Живые тени - Страница 14

Тут карлик попал в точку. Джекоб вернулся к саркофагу и взялся руками в перчатках за скипетр. Среди строителей королевских усыпальниц бытовало поверье, что их повелитель лишь уснул и в один прекрасный день проснется. Потому они клали ему в гроб ключ. Хотя в пробуждение безголового короля поверить было особенно трудно.

Дверь в усыпальницу мгновенно распахнулась, едва Джекоб выписал скипетром в воздухе имя Гуисмунда. Валиант с облегчением заспешил на свободу, но Джекоб перешагнул через мертвого охотника за сокровищами, лежавшего перед дверью, и прислушался. Рыцари-висельники раскачивались потихоньку туда-сюда, и ему почудилось, что он слышит вдалеке шаги.

– И откуда этот гоил разнюхал про склеп? – брюзжал Валиант. – Ну, если совет карликов отрядил его без моего согласия, я…

– Глупости! Зачем бы ему понадобилось усыплять великанца, если бы за всем этим стоял твой карликовый совет? – перебил его Джекоб. – Нет. – Он снял с мертвеца за дверью куртку. – Его называют Бастардом, и он единственный гоил, который мало-мальски понимает в охоте за сокровищами.

– Бастард… ну конечно! – Валиант провел рукой по лицу. Капли холодного пота все еще поблескивали у него на лбу. – Тот, который запросто может подкоротить конкурентам пальчики.

– Пальчики, язык, нос… Слава у него та еще.

Джекоб завернул скипетр в куртку мертвеца.

– Ты не находишь ли, что было бы справедливо дать вот это мне? – промурлыкал Валиант и одарил его своей наиневиннейшей улыбкой. – Это еще не большая цена. За все мое гостеприимство, так сказать… неоценимую помощь…

– Ах за помощь? – Лиска взяла у Джекоба из рук сверток со скипетром. – Ты задолжал мне еще половину за перо, но мы готовы тебе немного уступить, если ты достанешь нам лошадей и провиант на дорогу.

– Провиант на дорогу? Зачем?

Невинность улетучилась. На лице Валианта она и без того смотрелась чужеродно, словно сыпь.

– Можешь отправляться обратно в склеп, если тебе не терпится это узнать. Я уверена, Бастард был не так слеп, как ты.

Джекоб стоял перед дверью в усыпальницу и разглядывал золотое изображение Гуисмунда. Оставалось только надеяться, что гоил разгадает загадку Истребителя Ведьм не раньше его.

Ну дела! Как будто ему мало было того, что приходилось бегать наперегонки со смертью.

В зале, где их принял Горбун, было так темно, что Неррон едва мог различить собственные руки. Гардины из темно-синей парчи поглощали свет, проникавший через высоченные окна; от пламени свечей, горевших рядом с троном, не испытывали боли даже глаза гоилов. Король Лотарингии был очень умным человеком. Он приложил все старания, чтобы его каменнокожим гостям было как можно уютнее, ведь гость, чувствующий себя как дома, менее бдителен.

Шарль Лотарингский уже много лет как распрямил свой скрюченный хребет с помощью волшебного корсета из рыбьих костей, но прозвище Горбун, к превеликой его досаде, так за ним и закрепилось. Поскольку он был человеком тщеславным, седину в бороде и в волосах он приказал облагородить растолченным серебром и очень переживал из-за морщин, избороздивших ему кожу в силу возраста, пристрастия к табаку и любви к хорошему вину.

Приближаясь к нему, лорд Оникс почтительно склонил голову. При лотарингском дворе старомодную помпезность, которую так любили Ониксы, встречали с презрением. Никаких коленопреклонений, никаких мундиров, только в случае официальных торжеств. Горностаевую мантию и парчовый жилет своих предков Горбун отдал на растерзание моли. По душе ему были скроенные по последней моде костюмы из черного шелка, а кроме того, он питал склонность к тоненьким табачным палочкам, введенным в обиход при лотарингском дворе послом Альбиона. Одну из таких палочек он зажал сейчас двумя пальцами. Сигареты. Для слуха Неррона само название отдавало чем-то вроде кусачего насекомого. Говорят, Горбун прячется за их дымом, чтобы ничего нельзя было прочесть по его лицу. Шарль Лотарингский напоминал того коронованного кота, который выдавал себя за вегетарианца, в то время как из уголка его пасти торчал мышиный хвостик. Вокруг него клубился густой серый чад, и его гостю пришлось всячески подавлять кашель, пока он не оказался на безопасном расстоянии от трона.

