Жизнь как жизнь - Страница 9
– Подвяжем.
Вскоре возвратился Лёшка. Развесил на заборе кошель, сетку с рыбой занёс в избу.
– Ох, еле дополз. И как ты, тятя, протез в этой грязи не оставил? У меня нога из сапога дважды выскакивала.
Андрей сидел на скамейке в одном исподнем. Алёна в корыте отмывала протез, сапог был уже помыт и стоял у стены кверху подошвой – стекал изнутри.
– Да я уж хотел сбросить протез, да по-пластунски ползти до дома. Потом приноровился о верхнюю жердь ограды опираться и прыгать на одной ноге.
Глашка с Василком ушли на задворки чистить рыбу. Язи были крупные, фунта по полтора-два. Подлещики помельче.
–Интересно, а как тятя по двум жердочкам на сежу попадает? – спросила Глашка.
– А ты, что не видела? Садится на жерди попой и руками перетягивает себя.
– Я бы так не сумела.
– Куда бы ты делась, если бы ноги не было.
– А он лисапед купить собирается. Как же он педали крутить будет?
– Раз собирается купить, значит, что-нибудь придумал.
– Васька! Чего ты возишься – чисть быстрее. Одна твоя рыбина осталась. Мама уже заждалась поди.
– На, тащи! Я ножи помою.
На кухне Алёна приготовила большой противень, уложила на него рыбу и ловко затолкнула в жерло печи, на предварительно разровненные еще пышущие жаром угли. Буквально через пару минут рыба на противне зашкворчала. Алёна сидела рядом с печью на табуретке – караулила. Ещё через пару минут она сняла с углей противень, вытащила его на чело, деревянной лопаткой перевернула рыбу и снова отправила на угли.
– Андрей! Режь хлеб. Жарёха скоро готова будет.
– Да уж порезал я. Ись хочется.
– Скоро уже.
На ужин каждому члену семьи досталось по две рыбины. Алёна не успевала выбирать кости и подкладывать кусочки рыбы Мишутке с Верочкой.
– Осторожней! Не подавитесь. Вдруг я косточку проглядела.
– Ага, смотрим.
Насытившись, все вылезли из-за стола. Одна Алёна задержалась доедать остатки после малышей. После еды она почувствовала, как усталость окутывает всё тело. Хотелось упасть на кровать и спать. День выдался , как всегда тяжелым. День – ночь. День – ночь. Так и шли недели, месяцы, годы. Хотя они не были похожи один на другой. Дети росли и привносили в жизнь новое, ранее не изведанное. Знакомое, но не пережитое ей самой.
Нюрка с Глашкой заневестились, Лёшка в леспромхоз работать пошёл, Василко школу заканчивает. Малыши подрасли, сами себе сопли вытирать научились. Не держатся за подол, не канючат ежеминутно…
По осени сваты в избу ввалились. Нюрку за парня из соседней деревни замуж звать. Сговорились свадьбу отпраздновать после Покрова. Вылетела из родительского гнезда первая пташка. А весной Глашка, как с цепи сорвалась:
– Нюрку замуж выдали, и я замуж пойду!
– Глашка! Ты, что рехнулась? Мала ещё – тебе и восемнадцати нет.
– Работать, так не мала. Вон в столовой заведующей стать предлагают.
– Нет, Глаша, рано тебе ещё замуж. Да и денег у нас на вторую свадьбу нет. Вот зимой отец с Лёшкой сходят на жгонку, заработают денег, тогда и о свадьбе говорить будем. А жених-то хоть есть?
–А то ты, мама не знаешь.
Вечером Андрей к дебатам подключился. Уговорили – таки Глашку годок с замужеством погодить.
В середине сентября снег выпал – да не так, чтобы землю припорошить, а лёг капитально. За трое суток насыпало сантиметров тридцать. По улицам то и дело громыхал трактор с прицепленным треугольным из цельных брёвен сооружённым снегоочистителем. Вершина треугольника вгрызалась в снег, и он скользя по катетам ровными высокими пластами ложился на обочины.
Андрей с Алёшкой засобирались на жгонку в Башкирию. Укладывали, упаковывали свой мудрёный инвентарь: лучок, решётку, колодки разных размеров. Получились баулы, которые, казалось и поднять невозможно, не то, что на себе тащить. А ведь таскали.
