Живые локаторы океана - Страница 12

Питаются белухи рыбой – сельдью, мойвой, сайрой, навагой, пикшей, треской, корюшкой. Не брезгуют ракообразными.

В Охотском море лакомятся кетой, горбушей, бычками. Только что отнятые от груди малыши ловят креветок и мелкую рыбешку, вроде мойвы.

Крупных рыб животные не трогают: их зубы не приспособлены для разжевывания пищи. Самая большая рыба из найденных когда-либо в желудке белухи весила около 5 кг и имела в длину 55 см.

О семейной жизни белух известно мало. Самка приносит одного детеныша, но происходит ли это ежегодно, пока не выяснено. Видимо, каждые три-четыре года между родами бывает двухгодичный интервал. Роды протекают в течение нескольких минут. Мать кормит белушонка молоком месяца два три, может быть, полгода. Детеныши еще сосут мать, когда у самки начинаются брачные игры. Три-четыре самца выбирают себе одну даму сердца. В этот период они очень активны, нередко устраивают драки. А домогаются взаимности так настойчиво, что им случается загонять свою избранницу до полного истощения, иногда даже до смерти.

Врагов у белухи немного – косатки, белые медведи, возможно, моржи и полярные акулы. Кроме того, глисты. Если животное счастливо минует все опасности и болезни, оно может дожить лет до 25. Однако долгожители встречаются редко.

Максимальная продолжительность жизни самок – 32 года, самцов – 40 лет. В неволе белухи оказываются реже других дельфинов. Впервые небольшая самка демонстрировалась в Бостонском аквариуме, в котором она прожила два года. За это время белуха стала совсем ручной, позволяла себя гладить, запрягать в легкий экипаж, в котором возила пассажиров вокруг своего бассейна. Содержали белух в Нью-Йорке и ряде других океанариумов. Однако и по сей день они изучены хуже других дельфинов.

По размерам серый кит далеко не чемпион, но, безусловно, и не малютка. 15 погонных метров жира, мяса и костей, в общей сложности 20–35 т живого веса. Герой рассказа – житель северного полушария. Некогда серые киты были многочисленны в Атлантическом океане. Охотно посещали Балтийское море, заплывая в Финский залив чуть ли не до Кронштадта. Сейчас они сохранились только в Тихом океане. Раньше там существовало два самостоятельных стада. Одно из них, охотско-корейское, почти полностью уничтожено японскими промышленниками, чему немало способствовало освоение человеком мест, удобных для размножения серых китов. Другое, чукотско-калифорнийское, сохранилось лучше. В 1947 году, когда в этом стаде осталось всего 250 особей, на добычу серого кита был наложен запрет, и благодаря охране сейчас стадо насчитывает более 8000 голов.

Лето киты проводят в Охотском, Беринговом и Чукотском морях, воды которых богаты кормами. Животные в огромных количествах поедают крохотных рачков, червей-полихет и даже водоросли и нагуливают столько жира, что зимой почти не едят. Не до того им в это время года. С наступлением холодов киты откочевывают к югу, чтобы в лагунах Калифорнии и Мексики вступать в брак и рожать детей. При этом они покрывают расстояние в 6000–9000 км, двигаясь иногда со скоростью до 18 км/ч. Детеныши рождаются крупными – 3,5–5,5 м в длину, около полугода малыши питаются материнским молоком.

Повадками серый кит не похож на своих собратьев. Он не любит океанских просторов, а постоянно жмется к берегу, практически не покидая пятикилометровую прибрежную зону.

Зимой его тянет на мелководье в теплые заливы, куда не заплывают косатки – злейшие враги жирных исполинов и их детенышей. Серым китам калифорнийского стада повезло, что их «зимняя резиденция» расположена вдоль 600-километрового безлюдного выжженного солнцем песчаного пляжа. Здесь в любой крохотной лагуне, за любой отмелью, отгораживающей пляж от океана, китихи находят укромный уголок, чтобы произвести на свет потомство. Самый крупный родильный дом находится в отгороженной от моря барьером из песчаных дюн лагуне Скаммона. В кристально прозрачной воде среди низких плоских островов, рифов и отмелей зимой находят приют до 1000 китов. Здесь же происходят брачные игры. Высунув голову из воды, самцы высматривают «невест» и, завидев одинокую самку, спешат сделать предложение. Когда спустя два-три месяца киты покидают гостеприимное убежище, лагуна превращается в грязную лужу с взмученной от движения гигантских тел водой.

