Жизнь, Болезнь, Смерть - Страница 1

Митрополит Сурожский Антоний

Жизнь. Болезнь. Смерть.

Содержание

От издателей

Пастырь у постели больного

Смерть

Память смертная

Ценность времени

Личные воспоминания: смерть матери

Слишком поздно?

Смерть - отделенность от Бога

Двойственное отношение

Еще личные воспоминания

Смерть отца

Соприсутствие с умирающим

Старение

Жизнь вечная

Восприятие смерти в детстве

Насильственная смерть

Потеря близких

Собственная осиротелость

Жизнь усопшего как пример

Свидетельство нашей жизни

Путь примирения

Душа и тело

Тление

Целостный человек

Победа Воскресения

Отпевание

На протяжении многих лет митрополит Антоний вел семинары, организованные Лондонской медицинской группой, посвященные вопросам христианских ценностей и этики в медицине, христианскому отношению к больному, к умирающему человеку. По слову самого Владыки, в подходе к этим вопросам он "не может разделить в себе человека, христианина, епископа, врача". Его научно-медицинское образование и опыт в сочетании с пятидесятилетним пастырским служением позволяют ему утверждать, что "душа человека, дух человека и плоть составляют одно таинственное целое". Этот целостный подход к вопросам жизни и смерти - вопросам, над которыми неизбежно задумывается каждый человек - делает предлагаемые беседы ценными не только для пастыря-священника, но и для самого широкого круга читателей, и в первую очередь - для медиков.

ISВN 5-93313-020-6

(c) Митрополит Антоний Сурожский, 2000 (c) Перевод, составление. Е. Майданович, 2000 (c) Оформление: фонд "Христианская жизнь", 2000

От издателей

Митрополит Антоний (в миру - Андрей Борисович Блум) родился в 1914 г. в семье сотрудника русской дипломатической службы (мать - сестра композитора А. Н. Скрябина). Раннее детство прошло в Персии, где отец был русским консулом. В 1920 г. семья с трудом добралась до Европы и после нескольких лет скитаний осела в Париже. Будущий митрополит окончил здесь среднюю школу, затем биологический и медицинский факультеты университета. В 1939 г., перед уходом на фронт хирургом французской армии, тайно принес монашеские обеты, в 1943 г. был пострижен в мантию с именем Антония. В годы немецкой оккупации врач в антифашистском движении Сопротивления. После войны продолжал медицинскую практику до 1948 г., когда был призван к священству, рукоположен и направлен на пастырское служение в Англию. Епископ Русской Православной Церкви с 1957 г., в 1966 г. возведен в сан митрополита и утвержден в должности Патриаршего Экзарха Западной Европы (обязанности которого исполнял уже с 1963 г.). Освобожден от должности по собственному прошению в 1974 г.; с тех пор полностью посвятил себя пастырскому окормлению все увеличивающейся паствы своей епархии и всех, кто обращается к нему за советом и помощью. Его книги о молитве, о духовной жизни, вышедшие на английском, переведены на многие языки мира. Митрополит Антоний - почетный доктор богословия Абердинского университета "за проповедь слова Божия и обновление духовной жизни в стране" и Московской Духовной Академии - за совокупность научно-богословских, пастырских и проповеднических трудов.

Пастырь у постели больного

( Митрополит Антоний Сурожский отвечает на вопросы руководителя религиозной программы русской службы Би-би-си "Воскресение" протоиерея Сергия Гаккеля, с которым Владыку связывает почти полувековая дружба. Запись сделана в период с октября 1993 по январь 1994 года.)

- Владыко, ты работал врачом и после пострига. Насколько при необходимости каждый пастырь должен быть не только духовником, но и сиделкой, и врачом у постели больного, умирающего?

- Что бы ни думал священник о своей роли, ему эта роль как бы предписана и навязана жизнью, потому что если он пастырь, то есть реально заботится о тех людях, которых Бог ему поручил, то его непременно будут призывать, когда возник какой-то кризис, будь то болезнь, будь то наступающая смерть кого-нибудь в семье. И болезнь - один из самых серьезных кризисов, потому что она ставит человека перед лицом целого ряда положений, о которых здоровый большей частью не думает. Во-первых, болезнь ему ясно говорит о том, что он смертный. Я говорю не о преходящей простуде, но когда человек заболевает сколько-нибудь серьезно, то - справедливо или нет вкрадывается мысль: значит, я над собой не имею власти, я не могу помешать болезни мною овладеть; значит, я не смогу, если она мною овладеет до конца, избежать смерти... Это первый вопрос, который, может быть, не так ярко формулируется, но что-то такое проникает в сознание человека.

