Живой - Страница 7

Полежал, пережидая страшное кружение под веками. Встал. Прихватил сумку. Пошел. К вечеру добрался до окраины. Шашку выкинул в Терек, мирный и грязноватый в районе Моздока. Вышел на шоссе — старое, узкое, разбитое. Шел, махал машинам. Но он шатался, и они принимали его за пьяного.

Устал. Сумка тяжелая, протез натер ногу. Взмок весь. Никто не останавливался. Думали — вот, машет, идиот. Он шел и повторял: вот — машет — идиот.

А может, я не убил его? Начфины — они живучие. Точно не убил. Так только, поцарапал. Лежит сейчас дома, перед телевизором, горло забинтовано. Хорошо лежать дома, болеть, только не тяжело. Кир в школе болел редко, один раз воспалением легких, один раз ангиной, ноги промочил. Тогда еще обе ноги имелись. Теперь не заболел бы — от одной промоченной ноги разве можно заболеть?

Почему-то ни одна машина около него даже не тормозила. Вон пост ГАИ, он прошел мимо поста, никто не обратил внимания. Идет человек и идет, ладно, нормально. Но, если честно, он уже устал идти. Прошел километра три, ну четыре — а как медленно и с какими паузами. Нет, не ходок, не ходок. Долго теперь не буду ходок.

Он остановился. ГАИ справа, заправка слева, на обочине — рекламный щит «Мегафона». Машин почти не стало. Ночь, чего там. И когда сзади его стала нагонять серая «Волга», и выросла в приближающихся лучах его тень — он выскочил на самую середину дороги, чтобы остановить уж наверняка.

— И остановил, — сказал Игорь.

— А он хоть остановился? — виновато спросил Кир.

— А как же. Посмотрел, увидел, что солдатик, — ну и поехал себе. Кому чего будет за солдатика? К тому же пьяный. К тому же сам виноват. Это ты еще дешево отделался, Кир. Он мог тебя вообще насмерть садануть, в лепеху. И ты бы лежал сейчас зеленый и плоский.

— Вот сука какая, — сплюнул Кир.

— Ты ему спасибо скажи, — не согласился Никич. — Он бы тебя отвез в госпиталь, хуеспиталь, комендатура, хуендатура. И все бы всплыло. А так ты вольный казак, дойдешь до остановки, сядешь в автобус.

— Это ты грамотно сделал, что на автовокзал не пошел, — заметил Игорь. — Облавы везде небось.

— Да кого ловить-то? Меня не видел никто!

— Ну, кто-нибудь да видел. Пошли. Идти можешь?

— Могу… Я вообще устал, если честно.

— Надо, Кир, надо. Я тоже знаешь как устал таскать эту дуру?

Игорь взял пулемет на плечо.

— И гранат до хуя, — сказал Никич. — И патронов до хуя. И калаш. А толку чуть.

— Почему? — не понял Кир.

— А смотри, — равнодушно сказал Игорь и сплюнул. Плевок был виден, пока летел, но потом растаял в воздухе.

— Потом еще вот тоже интересно, — сказал Никич. — Ну-ка дай мне по еблу.

— Это с какой радости? Полгода, считай, не видались, и я тебе по еблу..

— Ну дай. Что тебе, жалко?

— Не буду я…

— Это потому, что ты ссышь, — назидательно сказал Никич. — Ты ссышь ударить боевого разведчика дядю Никиту, и правильно делаешь. Дядя Никита не сможет дать тебе сдачи, но и ты ни хуя ему не сделаешь. Твой кулак, Кир, пройдет сквозь дядю Никиту, как сквозь воду.

— Это еще почему? — спросил Кир, на всякий случай отстраняясь.

— Потому что ты живой, — назидательно пояснил Игорь. — Ты слишком еще живой. Живой мертвому не обидчик.

— Это где так говорят?

— Это у нас так говорят.

— Никогда не слыхал. В Воронеже, что ли?

— Ладно, Кир, не коси под тупого. Ты и так тупой.

Кир хотел немного поддать ему за эти слова, но рука его и в самом деле прошла сквозь Игоря, как сквозь туман.

— Странный какой сон, — сказал Кир.

— Я бы даже сказал — хуевый, — кивнул Игорь.

— И что, вас никто, кроме меня, не видит?

— Блядь, а кто же еще видит твои сны! — заржал Никич. — Я только не всасываю, хули мы к тебе в сон попали, а не к кому поприличней.

— К министру Иванову, — сказал Игорь.

— А он-то чем виноват?

— Тем, что он гнида, — сказал Игорь.

