Жизнь Николая Клюева - Страница 32

Что-то затаенное и хлыстовское было в нем, но был он умен и беседой не утомлял, а увлекал, и сам до того увлекался, что плакал и по-детски вытирал глаза радужным фуляровым платочком. <...> Иногда он сидел тихо, засунув руки в рукава поддевки, и молчал. Он всегда молчал кстати, точно узнавал каким-то чутьем, что его молчание мне нужнее беседы».

В 1910-1917 годах Плевицкая постоянно ездила с концертами по городам России; ее слава была поистине всероссийской. Крестьянка по происхождению, родом из Курской губернии, она пользовалась в ту пору и благосклонностью царской семьи. В годы войны Плевицкая пополнила свой репертуар песнями патриотического содержания и гастролировала по стране с благотворительными концертами – в пользу русских воинов и их семейств. К этим поездкам Плевицкая в 1916 году привлекла и Клюева.

Весной 1916 года Клюев и Плевицкая вместе выступали в Витебске, Орле, Пензе, Оренбурге и других городах. В афишах говорилось, что «в концерте участвует крестьянин-поэт, сказатель былин далекого русского Севера». В июне 1916 года Клюев просил Ясинского поместить в «Биржевых ведомостях» заметку о его «крестьянских» вечерах с Плевицкой, «пользовавшихся большим успехом в весеннюю поездку». (Его просьба, однако, осталась невыполненной).

Осенью 1916 года Клюев и Есенин по-прежнему вместе: широко публикуются, публично читают свои стихи, участвуют в поэтических вечерах и концертах. Один из концертов состоялся в особняке сенатора А.А. Половцева на Большой Морской по инициативе его нового владельца (с 1916 года) К. И. Ярошинского, крупного киевского промышленника. Ярошинский состоял в «Обществе возрождения художественной Руси» и давал средства на поддержание царскосельского лазарета. 21 октября 1916 года Ярошинский устроил благотворительный концерт, поручив вести его В. В. Сладкопевцеву (1876-1957), известному в свое время прозаику и чтецу-импровизатору (подобно Есенину, Сладкопевцев служил санитаром в лазарете Феодоровского городка* [Дочь Сладкопевцева, Ирина Владимировна, сообщила нам в 1985 г., что Клюев поддерживал с их семьей достаточно близкие отношения. Покинув Петроград в 1918 г., Сладкопевцевы вернулись на берега Невы лишь спустя десятилетие. Клюев посещал их на Кирочной. Вере Владимировне (сестре И.В. Сладкопевцевой) и ее мужу Анатолию Перову он подарил свой сборник «Земля и поле». Читал стихи – «с говорком»; рассказывал «северные сказки». «Он производил неприятное, «сектантское» впечатление, в отличие от Есенина, обаяние которого не поддается описанию»]. В Бронзовом зале знаменитого особняка (ныне – Дом архитектора) выступили с чтением своих стихов Есенин и Клюев, облаченные в русские кафтаны по рисункам В.М. Васнецова. Участвовала в концерте и сказочница В.К. Устругова, участница «Страды», которую в течение нескольких лет соединяла с Есениным и Клюевым творческая дружба.

Клюев в то время уже готовился к новой и более продолжительной гастрольной поездке по России, которую он совершает вместе с Плевицкой в ноябре-декабре 1916 года.

17 ноября они выступают в Баку, затем в Тифлисе, через Владикавказ, Армавир и Ставрополь прибывают в Ростов-на-Дону, заезжают в Новочеркасск и оттуда направляются в Москву. 9 декабря совместный концерт Плевицкой и Клюева состоялся в известном московском цирке Саламанского. Посетив Нижний Новгород, Владимир и Тверь, они в середине декабря возвращаются в Петербург.

Гастрольные выступления Плевицкой и Клюева отражались на страницах провинциальной печати. Отзывы о Клюеве были разноречивыми: в одних случаях восторженные, в других – прохладные. Видимо, публика далеко не везде принимала его исполнительскую манеру. Так, корреспондент владимирской газеты, отметив «необычный успех талантливой гастролерши», писал о Клюеве в издевательском тоне: «Об остальных участниках концерта можно бы не говорить, если бы не большие претензии поэта Клюева на «неподдельную народность его песен». Народного в них ровно столько же, как и в его маскарадном костюме мужичка. Неистовый вой поэта, с желанием как можно более походить на «всамделишного» мужичка, никого не убедил, несмотря на его заявление, что он не артист и песни его складывались не на мягком диване, а в «курной избе». <...> Ни читка, ни «курные» стихи Клюева не удовлетворили слушателей».

