я чуть пожал лежащую на столе её нежную, ещё не загрубевшую в домохозяйстве ручку с чёрным пятнышком от туши на среднем пальце.

Она изучающе посмотрела мне в лицо.

Я тоже смотрел в её лицо. Ласково, пытаясь вызвать в ней нужный мне настрой. Пухлые губы дурочки, милый носик и по-своему умные, схватывающие своё, бабье, глаза, отправляющие информацию в свой куриный мозг. Он не вместит в себя всё явление, а выстрелом паучьего хоботка выхватит самую бабью суть, пережрет её и отправит снова в глаза, в которых она, бабья, суть, будет вся на виду — вульгарная и точная.

«К чему он гнёт?» — говорила эта суть в глазах Эльвирки.

— Как бы хотелось иметь теперь, в новых условиях… Хотелось бы создать дружный коллектив единомышленников. (Паучок в её мозгу, по-видимому, напрягся; это было видно по её глазам.) Как нужно знать современному руководителю чаяния каждого, что думает он…

Ей-богу, разговаривай я сейчас с мужиком, тот подумал бы: «Действительно здорово. Когда… эта… здоровый коллектив». Но Эльвиркин паучок сделал здесь свой хищный прыжок и схватил суть за тонкую шейку у затылка.

Эльвира опустила очи долу.

Затем подняла веки. Честно, просветлённо смотрели её глаза. На щеках проступал застенчивый румянец.

Она взвешивала.

— В отделе вас нена…

— Не надо. Понял. А Кира Михайловна? Как отнеслась к моему назначению? — спросил я о лидере оппозиции.

— Она сказала… Что Главный животом чувствует…

— Не надо. Понял. Что в СКВ?

— Бернер — «царская невеста».

(Так называют у нас кандидатов в главные инженеры на опытный завод. План выполнить там невозможно. Сложился железно отработанный цикл: Главный обхаживает обречённого; полгода новый главинж бьёт по дезорганизации на заводе; следующие полгода дезорганизация бьёт по главинжу. Финал — инфаркт. Или разжалование «с треском».)

В ручках потенциальной бабушки замелькали спицы.

— Он может уйти, — говорю я, направляя в нужную сторону шерстяной ручеёк.

— Куда он уйдёт? Через три года на пенсию…

Теперь — читать приказ.

Коридор был пуст. Пружиня на носках, я побежал к доске объявлений. И налетел на открывавшуюся дверь с силуэтом элегантного мужчины в шляпе; из неё выходили кадровик и Бернер.

— Здесь вам ипподром?! — зло бросил кадровик, потирая колено.

— Бег трусцой… Использую каждую возможность…

Меня поразила безучастность Бернера. Как-никак я

герой дня и только что из отпуска!

Они прошли в кабинет Главного.

Из той же двери вышел Сам.

Я съёжился.

Я откровенно боялся его (и это работало на меня: он обожал, когда его боялись).

Главный… Это же Глыба Власти!

Пошевели он пальцем — и не было бы отпуска в сентябре, не было бы Маши, Рушницкого…

Это был Бог, вездесущий и всевидящий (Прохоров, Эльвирка).

Сейчас Всевышний стоял передо мной. Было видно, что его мучила какая-то неотвязная мысль. Полуосознанно он глядел на меня в упор, как на стёртый грош.

— Бернер царапается, кричит младенцем, как старая кошка. Мне отступить или… Что мне делать с Бернером? — обратился он словно бы ко мне.

Он бросил монету. Грош должен был упасть орлом…

(… Екатерина выскочила из кареты у ворот лейб-гвардейских казарм.

— Нельзя. Не приказано, Катерина Алексеевна.

Начищенный штык с рыжетцой от кирпича остановил на мгновение течение Русской Истории. Так непредвиденно просто срывался заговор!..

— Зольдат! Перед тебъя Катрин Фторой! Тфой самотертшетц…

Солдат медлил. «Империя или эшафот» — стучало в мозгу Екатерины.

— Проходи, матушка!! — вдруг самозабвенно возопил солдат, становясь во фрунт…)

— Проходи, матушка!! — крикнул я на весь коридор, и тело моё вытянулось в стойке «смирно».

Некоторое время, выпучив глаза, мы смотрели друг на друга — я и Главный. Оба мы были сейчас «чокнутые».

Когда шок отпустил, я сказал твёрдо, точно я был Главным:

— Надо сделать так, как того требует дело.

Я совсем обмяк и пробормотал:

— Я очень вам признателен… за назначение… Поверьте…

— Без этого… как его… без верноподданничества! — рассвирепел Главный, в то время как глаза его смотрели на меня поверх очков с лаской. — Забыл про вас. Зайдите в кадры и скажите, что я приказал включить вас в списки.

И неспешной походкой он направился к дверям своего кабинета.

— «Как требует дело». Неплохо. Я вас процитирую

Бернеру, — громко сказал Главный на ходу, не оборачиваясь (он знал, что я смотрю ему в затылок).

Через минуту кадровик вышел от Главного с Бернером. Вслед за ним после небольшой паузы выскочил и Коля Удобный.

— Это мы, тэк сказать, обсудим на бюро! — запальчиво бросил Коля в глубь кабинета, боевито сверкнув стёклами очков.

Что?! Мятеж?!! Ха-ха. Это забавно.

Здесь кстати сказать пару слов о Коле. Теперь — Николае Николаевиче. Товарище Хлупине.

Молчаливый и в меру толковый Коля очень честно трудился за кульманом. Я его и видел-то, пожалуй, только на торжественных заседаниях, когда он под редкие хлопки торопливо взбегал к красному столу на просцениум и так же быстро сбегал вниз со скромным подарком от общественных организаций. Перед последними перевыборами Главный, не ладивший со старым секретарём, неожиданно и мудро сделал Колю фаворитом и сильно склонял престижных товарищей в его пользу, упирая на необходимость омоложения руководства. Коля, не имевший врагов, прошёл очень гладко. Вот тут-то злые языки и нарекли его «Удобным».

Что ещё сказать о Коле? В этом вот сентябре он пережил большое горе: его не сумели подписать на лимитированный журнал «Яхты и парусный спорт».

М-да. Я думал, что Коля умнее — надо взвешивать соотношение сил. Это будет тот самый, из жизни нелегендарных землян, случай, когда Голиаф банально раздавит Давида.

Воображаю, как сейчас Главный душится от смеха.