Жизнь Имтеургина старшего - Страница 5
– Надо огонь потушить. Новый человек у нас скоро будет.
Имтеургин потушил огонь, чтобы злые духи не увидели ребенка, когда он родится, и выскочил из полога. На стенке шатра висела связка костей, перьев, лоскутьев шерсти и кожи. Он схватил ее, потряс над головой и стал быстро кружиться на месте, выкрикивая:
– Мое сердце прыгнуло! Драться хочет! Убивать хочет! Мы сильнее всех! Уходите прочь, все злые духи, все келе-духи. У меня сердце стукнуло, убивать хочет!
Имтеургин высоко прыгал и кричал во все горло, ревел по-медвежьи, выл по-волчьи, лаял по-лисьи и каркал как ворон. Это он пугал злых духов, отгонял их от шатра, чтобы они не испортили ребенка, который родится там, в темном пологе.
Сын его Кутувья тоже вышел в шатер и застучал сковородкой. Он помогал отцу выгонять злых духов из шатра.
Они оба так громко кричали, что не сразу услышали, как запищал ребенок.
– Сын или дочь? – спросил Имтеургин, наклоняясь к пологу.
– Сын, – ответила Кух из полога.
Отец опять запрыгал, потряхивая перьями и костями. С ним вместе закружился Кутувья.
Потом Имтеургин уселся перед пологом и начал перебирать связку: волчьи зубы, медвежье ухо, нос росомахи, хвост песца, когти ворона.
Он протягивал в темноту то зуб, то коготь, чтобы духи не посмели даже подойти к шатру.
Над шатром шумел ветер, пересыпая снег, а Имтеургин думал, что это целая толпа духов царапает кожаные стенки.
В это время женщина приоткрыла полог и подала отцу ребенка. Отец взял мальчика обеими руками, ткнул его в одну сторону, в другую, в третью и закричал:
– Вот мое копье! Вот мой топор! Вот мой нож! Всех убью! Уходите, келе!
Кух тоже вышла в шатер и надела меховую рубаху, сшитую вместе со штанами. Она достала из мехового мешка деревянное сверло и стала буравить тонкую, с ямкой посредине, дощечку. Это она добывала огонь. Волосы у женщины стали белые от инея, а от ее голой шеи и груди пошел пар. Долго-долго она вертела сверло, крепко вдавливая его в дощечку. И вот кончик сверла задымился.
Женщина быстро бросила на дощечку кусочек сухого мха и стала дуть. Когда мох загорелся, она осторожно внесла его в полог и зажгла светильню.
– Новый огонь загорелся, – сказала она.
– Новый огонь начался, – сказал отец, и только тогда вошел с ребенком из шатра в полог.
Молодая женщина, жена Кутувьи, набила снегом котел и повесила его над светильней. Потом, пока мать кормила ребенка, она внесла из шатра мороженые оленьи бока, разрубила их на части и положила на нерпичью шкуру.
Люди поели мяса в честь новорожденного и стали советоваться, какое имя дать ребенку.
– Пускай будет Чайгуыргын, по имени дедушки, – сказала Рультына, жена Кутувьи.
– Нет, – сказала Тынатваль, – пускай называется Эккургын.
– Пусть будет как отец – Имтеургин, – сказал Кутувья.
– Верно, – сказал отец. – У меня хорошее имя. Оно мне давало удачу – олени у меня есть, огонь есть, жена у огня сидит, дети мне помогают.
Мальчика назвали Имтеургин.
На другой день Имтеургин-старший спросил жену:
– Сварились языки?
– Нет, – сказала Кух. – Рультына варила всю ночь, а мясо все еще сырое. Огонь маленький.
Кух выловила из котла оленьи языки и положила их на нерпичью шкуру. Имтеургин взял самый крупный язык и, ухватив зубами за кожу, отрезал его острым ножом у самых губ.
Кровавый сок потек у него по пальцам к локтю.
– Да, сырое, – сказал Имтеургин и, облизывая руки, стал есть.
Другие тоже принялись за еду. В пологе было слышно только, как люди жуют.
После еды Кух и Рультына налили каждому в чашку красноватый настой из стеблей шиповника. Чашки были глиняные, раскрашенные в яркие цвета. Их привезли когда-то далекие соседи. Много раз эти чашки трескались и даже разбивались на куски. Но хозяева туго стягивали их ремешками, а щели замазывали грязью.
– Чайник маленький, – сказала Рультына. – Чаю мало осталось.
– Долей из котла, – сказала Кух.
