Жизнь Изамбарда Брюнеля, как бы он рассказал ее сам - Страница 4

Между тем у отца завелись обширные связи среди французских эмигрантов, наводнивших в то время Лондон. Когда он поделился с одним из них своими заботами об отыскании талантливого механика, кавалер де Баканкур предложил познакомить его с Модсли. Сам он встретился с Модсли случайно – как-то раз от нечего делать забрел на глухую улочку и заинтересовался поделками, выставленными в окне неказистой мастерской. Заглянув, он разговорился с приветливым хозяином, и его познания в механике произвели на де Баканкура неожиданно сильное впечатление. Выставленные в качестве рекламы замки́ поражали качеством изготовления и конструктивной сложностью. Вскоре де Баканкур сделался завсегдатаем в мастерской Модсли. Тот умел вести интересную беседу, не отрываясь от слесарной работы, рассказывал о планах, описывал задуманные конструкции. Кавалер де Баканкур, искренне интересовавшийся техникой, получал от их общения большое удовольствие.

Когда их знакомство состоялось, отец из осторожности не стал показывать Модсли свои чертежи, а лишь в самых общих чертах описал предполагаемую конструкцию. Каково же было его изумление, когда механик со свойственной ему добродушной прямотой предложил говорить без опаски, тем более что ему, Модсли, все уже и так понятно. Отец не поверил, однако Модсли, взяв карандаш и лист бумаги, в два счета обрисовал ему не только сущность идеи, но и такие ее подробности, о которых сам отец еще не задумывался, а также показал, как лучше разработать некоторые проблемы, представляющиеся сейчас довольно сложными.

Понятно, что вопрос об исполнителе для отца был решен.

Однако дело даже не в этом, а в том, что проницательность механика показалась ему столь необыкновенной, что отец до конца своих дней вспоминал об этом случае как о ярком примере неслыханной, на его взгляд, технической одаренности, – и именно его рассказы о чудесном даровании Модсли засветили в моем воображении звезду, на которую я шел затем все отведенные мне годы жизни.

Вероятно, не следует бросать рассказ о блоках на середине, а хотя бы вкратце довести его до конца. Отец представил Модсли генералу Сэмюелю Бентаму, и того просто поразил станок Модсли с механизированным суппортом и набором сменных зубчатых колес, который должен был стать основным при изготовлении деталей машин поточной линии. (Разумеется, важно, что Модсли оказался способен соорудить поточную линию для производства блоков; но гораздо более значимо, на мой взгляд, то, что он создал первую машину для производства других машин – совершенную конструкцию токарно-винторезного станка!)

15 апреля 1802 года действующая модель поточной линии была установлена в портсмутских доках. Испытания прошли успешно, и Модсли получил заказ на изготовление линии машин в натуре.

В соответствии с потребностью флота в блоках разной величины, строительство линии по их производству было разделено на три очереди. Первая очередь – для блоков размером от 7 до 10 дюймов, вторая – от 4 до 7 дюймов, третью и последнюю очередь составило оборудование для производства блоков от 10 до 18 дюймов. Они пускались в ход соответственно в 1803, 1804 и 1807 годах.

Автор одной из многочисленных биографий сэра Марка Изамбарда Брюнеля впоследствии так отзывался о его проекте:

«Там, где до появления машины Брюнеля для завершения оковки блока требовалось пятьдесят рабочих, теперь нужно было лишь четверо, а где для изготовления шкива не могли обойтись без усилий шестидесяти, теперь хватает шести. То есть благодаря машине Брюнеля десятеро могут ныне быстро и единообразно выполнить то, что прежде требовало усилий ста десяти человек и не могло гарантировать достойного результата».

