«Жилец» - Страница 1

В этом отеле было шесть миллиардов комнат. И еще несколько миллиардов на подземных этажах. Оттуда ОНО и появилось.

Кто-то из репортеров с присущим людям этой профессии черным юмором окрестил новую болезнь «синдромом жильца». Ее природа и каналы распространения остались неизвестными. Дилетанты заговорили о вирусном штамме, поражающем нейронную сеть человека и формирующем сверхразреженный негуманоидный «мозг». Позже выяснилось, что жертвами «эпидемии» стали не только люди. Употреблялись бессмысленные словосочетания типа «интоксикации массового сознания». Вряд ли это имело что-то общее с действительностью.

«Жилец» начал «двигаться», оставляя за собой трупы. Или почти трупы. Идиотов (но, вероятно, были и святые), которые ни о чем не могли или не хотели рассказать. Вот уж действительно – «отель, где разбиваются сердца»! Сколько времени нужно, чтобы побывать в каждом номере, освободить его от устаревшей мебели, спустить прежнего обитателя с лестницы, полюбоваться видом из окна… и успеть соскучиться?

Никто не знал. Но «жильцу», судя по всему, было некуда спешить. В его распоряжении оказалась вечность – в сравнении с ужасающей краткостью земного человеческого существования. А это означало, что отель не останется прежним. Будут достраиваться новые этажи, а самые старые и неприспособленные обрушатся сотнями и тысячами уже в следующую секунду. Поэтому его эволюция обещала быть стремительной и необратимой. Некоторым людям пришлось иначе взглянуть на отведенное им время. Долгая жизнь, красивая жизнь, кошмарная жизнь, жизнь любой ценой (праздник, который НЕ ВСЕГДА с тобой) – и больше ничто не имело значения.

Внезапно «жилец» обнаружил, что может радикально изменить среду обитания, приспособить ее для себя. Как говорил один гедонистически настроенный «учитель жизни», если уж суждено страдать, то лучше страдать с удобствами.

А разве нет?

Но начиналось все с сущего пустяка.

Ее идентификационный код был забыт. Кое-что, конечно, сохранилось в истории болезни – бессмысленный набор букв. Произнеси его вслух – и на это «имя» все равно никто не отозвался бы. Женщина, носившая его, ничего не слышала, не видела и не ощущала.

Санитары называли ее между собой «морской свинкой» за неестественно розовый цвет кожи. Солнечные лучи не прикасались к этой коже в течение двадцати трех лет, но «свинка» вовсе не отличалась болезненной бледностью. Напротив, она была свежа, как майское утро, и выглядела гораздо моложе своих сорока лет. Ее не портили даже следы старых ожогов на правой половине лица. Следы можно было принять за родимые пятна странной конфигурации.

Большую часть времени она лежала на спине. Когда возникала угроза образования пролежней, ее переворачивали набок, сажали на пол или ставили в угол – чтобы не мешала убирать. Уборка палаты занимала всего около пяти минут. На кормление и переодевание требовалось гораздо больше времени – ведь «свинка» ходила под себя с удивительной регулярностью. По ней можно было сверять часы.

Ступор с восковой гибкостью – это довольно смешная штука, если вы обладаете специфическим чувством юмора. Большинство санитаров обладали им в полной мере. С пациентом-кататоником можно делать все что угодно. Он сохраняет то положение, которое вы ему придадите, столько времени, на сколько хватит вашего терпения. Он – живое пособие по хатха-йоге. Ограничения накладываются лишь жесткостью скелета и фантазией экспериментатора.

В этом смысле особенно изобретательными были «ночники». Случалось, «морскую свинку» ставили на четыре точки, а затем играли в нарды на ее спине ночь напролет. Ей было абсолютно все равно. Она могла стоять так даже с открытым ртом и огурцом в заднице (для смеха) – если не полениться и сделать соответствующие приготовления. Кстати, кормить ее было сущим мучением. Процесс пережевывания пищи растягивался на десятки минут. Поэтому «свинку» питали преимущественно кашкой или посредством инъекций. Быстро и без хлопот.