Рультына наполнила чайник густым наваром от оленьих языков и разлила мутную жидкость в чашки. Кутувья сморщился и тряхнул головой.
– Вода совсем сердитая стала. Горькая. Налей еще!
Когда все напились, Имтеургин закурил трубку и сказал:
– Старину расскажу, слушайте.
Кутувья и женщины уселись и улеглись поудобнее. Кух дала ребёнку грудь, чтобы он не мешал слушать.
Имтеургин поплевал на руки, как перед работой, потом покашлял и начал рассказ:
– Одна женщина с тремя детьми была. Она сказала: «Ну-ка, в тундру пойду, ягод соберу».
Пошла. Ягоды собирает. Вдруг слышит:
«Эй, иди сюда!»
Она обернулась. Видит – келе стоит, большой, мохнатый. Испугалась женщина.
«Сколько твоих рождений?» – спрашивает келе.
«Трое», – говорит женщина.
«Мужа твоего как имя?»
«Мой муж Каканка».
«Ну, вернись домой», – говорит келе.
Пришла женщина домой. Мужу сказала:
«Келе в той стороне ходит».
Только сказала, вдруг громкий голос:
«Каканкины дети выросли?»
«Охо, это келе кричит, – сказал муж. – Ну-ка, я ножик поточу».
Голос близко подошел. Запел:
«Ах! Ах! Каканкины дети большие выросли! Вот я ихней печенки поем!»
К самому дому голос подошел:
«Каканка?»
«А?»
«Давай одного ребенка!»
«Не дам!»
«Ну, так пусть я тебя съем!»
Келе рот разинул и весь шатер с людьми проглотил. Проглотил и говорит:
«Га-га! Все-таки я всех вас съел!»
«Пускай съел, – говорит Каканка из брюха келе, – нам здесь хорошо жить. Тепло».
«Вот вы как? – сказал келе. – Ну, так я вас из себя выгоню».
Нагнулся келе и выплюнул шатер вместе с людьми.
А Каканка, когда вылезал, вытащил из-за пояса острый ножик и горло келе порезал.
«Ох, ох! Горло заболело!.. – кричит келе. – Давай-ка мне ребенка поскорее. Я себе горло его жиром помажу».
Каканка ведро с мочой наружу выставил.
«Вот тебе, – говорит, – ребенок».
Келе обрадовался, проглотил ведро, а потом говорит:
«Ты меня, Каканка, обманул!»
А Каканка смеется:
«Хо-хо! Пускай!»
Рассердился келе, кричит:
«Я к вам в полог залезу!»
«Залезай, – говорит Каканка. Только нос один келе в шатер просунул, а голова его не влезла. Тогда он язык вытянул, шарит языком, людей ищет.
А Каканка взял огонь и опалил ему язык.
«Ох, ох! Я обжегся!» – кричит келе. Потом заплакал и говорит:
«Пускай я посплю, устал».
Келе лег у шатра и заснул.
А Каканка костер разложил вокруг келе, большой костер разложил.
Воет келе во сне, кричит худым голосом:
«У, жарко! Погасите огонь!»
«Погоди! – говорит Каканка. – Открой рот! Я тебе туда ребенка кину».
Келе рот разинул, ждет.
«Закрой глаза!» – говорит Каканка.
Келе глаза зажмурил. Тут Каканка с костра полено взял, келе в рот засунул.
«Ах, ах! Я рот обжег! – заплакал келе и говорит: – Зачем ты смеешься надо мной?»
«Потому смеюсь, что я тебя убил!»
«Как убил? Я ведь еще живой. Вот я съем тебя!»
«Нет, – сказал Каканка, – ты мертвый. Иди к морю».
Келе идет по тундре к морю и плачет:
«Каканка меня убил, Каканка меня убил. Как я теперь детские печенки есть буду?»12
– Все! – крикнул Имтеургин и вскочил с места. – Я ветер отрезал! – закричал он еще громче.
Все наклонили головы и стали прислушиваться, утих ли ветер. Но ветер по-прежнему стучал в покрышу. Имтеургин покачал головой и сел на свое место.
– Не отрезался ветер13, – печально сказал он. – Не таким, наверно, я голосом крикнул.
Много раз семья укладывалась спать и поднималась снова с тех пор, как началась метель.
Много сказок рассказал отец, а ветер все не утихал.
Один раз проснулся Имтеургин. Темно было в пологу. Он разбудил жену.
– Дай огонь, курить хочу.
– Нет огня, – сказала Кух, – жир весь кончился.
Проснулся ребенок, заплакал. Проснулась Тынатваль, тоже заплакала.