Но вернемся к идеям моего отца. Благодаря его оригинальному мышлению конструкторы, да и вообще все, кто работает по металлу, доныне восхищаются и воздают хвалу тем совершенным по красоте комбинациям приспособлений, явленным в совокупном механизме Брюнеля. В машине по производству блоков присутствовали модели и прообразы всех современных самодействующих инструментов: сверлильные, прорезные, строгальные механизмы, зажимной патрон, сложный суппорт, червячный регулятор…

Что касается материальной стороны дела, то Модсли, получив по результатам своих усилий огромную по тем временам сумму – около 12 000 фунтов стерлингов, – стал более чем состоятельным человеком. Что еще более важно, благодаря участию в проекте у него появилась возможность реализовать свои идеи, касавшиеся технологии машиностроения, – а они были истинно новаторскими! – и разработать общие принципы механизации производства металлорежущего оборудования. Жалкая кузница Модсли превратилась в огромную мастерскую, где трудились десятки механиков и рабочих.

Кроме того, ему открылись широкие возможности технического творчества и самосовершенствования. Он воспользовался ими в полной мере, и они оказали влияние на все его дальнейшее творчество и развитие личности. Он общался с выдающимися деятелями техники, людьми высокой культуры – с моим отцом и Бентамом, сохранив близкие отношения с ними до конца жизни. Их долгой дружбе, несомненно, способствовал не только технический талант Модсли, но главное – его незаурядный ум и высокое человеческое достоинство, единодушно отмечавшиеся всеми, кто его близко знал…

Отец в денежном отношении оказался не столь удачлив. Несмотря на то что он вложил в проект около 2000 фунтов стерлингов собственных денег, Адмиралтейство долго тянуло со следуемыми ему суммами, и лишь в августе 1808 года выдало тысячу фунтов в качестве аванса. Но двумя годами позже все же рассчиталось полностью, выплатив еще свыше 17 000 фунтов.

Разумеется, все эти годы отец не переставал работать. По его проектам одна за другой строились лесопильные и фанерные фабрики, как коммерческие, так и казенные. Он разработал и соорудил машину для производства солдатской обуви – правда, машина не смогла показать своей максимальной производительности, поскольку как раз к моменту ее пуска закончились наполеоновские войны, в расчете на продолжение которых она, собственно говоря, и создавалась.

В целом отец был весьма и весьма успешным изобретателем. Однако и в его жизни случались катастрофические провалы. Например, приняв участие в нескольких неудачных предприятиях и в результате потеряв почти все свое состояние, к началу 1821 года он оказался по уши в долгах. В мае того же года суд приговорил его к заключению в долговую тюрьму. Должникам позволялось отбывать в заключении с семьей, и мама посчитала необходимым составить ему компанию. Они провели там 88 дней, не имея никаких видов на освобождение. Сидя за решеткой, взбешенный отец начал решительную переписку с администрацией Александра I, предлагая, буде царь этого пожелает, незамедлительно переехать в Санкт-Петербург и продолжить свою деятельность теперь уже на благо России. Однако как только стало известно, что Англии грозит потеря столь яркой личности и столь талантливого инженера, несколько влиятельных персон, в числе которых был и герцог Веллингтон, обеспокоенные сей неприятной и даже, возможно, опасной перспективой, вынудили правительство выплатить более 5000 фунтов отцова долга с условием, что тот забудет о своих изменнических планах. В августе мои родители покинули тюрьму.

Жизнь переменчива, господа.

Я нарочно завожу отдельную главу, чтобы вкратце описать свою жизнь до достижения мною сознательного – в полной мере – возраста.

Честно говоря, я бы вообще не касался дел возраста несознательного, поскольку, на мой взгляд, качество и количество юных забав не имеет значения для становления и будущей жизни человека. Их может вовсе не быть – в силу того, например, что детство оказалось беспросветно скудным и суровым; казалось бы, мы вправе ждать, что суровость детства должна сказаться во взрослом цельностью характера, пусть и обремененного излишней угрюмостью; но, вопреки нашим ожиданиям, мы видим перед собой безответственного верхогляда, сущность которого более всего напоминает пустой орех. Или, напротив, детство и юность могут явить пример совершенной беззаботности, веселья и времени, потраченного не просто без пользы, но и принесшего немало вреда как в глазах окружающих, так и в отношении физического здоровья, – но затем сей разболтанный юноша достигает определенных лет, и оказывается, что мир пополнился умным, добрым, сознательным и – что для меня крайне важно! – изобретательным человеком.