Жизнь Кости Жмуркина - Страница 71

– Мне пора. – Она вновь опустила ресницы, и для Кости это было равносильно тому, что в небе померкло солнце.

– Когда мы встретимся опять?

– Не знаю. Пусть нам поможет случай.

– Но я не верю в случай!

– Тогда найдите меня сами. – Она сунула Косте цветок из своего букета – пышную, уже начавшую увядать гвоздику – и поспешила на зов подруг.

Аурика уходила, точно зная, что ей смотрят вслед, Другая не преминула бы воспользоваться этим – и спинку бы выгнула, и головку откинула, и бедрами покачала.

Аурика до подобной демонстрации не снизошла.

Походка ее была хотя и легка, но совершенно безыскусственна, словно, кроме нее, вокруг не существовало ни единой души.

Писатели были полны новых впечатлений и вели себя весьма оживленно.

Гофман-Разумов от обжорства просто лоснился, но едва автобус тронулся, сразу принялся доедать чудом уцелевшую лепешку, поскольку та была съедобна только в горячем виде. На шутливые просьбы поделиться он совсем нешуточно обижался.

Урицкий с гордостью демонстрировал домотканый коврик, подаренный ему организаторами праздника. Сделан он был явно наспех, однако среди местной национальной символики присутствовала и шестиконечная звезда Давида, и семисвечник менора.

Бубенцов с видом знатока нахваливал местных лошадей. Подкову, подаренную ему конюхами на счастье, он молодечества ради вышвырнул в окно автобуса, да так ловко, что подшиб бродившую на обочине курицу.

Хаджиакбаров, встретивший здесь своих собратьев по вере, бормотал суры Корана, хотя недавно в приватной беседе признался, что наизусть знает только две из них: самую первую «Аль-Фатиха», поскольку она употребляется как молитва, и двадцать шестую «Поэты», где прямо сказано, что все сочинители – прислужники шайтана.

Писатели, судившие соревнования по сбору винограда, набили себе такую оскомину, что теперь не могли спокойно смотреть даже на сладкий изюм.

Монгол поменял свой малахай на соломенную шляпу и был очень этим доволен.

Даже раненный в пятку Кырля с воодушевлением рассказывал о том, как сандружинницы на носилках доставили его прямо к автобусу и при этом дважды уронили на землю.

Печален был только Костя. Вернее, не печален, а отрешен. Перефразируя цитату из его собственного варианта романа «Потаскуха», можно было сказать, что в автобусе пребывает только бренное тело Жмуркина, а его бессмертная душа парит над танцевальной площадкой, где пыль стоит столбом, где бешено крутятся юбки, а стройные ножки выбивают дробь из окаменевших грудей матушки-земли.

Верещалкин, по роду своей деятельности призванный заботиться не только о физическом, но и о нравственном здоровье участников конгресса, шутливо подмигнул Косте:

– Не грусти! Найдем мы тебе другую бабу!

– Мне другой не надо, – буркнул Костя и отвернулся к окну, за которым все было голо, сухо и безрадостно.

Едва автобусы с писателями выбрались на шоссе, как к ним стали пристраиваться сзади черные легковые автомобили. Судя по торчащим над их крышами антеннам радиотелефонов, принадлежали они не абы кому.

Довольно скоро вся кавалькада свернула в лес, являвшийся в этих степных краях феноменом столь же редким, как православный храм в мусульманском городе или колодец где-нибудь в самом сердце пустыни Сахара.

Стало ясно, что обед планируется провести на свежем воздухе, что, безусловно, было решением мудрым.

Гостей здесь уже ждали. Живописная поляна была застелена крахмальными скатертями и вышитыми полотенцами. Сервировка радовала глаз. Охранники ветками отгоняли от закусок летающих насекомых. Правда, сразу бросалось в глаза отсутствие бутылок.

– Постарайтесь вести себя прилично, – предупредил писателей Верещалкин. – Кроме нас, на обеде будут присутствовать представители местной администрации и даже некоторые члены правительства. Не исключено также, что за нами пристально наблюдают глаза недоброжелателей, которые не преминут использовать в своих целях каждое ваше неосторожно сказанное слово и каждый ваш необдуманный поступок.

