Жизнь Арсеньева. Юность - Страница 167

и, и соломенный навес чисто вымазанной хаты, и миловидное, красным ободком окруженное окошко ... Ты, древний корень Руси, где сердечней чувство и нежней славянская природа!"

Она внимательно слушала. Потом вдруг спрашивала:

- А скажи, зачем ты прочел мне это место из Гете? Вот, как он уезжал от Фредерики и вдруг мысленно увидал какого-то всадника, ехавшего куда-то в сером камзоле, обшитом золотыми галунами. Как это там сказано?

- "Этот всадник был я сам. На мне был серый камзол, обшитый золотыми галунами, какого я никогда не носил".

- Ну, да, и это как-то чудесно и страшно. И потом ты сказал, что у всякого в молодости есть в мечтах свой желанный камзол ... Почему он ее бросил?

- Он говорил, что им всегда руководил его "демон".

- Да, и ты меня скоро разлюбишь. Ну, скажи правду - о чем ты больше всего мечтаешь?

- О чем я мечтаю? Быть каким-нибудь древним крымским ханом, жить с тобой в Бахчисарайском дворце ... Бахчисарай весь в каменистом, страшно жарком ущелье, а во дворце вечная тень, прохлада, фонтаны, за окнами шелковичные деревья...

- Нет, серьезно?

- Я серьезно. Я ведь всегда живу каким-то страшным вздором. Вот хоть эта степная чайка, это соединение в ней степи и моря ... Брат Николай, бывало, смеясь, говорил мне, что я от природы дурачек, и я очень страдал, пока однажды случайно не прочел, что сам Декарт говорил, что в его душевной жизни ясные и разумные мысли занимали всегда самое ничтожное место.

- И что ж, во дворце гарем? Я это тоже серьезно. Ты же сам доказывал мне, - помнишь, - что в мужской любви много смешения разных любовных чувств, что ты это испытывал к Никулиной, потом к Наде... Ты ведь иногда очень безжалостно откровенен со мной! Ты что-то в этом роде недавно говорил даже про нашу казачку.

- Я говорил только то, что когда я смотрю на нее, я ужасно хочу куда-то в солончаковые степи, жить в кибитке.

- Ну, вот, сам же говоришь, что тебе хочется жить с ней в кибитке.

- Я не сказал, что с ней.

- А с кем же? - Ой, опять воробей! Ужасно боюсь, когда они залетают и бьются по зеркалу!

И, вскочив, она быстро и неловко хлопала в ладоши. Я хватал и целовал ее голые плечи, ноги... Разность горячих и прохладных мест ее тела потрясала больше всего.

XII

К вечеру зной спадал. Солнце стояло за домом, мы пили чай в стеклянной галлерее, возле открытых во двор окон. Она теперь много читала и в эти часы все о чем-нибудь расспрашивала брата, а он с удовольствием наставлял ее. Вечер был бесконечно тих, неподвижен, - одни ласточки мелькали во дворе и, взвиваясь, тонули в глубоком небе. Они говорили, а я слушал: "Ой, на гopi та женци жнуть..." Песня рассказывала, что на горе жнут хлеборобы, текла ровно, долго, грустью разлуки, потом крепла и звучала твердо - волей, далью, отвагой, воинским ладом:

А по-пiд горою,
По-пiд високою
Козаки йдуть!

Песня протяжно и грустно любовалась, как течет по долине казацкое войско, как ведет его славный Дорошенко, едет впереди всех. А за ним, говорилаОригинальный текст книги читать онлайн бесплатно в онлайн-библиотеке Knigger.com