Совсем иначе оценил поэзию и личность Клюева корреспондент ставропольской газеты «Северокавказский край», подчеркнувший, что совместное выступление Плевицкой и Клюева – не случайность. Его статья под броским названием «Здесь русский дух» весьма симптоматична для умонастроений русского общества накануне 1917 года.

«Оба – дети русского народа, русской убогой и темной деревни, – говорилось в этой статье о Плевицкой и Клюеве. – Они одаренностью своей пробились к высотам русского искусства. Одна принесла сюда русскую мужицкую песню, другой – русское мужицкое слово.

И в этой песне, и в этом слове оба несомненные, милостью божией, поэты, они в годы модернистских и футуристических исканий принесли с собою художественные образы, художественное слово, родившееся и развивающееся не в напряженных ухищрениях кабинетных виртуозов слова, а там, в русских народных сермяжных деревушках Олонецкой, Архангельской, Вологодской и Курской губерний; по их дремучим лесам, степям и долгим дорогам. Это душа и сердце народные. Это голос и слово «Россеи».

И литературно-вокальные гастроли Н.А. Клюева и Н.В. Плевицкой должны быть дороги для нас как пропаганда возврата в родной прадедовский отчий дом».

Образ «народного поэта» неизменно оттенялся подобающими признаками: глубокая религиозность, близость к Природе и пр. Так, беседуя с Клюевым (после его выступления вместе с Плевицкой в Нижнем Новгороде), местный литератор Б. Лавров, уже весной 1916 г. посвятивший олонецкому поэту очерк, озаглавленный «Поэт русской глуби и размаха», восхищенно писал в газете «Волгарь»:

«Н.А. Клюев поразил меня своей внутренней сосредоточенностью, его речь удивительно вдумчива, полна внутреннего созерцания, жива, образна и красива». В заключение Лавров вспоминал о статьях Городецкого и Иванова-Разумника (не называя авторов по имени) и превозносил Клюева совершенно в их духе: «Видя Н.А. Клюева и беседуя с ним, невольно и радостно понимаешь тот религиозный гимн, который он поет природе и Богу. Он – незакатное пламя жизни, природы радостный причастник».

Путешествие с Плевицкой по городам России, как видно, упрочило репутацию Клюева; на грани 1916 и 1917 годов его слава достигает своего апогея. В нестройном хоре хвалебных голосов выделяется своим панегирическим тоном очерк поэта Б.Д. Богомолова, озаглавленный «Обретенный Китеж. Душевные строки о народном поэте Николае Клюеве» (Пг., 1917). Все элементы мифа о Клюеве, исподволь нараставшего в течение нескольких лет, бурно прорываются здесь наружу, сливаясь в единый образ поэта-«предтечи», «песнослава народной красоты», «сказителя русской души», своим «вещим сказом» возрождающего «избяную великую Русь».

«Жизнь томительно долго ждала своего вдохновенного барда, единого и великого властителя дум народных и народных чаяний, выразителя печали и радости, своего песнотворца и сказителя. И он пришел. Он здесь. Он среди нас, – восторженно восклицал Богомолов. – <...> Николай Клюев – единственный в созвездии современной поэзии, кто сумел сохранить свой изумительный творческий дар не тронутым растлевающим Западом. <...> Николай Клюев – предтеча возрождения Руси. <...> Русь наша – великая безглагольница и молчальница, тяжко вздохнув после тысячелетнего безмолвия, заговорила устами самородка Николая Клюева своим страшным потрясающим пророческим языком...».

1917 год Клюев встречает в Петрограде. Видимо, в самом начале года у него возникла необходимость в медицинском свидетельстве, ограждающем его от очередного воинского призыва. Клюев пытается – через А.М. Ремизова – связаться с известным врачом-невропатологом А.И. Карпинским. Сохранилась записка – отчаянный вопль Клюева – к Ремизову: «Алексей Михайлович, Бога ради высылайте немедля свидетельство Карпинского. Берут». Ремизов, в свою очередь, обращается к В.В. Розанову.