Жить дальше (ЛП) - Страница 1

Это была хорошая жизнь.

Дональд Галифакс оглядывал гостиную скромного дома, в котором они с его женой Сарой жили уже шестьдесят лет, и эта мысль возвращалась к нему снова и снова. О, были в ней взлёты и падения, и падения те казались тогда погружением в адскую бездну — медленное угасание матери, борьба Сары с раком груди, сложные периоды, через которые прошёл их брак — но в целом, сейчас, когда всё уже сказано и сделано, их жизнь выглядела очень даже неплохо.

Когда всё уже сказано и сделано.

Дон покачал головой, но вовсе не от огорчения. Он всегда был реалистом, прагматиком, и знал, что сейчас ему не осталось ничего, кроме как подводить итоги и вспоминать прошлое. Когда тебе восемьдесят семь, ничего другого и не остаётся.

Гостиная была узкой и длинной. Камин был встроен в центр одной из длинных стен, между двух автополяризующихся окон, но он не мог вспомнить, когда в нём последний раз горел настоящий огонь. Разжигать его, а потом убирать стало слишком большой морокой.

На каминной полке стояли фотографии в рамках, в том числе фото Сары и Дона в день их свадьбы в 1988. Она была в белом платье, он — в смокинге, который на самом деле был чёрным, но на фото казался серым — выцвел вместе с остальной фотографией. Другие изображали их сына Карла ещё малышом, а рядом — его же в день выпуска из бизнес-школы Мак-Гилла[1], а также их дочь Эмили: на одной ей было двадцать лет, на другой, уже голографической — за сорок. Было здесь и несколько голографий внуков.

Также несколько наград: пара маленьких, которые Дон получил на соревнованиях по скрэбблу, и здоровая, полученная Сарой от Международного Астрономического Союза. Он не смог вспомнить точно, что на ней написано, поэтому, осторожно ступая, подковылял поближе и прочитал:

Он кивнул, вспоминая, как горд был он в тот день, хотя её слава ненадолго перевернула их жизнь вверх дном.

Над каминной полкой был установлен магнифотовый телевизор экран, и когда они ничего не смотрели, на нём показывалось время угловатыми красными цифрами футовой высоты — чтобы Сара могла их разглядеть с другого края комнаты. Как она часто язвила, ей очень повезло, что она в своё время не стала оптическим астрономом. Сейчас на экране было 15:17. На глазах Дона зажглись остальные сегменты последней цифры, и стало 15:18. Празднество было назначено на 15:00, но пока ещё никто не явился, и Сара тоже ещё была наверху, занимаясь последними приготовлениями.

Дон поклялся себе быть терпимее с внуками. Он никогда не собирался на них ворчать, но почему-то всегда так выходило: в его возрасте постоянно что-то болит, и характера это не улучшает.

Он услышал, как открывается дверь. Дом знал биометрию его детей, и они всегда входили, не звоня в дверь. На одном краю гостиной была короткая лестница, ведущая к входной двери, на другом — лестница побольше, ведущая к спальням. Дон подковылял к той, что вела наверх.

— Сара! — крикнул он. — Они пришли!

После этого он перешёл на другой край комнаты; каждый шаг отдавался крошечным уколом боли. Никто ещё не появился — это Торонто, а на дворе февраль, и, глобальное потепление или нет, а всё равно нужно снять с себя и куртку, и ботинки. Ещё не дойдя до лестницы, он определил по голосам, что явилась команда Карла.

Он оглядел их, стоя наверху лестницы, и не смог сдержать улыбки. Его сын, его невестка, его внук и его внучка — часть его бессмертия.

Карл изогнулся так, что у Дона едва не заболела спина от одного вида, стягивая с ноги ботинок. Под таким углом Дону была ясно видна довольна большая плешь на макушке сына — избавиться от неё было бы проще простого, будь Карл тщеславен, однако ни Дона, ни его сына, которому уже стукнуло сорок четыре, нельзя было в этом упрекнуть.

Анджела, светловолосая жена Карла, была на десять лет младше мужа. Она стягивала ботинки с малышки Кэсси, которая сидела на одной из ступенек лестницы. Кэсси, не принимавшая в процессе активного участия, взглянула наверх и увидела Дона. Её круглое личико расплылось в широчайшей улыбке.

— Дедушка!

Он помахал ей. Закончив разоблачаться, все поднялись в гостиную. Проходя мимо с прямоугольной коробкой для торта, Анджела чмокнула его в щёку. Двенадцатилетний Перси был следующим, за ним шесть ступенек одолела Кэсси, цепляясь за перила, до которых она едва могла дотянуться.

Дон нагнулся к ней, ощутив, как закололо в спине. Ему хотелось взять Кэсси на руки, но это было невозможно. Он ограничился тем, что позволил ей обхватить себя крошечными ручками за шею и обнять. Кэсси не понимала, что делает ему больно, и он терпел, пока она его не отпустила. После этого она кинулась в гостиную и ускакала следом за матерью на кухню. Дон посмотрел ей вслед и заметил, как со второго этажа спускается по лестнице Сара, по одной ступеньке за раз, придерживаясь за перила обеими руками.

К тому времени, как она добралась до нижней ступеньки, Дон услышал, как дверь отрывается вновь. Явилась его дочь Эмили — разведена, без детей. Вскоре все сгрудились в гостиной. При нормальных обстоятельствах Дон благодаря кохлеарным имплантам слышал вполне хорошо, однако сейчас он с трудом различал реплики отдельных диалогов на фоне заполнившего комнату гомона. И всё же это была его семья, в полном составе. И он был рад этому, только вот…

Только вот этот раз мог быть последним. Всего шесть недель назад они собирались у Карла в Эйджаксе[2] на Рождество. Обычно его дети и внуки собрались бы вместе только на следующее Рождество, но…

Но ты не можешь полагаться на то, что дотянешь до следующего Рождества; не в этом возрасте.

Нет; ему не следует об этом думать. Сегодня праздник, торжество. Надо веселиться, и…

И вдруг у него в руках оказался фужер с шампанским. Эмили кружила по комнате, раздавая фужеры взрослым, а Карл разливал детям сок в пластмассовые стаканы.

— Папа, встань рядом с мамой, — сказал Карл. Дон сделал, как просили, проковыляв к Саре на другой край комнаты. Она не стояла — не могла подолгу стоять — а сидела в старом «Сибарите», чудовищных размеров мягком кресле с откидной спинкой. Ни он, ни она больше не раскладывали это кресло, хотя внуки любили возиться с его механизмом. Он встал рядом с Сарой, поглядел сверху на её редеющие белоснежные волосы. Она, насколько смогла, изогнула шею, чтобы бросить взгляд на него, и улыбка пересекла её лицо — ещё одна линия на ландшафте из трещин и складок.

— Всем внимание! — крикнул Карл. Он был старшим из детей Сары и Дона и всегда верховодил. — Минуточку внимания, пожалуйста! — Разговоры и смех быстро стихли, и под взглядом Дона Карл поднял свой фужер с шампанским. — Я хочу предложить тост. За маму и папу, в шестидесятую годовщину их свадьбы!

Все взрослые подняли свои фужеры, и через секунду дети последовали их примеру стаканами с соком.

— За Дона и Сару! — сказала Эмили, а Перси добавил: — За бабушку и дедушку!

Дон отхлебнул немного шампанского — первый алкоголь с Нового года. Он отметил, что рука дрожит больше, чем обычно: не от возраста — от чувств.