– Ваше величество.

Голос старого Оникса не выдал ни капли его отвращения к людям. Его темное лицо так же виртуозно скрывало ненависть, как и непомерную жажду власти. Ниясен – на их языке его имя означало «тьма», что подходило в равной мере и к его облику, и к душе. Неррону он приказал оставаться невидимым, пока он его не позовет. Нет ничего проще. Бастард уже поднаторел в искусстве быть тенью.

– Твой охотник за сокровищами оказался таким же нерасторопным, как и работники, завербованные карликами. Ты меня здорово подвел. – Горбун махнул слуге, стоявшему с серебряной пепельницей позади трона. – Очевидно, ты сильно преувеличивал, расписывая мне его таланты.

Неррон чуть не выхватил у него тлеющую табачную палочку и не затушил ее о его царственный лоб.

Спокойно, Бастард. Ведь это король.

Но он никогда не умел держать свои чувства в узде и совсем не был уверен, что желает этому научиться.

– Как я и предвидел, ему удалось открыть склеп, и арбалет для него не составит проблемы! Смею напомнить вашему величеству, что, не будь наших лазутчиков, вы вообще никогда не узнали бы о существовании склепа. Карлики питают иллюзию, что они, как и мы, под землей у себя дома, но недра земли не содержат ни единой тайны, о которой гоилы не имели бы представления.

Нет. Старый лорд не смог замаскировать высокомерие в своем голосе. Оникс. Он всегда считался самой благородной мастью среди каменнокожих – пока себя не объявил королем карнеоловый гоил. От остервенения, с каким Ониксы ненавидели Кмена, плавилась их каменная кожа. Они даже выдали врагам расположение гоильских укреплений, только бы его свергнуть, а сума-тюрьма, куда Горбун завел привычку по их наущению упрятывать своих врагов, от кменовых шпионов раздулась до такой степени, что отказывалась служить дальше. Просто чудо, что король гоилов еще жив. Неррон был наслышан о сотне наемных убийц, натравленных на Кмена Ониксами, но телохранители Кмена знали толк в своем деле, пусть даже нефритового гоила с ним рядом больше не было… К тому же на его стороне все еще оставалась Темная Фея.

Старый Оникс обернулся.

Ну наконец-то.

Выход Бастарда.

Неррон отделился от колонны, за которой стоял, и приблизился к трону. Сиденье было изготовлено якобы из челюстей великанца. Как бы там ни было… все эти истории лишь тщатся доказать, что человек с давних пор был властелином этого мира. Исторические изыскания гоилов на этот счет куда более точны. По сравнению с эльфами, феями, ведьмами люди – просто новорожденные. Любая саламандра под землей имеет за плечами более долгую историю, чем они.

В ответ на взгляд, которым смерил его король, Неррон, приближаясь к трону, тут же вообразил себе, как рыбьи плавники его волшебного корсета впиваются Горбуну между ребер. Не то чтобы он не привык к подобным взглядам. Ни красоты, ни знатности происхождения, другим служивших от этих взглядов защитой, у него не было. В детстве он внушил себе, что его выковала из ночного мрамора одна фея, а зеленые прожилки на его коже были лишь остатками листвы, которые она при этом использовала.

Вкрапления малахита в коже Неррон унаследовал от матери. Официально Ониксы заключали браки только с Ониксами, но большинство из них были весьма охочи до всего, что им вовсе не принадлежало. Надо сказать, что от своих внебрачных детей они требовали совсем других качеств, чем от законных сыновей. Неррон уяснил себе это сравнительно рано. Чтобы выжить, бастард должен был уметь ползать и извиваться, точно змея. Но он владел также и другими змеиными добродетелями: искусством быть невидимкой, обманывать. Искусством ужалить, возникнув из тени.