У американских берегов киты чувствуют себя вольготно.

Зимой за их благополучием зорко наблюдают тысячи глаз.

В гости к ним ведут самые популярные туристские тропы. Для экскурсий туристские компании снаряжают пароходы и катера, самолеты и дирижабли. На берегах лагун выстроены специальные вышки, оборудованные сильнейшими подзорными трубами.

В общем, все киты на виду, под надзором. Благодаря такому контролю киты надежно защищены от браконьеров. И для китов хорошо, и доход от них отличный – ничуть не меньше того, что дал бы промысел.

Много необычного и в питании серых китов. Они единственные среди морских исполинов опускаются на дно и роются в донных отложениях. Набрав полный рот ила, кит процеживает его через специальный цедильный аппарат, состоящий из 130–180 пластин китового уса, а оставшихся червей, рачков и прочую придонную мелочь отправляет в желудок. Не удивительно, что к старости морда серого кита покрывается бесчисленными шрамами, а в желудке всегда полно камней. Не брезгуют киты и планктоном. Орудуя хвостом примерно так же, как мы ложкой в стакане чая, они создают вращающуюся воронку, в которой благодаря центробежной силе концентрируется планктон, а затем глотают порцию живой кашицы.

Серые киты совершают миграции всегда по одним и тем же маршрутам. Поэтому они легко заражают друг друга всевозможными паразитами. Стада китовых вшей – небольших рачков бокоплавов бродят по волосатой морде кита; уцепившись за кожу задними грудными ножками, особенно на губах и у полового отверстия, они без стеснения грызут своего хозяина, выедая в его коже глубокие язвы.

Ни рачки, ни их личинки совершенно не умеют плавать.

Если волна смоет паразита с палубы живого дредноута, он непременно утонет – весьма прискорбное обстоятельство для такого сугубо морского существа. Казалось бы, китовые вши обречены на вымирание, а они процветают. Паразиты держатся за кожу своего хозяина так крепко, что никакие волны им не страшны. Животные заражают друг друга при тесном контакте во время брачных игр, родов и кормления детеныша.

Еще неприятнее морские желуди – усоногие рачки, строящие раковины и ведущие неподвижный образ жизни. Острыми краями своих раковин они глубоко внедряются в кожу кита.

Тут же пристраиваются их ближайшие родственники – морские уточки. Эти паразиты не способны прикрепляться к мягкой коже зверя. Однако кита это не спасает: под фундамент для своего дома рачок использует раковины морских желудей.

На 5–7 см внедряется в кожу пенелла – крупный, до 32 см, веслоногий рачок, по форме напоминающий червя. Паразитов так много, что будь это не киты, а звери поменьше, они были бы съедены заживо. Некоторые из паразитов сами имеют внушительный размер. В желудках серых китов поселяются отвратительные 40-метровые глисты.

Кстати, из-за этих непрошеных квартирантов исполины и получили свое название – серые киты. На самом деле кожа у них темная, но с годами покрывается бесчисленными светлыми метинами – следами пребывания бессовестных дармоедов. Чтобы уничтожить наружных паразитов, киты специально заплывают в совсем уже мелкие пресноводные лагуны и в устья рек. Китовые мучители не могут жить в опресненной воде и гибнут. Часто киты забредают на галечные пляжи в зону прибоя и, покачиваясь на набежавшей волне, трутся там о каменистое дно, счищая впившиеся в кожу ракушки.

Серые киты могут размножаться только на мелководье. Новорожденный малыш совсем не умеет ни плавать, ни нырять.

Матерям и «теткам» приходится внимательно следить, чтобы он не утонул. Удельный вес новорожденных значительно выше, чем удельный вес воды. Если китенка отпустить, он, хоть и будет отчаянно молотить хвостом, все-таки в конце концов пойдет ко дну. Мать в течение нескольких месяцев «носит» своего дитятю «на руках», подталкивая его спиной или поддерживая плавниками. Чаще всего она держит малыша на передних ластах у груди или головы, прилагая при этом немало усилий, чтобы непоседливый озорник все время плыл на животе, а его голова торчала из воды.