Жизнь на двоих (СИ) - Страница 12

— Да, — прижимаюсь к тебе. Откровенно. — Очень.

Ты выбираешься из-под меня и шелестишь мне в губы, пока твои пальцы расстегивают мои джинсы:

— Сейчас я буду тебя любить, девочка моя.

В отличие от меня, ты стаскиваешь джинсы вместе с бельем — возможно, потому, что мои джинсы сидят на мне не в пример плотнее. И я оказываюсь абсолютно голой.

Наклоняешься, упираясь рукой в кровать рядом с моей головой.

— Позволишь мне?

Не знаю, что ты имеешь в виду, но киваю.

На меня мелким градом сыплются твои поцелуи — плечи, грудь, легко касаешься языком сосков, от чего мгновенно прогибаюсь навстречу твоим губам, потом опускаешься ниже, начинаешь целовать живот. И я вдруг понимаю, о чем ты говорила, спрашивая «Позволишь мне?». Не знаю, позволю ли… Смогу ли… Решусь ли…

— Откройся… — твой хриплый шепот. Оттуда, из района моего живота. — Лерочка, пожалуйста… Раздвинь ножки…

Я же ведь огласилась. Я не могу сопротивляться твоему голосу. Я так хочу тебя…

Твои руки сами разводят мои несопротивляющиеся коленки.

Что сказать? Как это описать? Я впервые оказалась в ситуации, когда тело… само решало за меня. Первые секунды еще пытаюсь обрывочно думать, даже смущаться, а потом… Мое тело принимает командование на себя и бесстыже и нагло получает удовольствие.

Я уже сама, по своей воле, развожу шире колени, до боли в растянутых бедрах. Мои пальцы мягко давят на твой затылок, путаясь в волосах. Чтобы ты, не дай Бог, не прекратила своих выворачивающих меня наизнанку поцелуев. Горячие прикосновения нежных губ, тянущие движения языка.

Чтобы бы я сделала, если бы ты вдруг остановилась тогда? Не знаю, удерживала бы твою голову, пока могла. И потом — просила бы, умоляла бы тебя. Все, что угодно, только продолжай, не останавливайся.

Впрочем, что-то такое я и шепчу, пока ты, не думая даже останавливаться, обжигающе страстно ласкаешь меня. Да… да… пожалуйста… бессвязно, на выдохе, подаваясь бедрами навстречу твоим губам и языку. Еще, еще немного, вот так, так… И …

Успеваешь вскинуть руку и накрыть мои губы. Мой то ли крик, то ли стон бьется тебе в ладонь. А ты еще какое-то время не отнимаешь своих губ от меня. А потом — потом ты уже рядом со мной, и шепчешь мне щекотно в ухо:

— Девочка моя… сладкая… горячая.

После того, как немного восстанавливается сбившееся дыхание, еще нахожу в себе силы ответить что-то такое же нежно-бессвязное. И успеваю поймать две мысли.

Первая — то, что я раньше считала оргазмами — это и не оргазм вовсе. Так, не пойми что. Оргазм — вот он был, только что. Первый в жизни, от которого до сих пор потряхивает.

Вторая — хорошо, что я успела до него признаться тебе в любви. Успела до. Потому что после — меня уже нет. Проваливаюсь в сон, тону беззвучно, мгновенно.

/Дарина/

Просыпаюсь с болью в спине. Точнее, наверное, ОТ боли в спине. Как и у большинства высоких людей спина — мое слабое место. Именно поэтому меня всю жизнь, с самого детства родители, а потом и брат, гоняли во всякие спортивные секции. Это мне очень помогло, но все равно… Иногда, если спать неудачно, да еще на неудобной кровати, спина начинает болеть очень сильно. Я несколько недель промучилась, когда заселилась в общагу, пока не догадалась на провисшую металлическую сетку кровати положить доски. Жестко, зато равно. Потом — даже привыкла.

Но сегодня… Даже не открыв глаз, чувствую, что лежу в какой-то неестественно выгнутой позе. Поясница противно ноет. И… ох, если бы только это!

Я не одна. Глаза мгновенно распахиваются, и первое, что я вижу — твоя светлая челка, которая щекочет мне губы. Нос с побледневшими к осени веснушками. Слегка надутые, как будто ты сердишься на кого-то во сне, губы — пухлая нижняя, лукавая верхняя. В захлебывающийся от этой картины мозг поступает все новая и новая информация.