– Тут я с тобой не совсем согласен, – возразил Костя, душа которого хоть и вернулась в тело, но была одной сплошной раной. – Сам подумай, на кой ляд местной администрации прилично ведущие себя писатели? Прилично ведущей себя публике им и на службе хватает. А нынче ведь праздник. Администрации повеселиться охота. Они ведь тоже люди. Писатель в их понимании – кто? Паяц, краснобай, отморозок, человек не от мира сего. Мы для них – цирк! Зверинец на колесах! Поэтому обязаны держать марку. Пусть Бубенцов расскажет какой-нибудь пикантный эпизод из своего романа. Типа того, как Синдбад, вернувшийся в Багдад, застает свой гарем в объятиях бойцов Тамбовской десантной дивизии… Гофман-Разумов, стоя на голове, съест самого жирного цыпленка. Кто-нибудь споет похабные частушки. Жаль, что нет с нами Элеоноры. Она бы стриптиз продемонстрировала.

– А сам ты никак в стороне собираешься остаться? – поинтересовался Бубенцов.

– Нет. Лично я собираюсь изобразить плач Ярославны. Без слов, зато с натуральными слезами… А что касается пресловутых недоброжелателей, то местные комары представляют для них куда больший интерес, чем такие гиганты прогрессивной литературы, как Жмуркин или, к примеру, Кырля. Комары хоть жалить умеют.

– Много говорить стал, – Верещалкин с глубокомысленным видом почесал где-то у себя под бородой. – И вроде не пил еще. Придется, наверное, и в самом деле дать тебе премию, чтобы угомонился.

В стенку автобуса уже стучали снаружи: «Выходите, вас уже заждались!»

Участники пикника, на манер римских патрициев, возлегли вокруг импровизированных столов на ложах, устроенных из автомобильных и автобусных кресел.

Угощение, на Костин вкус, было несколько странным – горячие пирожки с начинкой из каких-то ароматных трав, брынза, блинчики с повидлом, орехи и горы, горы фруктов.

Шашлыки, жареные поросята, вареные куры и копченые колбасы, без которых обычно не обходится ни одна серьезная попойка, на этот раз отсутствовали. И причиной этому, надо думать, была не скаредность хозяев, а какие-то совсем другие соображения.

Так оно и оказалось.

Прямо на поляну въехал «Москвич» затрапезного вида с надписью «Технологический» на борту. Из машины выбрались два очень коренастых и очень смуглых человека, похожие друг на друга, как братья-близнецы. Оба были усаты, небриты и слегка выпивши. Впрочем, не исключено, что таково было их перманентное состояние, поскольку, как выяснилось, один оказался директором, а второй – главным инженером местного винзавода, основного спонсора Праздника урожая.

Из багажника «Москвича» извлекли несколько объемистых пластмассовых канистр. Среди местной администрации раздался гул одобрения.

Верещалкин постучал вилкой по своему стакану и пояснил для непосвященных, что сейчас им доведется отведать редчайший напиток, в свободную продажу никогда не поступающий, поскольку именно на его основе производят лучшие сорта шампанского.

Первый тост директор ТОРФа провозгласил за дружбу народов, снова упирая на то, что конфликт, назревающий в регионе, носит не национальный, а политический характер, в доказательство чего было указано на усатых виноделов, целиком и полностью поддерживающих существующую власть.

Виноделы особого восторга по поводу слов Верещалкина не выразили, однако и возражать не стали. Им не было нужды ни перед кем оправдываться – дело их рук, шипевшее в стаканах, говорило само за себя.

Выпили – кто по полному стакану, кто чуть-чуть. Второй раз за день Верещалкин оказался прав.

Вина такого вкуса, такого аромата и такой легкости Косте пробовать еще не доводилось. Говоря возвышенным стилем, оно было прозрачным, как слеза Спасителя, сладким, как поцелуй красавицы, пахучим, как свежее сено горных пастбищ, да плюс ко всему еще и в голову било не хуже, чем знаменитый коктейль «Северное сияние».

Воистину сегодня был день чудес! Сначала глаза Аурики – загадочные, изменчивые, пленительные, как целый мир. Потом это вино – подлинная живая вода, которую искал, да так и не нашел полоумный Чирьяков, последний из кроманьонцев.