Теперь о времени и месте действия. Две тысячи пятый год. Харьков.

Бывшая усадьба губернатора Сабурова, ныне – больница приказа общественного призрения (проще говоря, психушка). Третий подземный этаж корпуса «Д». Седьмое особое отделение (официально их было всего шесть). Крайне ограниченный доступ. Вневедомственная охрана. Подземные коммуникации. Специальное снабжение с территории оборонного предприятия, расположенного по соседству, за пятиметровым забором.

Отсюда осуществлялись поставки «биологического материала» для лабораторий военной разведки. Однако некоторые исследования персонал больницы проводил самостоятельно. То есть занимался тем, что по контрасту с прикладными задачами вояк можно было назвать «фундаментальной наукой». Именно поэтому «свинка» задержалась тут надолго. Ее случай являлся бы в общем-то достаточно банальным, если бы не одна деталь: в течение двадцати трех лет электроэнцефалограммы показывали наличие постоянного по амплитуде тета-ритма, что соответствовало состоянию абсолютного самадхи.

Кроме того, ее биологический возраст практически не изменялся. Таким образом, «морская свинка» оставалась уникальным и почти неизученным объектом. Чем-то вроде «черного ящика» психопатологии. Она занимала одиночную палату площадью девять квадратных метров – комнату с глухими стенами метровой толщины, покрытыми мягкой обивкой, и стальной дверью. В помещении находились кровать и единственный источник света, защищенный металлическим решетчатым колпаком.

Ни один из пациентов, перебывавших в седьмом отделении за всю историю его существования, не имел родственников, а шестнадцать из них, как следовало из документов Министерства внутренних дел, были казнены за тягчайшие преступления по приговору суда в различное время, но не менее восьми лет назад. На самом деле они умерли гораздо позже – при испытаниях экзотических видов оружия, включая пси-резонансные излучатели и вирус-мутант JBES. Однако кое-кто до сих пор был «жив». А кое-что условно СЧИТАЛОСЬ живым. Например, мозговые клетки четверых «психов» (среди них – знаменитого серийного убийцы и педофила Мирона Мельника) были задействованы в некристаллических структурах биокомпьютеров военно-космических сил. «Свинка» не представляла интереса для военных ни в качестве жертвы, ни как «иррациональный расширитель баз данных». Она была нечувствительна к боли и внешнему излучению; альфа– и бета-активность мозга почти полностью отсутствовали. При этом сохранялся мышечный тонус, достаточный для поддержания давления во внутренних органах. Ее личность равнялась нулю; этому существу полагалось находиться в глубочайшей коме; оно было бы абсолютно бесполезным… если бы не тета-ритм и феноменальный обмен веществ, свидетельствовавший о том, что «свинка», возможно, представляла собой бессмертный человекоподобный организм, рывком достигший эволюционного потолка.

У некоторых жрецов «чистой науки» при мысли о «свинке» захватывало дух.

Славик Рыбкин работал в седьмом отделении санитаром. Это был ничем не примечательный малый, если не принимать в расчет его нездоровую склонность к порнографии.

Гипертрофированные, должным образом подсвеченные и отретушированные женские прелести потрясли его воображение еще в начальной школе. Но он не стал вульгарным дрочилой. Наоборот, со временем Рыбкин превратился в настоящего эстета от порно. Он открыл, например, что ногти на пальцах мастурбирующей женщины, покрытые красным лаком, могут выглядеть как капли крови на бархатных лепестках; ягодицы – как песчаные дюны, освещеные закатным солнцем; а грудь – как нежный тропический плод, покрытый золотистым пушком.

Изредка у него случался секс с «реальными» бабенками, и всякий раз Славик поражался тому, насколько далеки они были от идеала. Он замечал малейшие изъяны в их внешности. Ему достаточно было увидеть пластырь на растертой пятке, мохнатую родинку на щеке, прыщ на шее или почуять запах пота, чтобы желание тут же трансформировалось в брезгливую холодность. А от обкусанных ногтей Рыбкину вообще хотелось блевать.