Алёна, как только отправила мужиков, вместе с Василием притащили с сеновала по частям ткацкий станок, собрали его посреди избы рядом с окнами, чтобы светлей работать было. Основу накрутили на барабан и натянули из ранее прикупленных ниток. Нитки были крепкие, не на катушках для шитья, а смотанные в большие бобины. Эти же нитки наматывались на челнок, который потом швыряли между нитями основы туда-сюда. Работать за ткацким станком надо было обеими руками и ногами одновременно: левая нога нажимала на педаль, поднимающую один из гребней, между зубьями которого проходили нити основы , одновременно ткачиха правой рукой пробрасывала челнок на другой край полотна и ловила его левой рукой, и в это же время правой рукой лёгкими постукиваниями гребёнки плотно укладывала нить к уже сформированной ткани. Вслед за этим правая нога нажимала на другую педаль и поднималась вторая гребёнка. И уже левая рука швыряла челнок, а правая подхватывала его, натягивала нить. Левая же пристукивала нитку к полотну. И так каждый день, отрываясь от станка только на приготовление и приём пищи, да для ухода за скотом, раздавался во всех избах тук-тук, тук да тук.
Стёпка с Верунькой всё время крутились рядом. Мальчонку мать научила наматывать на челнок нити, и он пыхтел. Иногда челнок выпадал из его ручонок, нитки сваливались с челнока, путались, и тогда Алёне приходилось помогать разобраться с неведомо как появившимися узлами.
– Мама, дай мне поткать. Надоело мне эти нитки мотать.
– Так ведь не дорос ещё – ноги до педалей не достанут.
– А я вот так пальчиками дотянусь.– Стёпка вставал на цыпочки, показывая, как он будет доставать педали.
– Ну, ладно, садись, пробуй.
Мальчишка усаживался на табуретку у станка и почти сползая с седушки, нажимал ногой на педаль. Силёнок не хватало, гребень не хотел опускаться вниз, раскрывать зев между нитями основы. Ребёнок пытался просунуть в зев между нитями челнок, но он утыкался в нитки и не пролетал к другому краю полотна.
– Видишь, я же говорила, что не дорос ещё ты. Будущей зимой за станок сядешь.
– У-у-у … будущей.
В марте, когда солнышко начинало пригревать, и на снегу появлялся наст, все огороды в деревне были застелены полотнами ткани. Натканное за зиму полотно отбеливалось на снегу, становилось мягче. До начала полевых и огородных дел надо было ещё успеть нашить из полотна исподнего, простыней, да наволочек.
Алёна спешила. Мужики скоро могут вернуться со жгонки. К их приезду надо убрать станок из избы, он вон, сколько места занимает.
Мужики писали редко: первое письмо от них получили в ноябре, Лёшка писал, что доехали, устроились и начали работать. Отец съездил в райцентр, оформил патент. Второе письмо пришло после новогодних праздников. Письмо было короткое: заказов много, работаем. Прошлую зиму Лёшка писал часто, да и письма были длиннее. Сын описывал в какой деревне остановились, какой народ там живёт, что едят и как одеваются. В конце письма и Андрей небольшую приписку делал. А этой зимой уж очень скупыми были письма, и Алёна беспокоилась: « Уж не случилось ли что?».
Опасения Алёны оказались не напрасными. Отец с сыном вернулись взъерошенными, как два петуха на курином подворье. На вопросы не отвечали – огрызались. Невозможно было понять, какая кошка пробежала между ними в Башкирии.
Андрей, как всегда, возвращаясь с заработков, сел за стол и начал вытаскивать из всех карманов и узлов, завёрнутые в клочки газет деньги. Банкноты складывались в стопочки по номиналам и начинался счёт.
– Маловато, мать, мы нонче заработали. И шерсть у людей была, и заказов много, а вот азарта заработать – не было.
– Ну да ладно. Хватит, поди, нам свадьбу справить, да одежонку школьникам прикупить. А на еду-то и здесь, заработаем. Вот только Лёшку-то в леспромхоз вряд ли опять возьмут.
– Мама, чего ты переживаешь. Не возьмут – весной на сплав пойду. За две-три недели не меньше, чем за всё лето заработаю.
– Хорошо бы. Ой, чего это я лясы точу – побегу баню топить. Помыться вам надо. Глашка! Чистите картошку, пожарим к ужину. А ты, Вася, поди в чулан, наруби в кадушках капусты, да брусены – пусть оттаивают. А потом из погреба грузди принеси, – раздала указания Алёна и пошла топить баню за домом.