— Ну ты, бля! Смотри, бля! Теперь такие времена — не посмотрят, что призрак…

— Гнида, — убежденно повторил Игорь. — И глаза у него белесые. Чудь белоглазая. Кир, хули мы стоим? Ты шевелиться можешь?

Кир с трудом сделал несколько шагов. Протез болел нещадно. Странно, но с каждым шагом боль становилась тупей и словно уходила.

— Мужики! — позвал он.

Шедшие чуть впереди Игорь и Никич обернулись.

— Это вы делаете?

— Чего?

— Ну вот, что мне… как бы легче.

— Да нет, это ты отдохнул.

— А у вас… ничего не болит?

— У меня башка болела сначала, — сказал Никич.

— А у меня спина почему-то. Мне ж не в спину попало. Мне живот разворотило.

— Ну, значит, до спины достало, — предположил Никич.

— Вам это… призрак ноги моей не встречался? — спросил Кир, силясь улыбнуться. — Прыгает где-нибудь одна! Я так думаю, должен быть рай… для отрубленных конечностей…

— Никакого рая нет, — убедительно сказал Игорь. — Отставить глупые шуточки. Все совершенно иначе.

— А ты почем знаешь?

— Был бы рай — я бы с тобой тут не таскался.

— А зачем ты со мной таскаешься? — Кир и от призрака не желал покровительства.

— Спроси чего полегче, — сказал Игорь.

Это была у него такая поговорка.

Автобусная остановка была не скоро, шли они до нее долго. Кир смотрел на Игоря с Никичем, понимая, что сон есть сон, но он несколько затянулся и очень уж натурален. Интересно все-таки, как мозги работают. Мозг, оказывается, сам себя регулировать может. Я бы никогда не подумал, что от призрака не остается следов. То есть я знал, конечно, но теоретически. Вот иду я, трава росистая, и на росистой этой траве остается мой след. А вот идут Игорь с Никичем, тащат пулемет, автомат, гранаты. И ничего. Трава даже не шевелится. А ведь они тяжелые, Игорь большой, Никич толстый. Оба в маскировке и кажутся от этого еще толще. Все в белом. Как были, так и остались — в зиме. Абсолютно вообще осязаемые. То есть осязать как раз нельзя, но ведь даже пахнут. И не мертвечиной, Кир знал, как пахнет мертвечина, — нормально пахнет, порохом, дымом. Как положено после боя. Еще пот, конечно. Все как у живых. Интересно, курить будут?

— Эй, мужики! — окликнул он. — Курить будете?

— А как?

— Что, нельзя?

— Сам бы попробовал.

— Ну а чего, вот, я пробую…

Он закурил и выпустил кольцо.

— Я ж тебе говорил, — сказал Игорь Никичу. — Живой слишком.

— Мы теперь не курим, Кир, — объяснил Никич. — Хотя, надо сказать, очень хочется.

— А пить? Жрать?

— Ни хуя. То есть пить иногда бывает. Когда всякие счастливцы вроде вас поминают. Это же третья обычно, если я ничего не путаю?

— Да. За тех, кто не дожил, — третья, не чокаясь.

— Ну вот. Она как-то доходит. Как бы веселее становится.

— Но не всегда, — назидательно добавил Никич. — Если говно какое-то пьют, то не доходит. Пить надо приличную водку. Все, что варят в Моздоке и вокруг, — это одна головная боль. В принципе, «Кристалл» ничего.

— Вот бы не подумал, — сказал Кир. — Всюду жизнь, прикинь?

— А жратва практически никак, — сказал Игорь. — То есть жить можно и без жратвы, если это типа считать жизнью. Вот я не жру, ничего мне не делается. Но хочется во рту покатать пельмешку. А как это сделать? Убить пельмешку?

— Ну, не знаю, — сказал Кир. — Найти призрак коровы, обработать, обвалять в призраке муки…

— Не бывает призрака коровы, — сказал Игорь. — Чего ты как маленький.

— Что, корова умирает вся?

— Не знаю, может, и не вся. Но мы как-то не пересекаемся. У меня собака в детстве была. Шалый. Прекрасный пес, прекрасный. Так вот, если бы что-то собачье было… он бы ко мне прибежал. Я тебе точно говорю. Он был единственный, кто меня любил за просто так, и очень сильно. Ну, кроме родителей, и то я не уверен.

— А жена?

Игорь был женат, и Кир это помнил.

— А жена… не так сильно.

Игорь что-то знал. Никич поджал губы — расспрашивать не следовало. Наверное, когда с ним вот так нехорошо вышло, она как-то не так себя повела, и у него была возможность это отследить. Говорят, в первые девять дней можешь еще как-то влиять на происходящее или по крайней мере что-то видеть. Вот он, наверно, слетал и посмотрел, а не следовало.