- То есть он не только нуждается тогда в пастыре, но и особенно открыт?

- Он особо открыт, если пастырь сумеет ему помочь эти переживания высказать. Если пастырь к нему подойдет и будет говорить: Вот, вы сейчас заболели, вы должны понять, что за болезнью, может быть, смерть идет... то, конечно, человек замыкается. У меня был опыт в этом отношении.

Во время войны в нашей части был католический священник, который считал, что всякий раненый солдат или офицер может умереть в любую минуту, и единственная его, как пастыря, задача, - раненого отысповедовать и причастить: раз он причащен, пусть умирает себе спокойно... Он приходил к каждому раненому, становился у ног постели и долго на него смотрел. Через некоторое время этот несчастный начинал ерзать, тревожиться: "А в чем дело, почему вы на меня там смотрите?" - "Ты же ранен; ты смотрел свою температуру?" - "Да". - "Плохая она". - "Доктора говорят, что это естественно..." - "Доктора всегда так говорят, чтобы успокоить больного. Ты же знаешь, что можно и от небольшой раны умереть, если она загноится..." И так он продолжал разговор, пока не загонял несчастного раненого в угол; исповедовал, причащал - и уходил, говоря мне (тогда - врачу): теперь ваше дело, я все свое сделал... Конечно, если священник будет так подходить к несчастному больному, то он его только напугает, тот закроется. И слишком часто, когда священник навещает больного, это рассматривают как предостережение: быть может, смерть у порога.

Но если священник имеет опыт болезни, либо потому что сам болел, либо потому что сумел видеть тех людей, которые болеют вокруг него (видеть - не так просто, это не зависит от того, что у тебя глаза есть; надо уметь посмотреть), то и тогда есть целая - ну, не наука, а искусство. Наши отношения с людьми должны быть таковы, чтобы наш приход в дом воспринимался просто и с радостью. Это означает, что пастырское попечение о больных должно начинаться, когда люди здоровы, начинаться с установления простых, дружеских отношений.

Для того, чтобы так, душевно подойти к человеку, нужно громадное внутреннее целомудрие, нужно быть в состоянии посмотреть на человека как на икону, на живую икону, к которой ты подходишь с глубоким уважением, с благоговением, и по отношению к которой ты будешь действовать, как действовал бы в храме по отношению к писаной иконе. То есть - молитвенно, благоговейно, чутко, смиренно, трепетно и прислушиваясь изо всех сил к тому, что в человеке есть, что он может сам сказать; но и к тому, что Дух Святой в нем совершает. Внутреннее молчание священника, его способность встречать человека на какой-то глубине очень важна, потому что болезнь - это момент изумительной встречи с человеком.

- Интересно, что ты говоришь о молчании. Значит, вопрос не только в слове, не только во внешнем подходе, но во внутреннем отношении к человеку, которое может поддержать и озарить больного. Отношение - самое главное?

- Самое главное - отношение и твое присутствие, так, чтобы больной не чувствовал, что ты только ждешь момента, когда сможешь уйти по другим делам.

Мне вспоминается один случай. Я одно время работал в психиатрической клинике; один больной провел там шесть месяцев и ни разу ни слова не ответил ни врачу, ни сестрам, ни приходившим родным. Я, припомнив беседу с одним психиатром, попросил начальника отделения дать мне возможность с ним сидеть. Я с ним сиживал три, четыре, пять, шесть часов подряд без единого слова, - я просто сидел, и он сидел. После десяти дней или двух недель он вдруг ко мне обратился и сказал: "Зачем вы все эти дни и часы со мной сидите, в чем дело?.." И с этого началось его выздоровление, благодаря тому, что он смог с кем-то заговорить. Это психопатологический случай. Не все мы патологические случаи в таком же смысле, но все мы замкнуты в себе. У каждого из нас есть сердцевина, которую мы боимся открыть другому человеку. А вместе с тем, если мы не откроемся (я не говорю о тех глубинах, куда только Бог имеет право заглянуть), если человек не приоткроет тех глубин, где происходит внутренняя борьба между светом и тьмой, между жизнью и смертью, между добром и злом, то твое священническое присутствие с точки зрения его болезни никакой пользы не принесет.