Мы, блять, голые. Обе. Не считая моих трусов. В эти самые трусы, кстати, аккурат между моих ног, упирается твое бедро. А рука твоя обнимает меня за талию. А на моей правой руке покоится твоя голова. И пальцев на этой самой руке, между прочим, я уже не чувствую.

Вспоминаю. Все, до последнего слова, взгляда, прикосновения. От этого становится страшно и … Не знаю, какое слово тут подобрать. Пережитое наслаждение пополам с надеждой. Мне ведь это не приснилось? Да нет, какое там приснилось! Ты лежишь голая рядом со мной, а на мне из одежды — лишь трусы, которые засохли коркой от того, что им пришлось пережить этой ночью. От воспоминаний сбивается дыхание.

— Вот это взгляд, Дарина…

Черт, я и не заметила, как ты проснулась. Смотришь на меня сквозь челку ясными серыми глазами.

— А что… кхм… — прокашливаюсь, — с моим взглядом?

— Панический, — ты слегка улыбаешься. — Чего боишься?

— Лер, я …

— Не бойся, я не кусаюсь, — ты сладко потягиваешься, и от этого факт нашей обнаженности и полнейшей взаимной… переплетенности становится просто-таки… не просто фактом. ФАКТОМ! Ты двигаешься вдоль меня, скользя, выгибаясь, где-то — прижимаясь. Рука твоя глубоко, по-хозяйски ныряет мне за спину, вплетаясь в волосы. И продолжаешь томно: — Разве что чуть-чуть… Если попросишь…

Задыхаюсь. Потом пытаюсь проглотить комок в горле. Блять, говорить все равно не получается. Ты смотришь на меня… почти с жалостью?

— Дарь… — гладишь меня по волосам, — утро наступило. Я трезвая. И люблю тебя по-прежнему. Расслабься, а?

В таких случаях говорят: «Выпала в осадок». Вот и я выпала. Сначала — от твоих слов. Потом ослепла от твоей обнаженности, когда ты встала с постели, вся бело-розовая, пленительно-округлая, золотистые волосы по плечам. Спохватилась лишь, когда ты накинула халат и взяла полотенце.

— Лера, ты куда? — резко сажусь на постели.

Один твой взгляд, и я нелепо и некстати, но подтягиваю одеяло к груди.

— В душ.

— В душ? — переспрашиваю тупо.

— В душ, — терпеливо повторяешь ты. — И тебе советую. Дарин, мы обе липкие, потные, кое-кто… — усмехаешься, — еще и с перегаром. И косметику вчера не смыл…

— Лера…

— И вообще, — смотришь на будильник на столе, — мы на первую пару уже опоздали…

/Лера/

В душ можно было и не ходить, собственно. Нет, зубы мне почистить надо было. И косметику вчерашнюю смыть. А что касается всего остального…

Через час после душа мы были обе снова потные, скользкие и влажные, со следами засосов и укусов.

А еще — на занятия мы в тот день так и не пошли.

* * *

Зачем я все это рассказываю? Да еще в таких интимных подробностях… Просто хочу, чтобы было понятно… ясно… какими мы были тогда.

Мы были молоды. Мы были влюблены. И мы были вместе.

Мы познавали другу друга опытным путем. Ведь спросить было не у кого, да нам и не хотелось, собственно.

Нам нравилось… исследовать… экспериментировать… пробовать все. Некому было нам сказать, что так не делают или так нельзя. Можно было все, что доставляет удовольствие. Правда, иногда на нас накатывали приступы несвоевременной стыдливости. Счастье, что эти приступы одолевали нас по очереди, и пока одна смущалась, вторая поцелуями, словами, ласками, еще черт знает чем — но уговаривала, что стыдиться и смущаться нечего.

Так было, когда ты в первый раз смотрела на меня. Ярким солнечным субботним полднем.

Я пытаюсь свести колени. Попытка вялая, но меня можно уважать хотя бы за намерение. И за стыдливый румянец — я его чувствую, щеки просто огнем горят.

— Дарина, пожалуйста, не надо…

— Надо, — твое дыхание согревает меня… там. Щекой ты нежно трешься о внутреннюю поверхность моего бедра. — Ты такая красивая…

— Дарина, — я почти плачу, — не надо… Мне стыдно… Ты смотришь…

— Глупенькая, — шепчешь. И опять твое дыхание… там. — Что стыдного… Это же я. Знала бы ты… — судорожный вздох, а у меня от него — мурашки по всему телу! — какая ты красивая. Похожа на розу. Я читала где-то, что женщина… там… похожа на розу. Всегда думала — фигня какая, быть не может. Оказывается, может. Именно роза. Знаешь, у меня папа на даче розы выращивает…