Жильцы - Страница 35

Вот как справляется эта двойная свадьба, что родилась в его воображении.

Старый вождь племени, распорядитель свадьбы, держа умирающего козленка своими большими руками за четыре трепещущие ноги, что-то бормоча себе под нос, сливает густую кровь из узкой, как щелка п.., раны на порог своей длинной хижины. Кровь не придает свадьбе особого благочестия, но и белая невеста, смуглая красивая еврейка, не такая уж правоверная представительница своей расы. Так или иначе, порог широк, алой крови много.

В это прохладное тропическое летнее утро седовласый черноглазый сухощавый вождь в козловой шапочке с орлиным пером на голове аккуратно перерезал горло блеющего козленка для дочери своего сына — злосчастного ханурика, уехавшего в Америку вопреки совету оракула Холмов и Пещер. Он умер, обливаясь кровью, от ножевых ударов в грудь, живот и почку, играя в кости в Бостоне.

— Фе[12], — слышится голос позади.

— Ша[13], — слышится рядом.

Обеих невест с превеликим весельем проводила в свадебную хижину процессия родственников, соседей и нескольких любопытствующих. Девушки племени, умасленные и украшенные, идя по пыльной лесной дороге,, распевали стихи под музыку гонга, маленьких барабанов и железной флейты, на которой играл какой-то калека, меж тем как потные юноши с длинными копьями скакали и плясали, громко крича, и их мужские причиндалы болтались, как гроздья винограда, в их набедренных повязках.

Тонкая речка бежит прямо к рогатому дневному месяцу, изгибаясь дугой от беспокойного океана к заливу. Юноши приставляют копья к крытым соломою крышам хижин, окружающих внутренний двор без былинки травы. Куры, совсем очумев в толпе, клюют людям ноги. Какой-то старик пинает петуха. Сухой ветерок смешивается с густым запахом коровьего навоза.

— Фе.

— Ша.

Небольшой смуглый человечек с золотушными лицом и руками, с кожей как свернувшееся молоко, переводчик вождя на свадьбе, в туманном прошлом помощник библиотекаря в Уайтчепеле, говорит, что запах этот — добрый знак. Признак изобилия.

— Изобилия чего? — спрашивает Вилли.

— Корова, которая не ест, не дает испражнений.

Родственники и свадебные гости скучиваются в доме без окон, в котором плавает дым от костра из травы. Знатные люди племени в мягких шапочках и цветастых одеяниях сидят на резных деревянных стульях. Некоторые из старейшин расстилают козлиные шкуры и, усевшись на них, поджав ноги по-турецки, раскуривают трубки и толкуют о коровах. Они нюхают табак и чихают. Женщины постарше, увешанные бусами и украшениями из слоновой кости, пронзительными голосами дают указания молодым людям, приготовляя цыплят и наполняя пивом тыквы-горлянки. Другие молодые люди и девушки, прислонясь к заплесневелым бокам длинной хижины, со смехом обсуждают то, что позже случится где-нибудь на лужайке. Это добрый час для всех. Пришельцы из дальних мест, родственники и друзья белой невесты и жениха, в каком бы расположении духа ни были, исподволь присматриваются друг к другу и ждут.

Распорядитель свадьбы, в тоге густо-синего цвета, завязанной узлом на его костлявом левом плече, сидит рядом с переводчиком; они сидят, упершись спинами в стену, и нервный раввин с седой бородой, в мягкой черной шляпе, с изумлением наблюдает все это сборище. Одна брачная пара сидит перед беззубым вождем, другая стоит около раввина, вытирающего сухой лоб скомканным платком. Лессер и Мэри, одетые более скромно, чем большинство присутствующих, сидят на леопардовой шкуре. Он быстро потирает руки, покрытые гусиной кожей, хотя на площадке горит костер, освещая длинную хижину. Вилли разодет в пух и прах: щеголяет в черной вельветовой шапочке и расшитой желтой блузе, надетой поверх свежевыстиранного комбинезона. Айрин, безупречно подготовленная, с густыми черными волосами, собранными в пучок над левым ухом, повязала голову цветастым шарфом. На ней длинные золотые серьги, в руках — букет белых ирисов и маргариток. Раввин под шелковым свадебным пологом, поддерживаемым трехгранными шестами из расщепленных расчетверенных стволов эвкалипта, источающими ароматный сок, чувствует себя не в своей тарелке, но готов делать свое дело. Это литовский еврей средних лет, коренастый мужчина в заляпанных грязью брюках, капли с которых стекают на каблуки, покрытые коркой грязи. Его ногти курильщика в желтых пятнах, борода в беспорядке, на лице написано изумление. Собрав в морщины лоб, он снова и снова перечитывает свадебный контракт, затем, поднеся близко к глазам, еще раз прочитывает его.

Вождь говорит что-то гортанным голосом стоящему рядом с ним мужчине с пористой кожей, и переводчик громко передает его слова Лессеру и его невесте. Она внешне спокойна, но он слышит, как сильно бьется сердце у нее под грудью.

— Он говорит: «Когда наша чернокожая дочь выходит замуж за белого, мы не радуемся, но это не такая уж беда, как когда наши сыновья женятся на белых девушках, потому что тогда белая женщина отвратит лицо мужчины от деревни и его сородичей».

Он говорит: «Отец нашей дочери, мой собственный сын, среди мертвых. Вот почему он просит меня говорить его голосом, и он отдает ее этому белому человеку в жены. Теперь все зависит от ее желания. Цена невесты — десять коров, вы их привели, и мы вас принимаем. Я сказал богам брака и говорю теням моих предков, что она выйдет замуж перед людьми моего племени и ей не придется прятаться от срама. Коровы не больны, тучны, вы нас не обманули».

Старый вождь, удерживая образ Лессера в своих черных глазах, утвердительно кивает.

— «Наша дочь будет жить с вами, готовить вам еду и разрыхлять граблями ваш огород, если вы разобьете его для нее. И она родит дитя мужского пола, он продолжит ваш род, так что ваше имя и присутствие продолжится здесь на земле и после вашей смерти. Она ублажит ваше сердце, а вы должны обращаться с ней с добротой».

Жених, в прокопченной юбочке из пальмового волокна, надетой поверх жокейских штанов, обещает сделать все, как ему сказано. На нем ожерелье из зеленых и фиолетовых бусин — подарок Мэри Кеттлсмит, кроваво-красная шапочка из козловой кожи. Он держит стоймя высокое заржавленное копье.

Его невеста, с пурпурным пером в руке, обещает быть доброй. Ее шелковистые волосы украшены голубыми цветочками, ноги натерты соком бафии[14]. Красное ожерелье, свитое в три кольца, спадает между ее сочных грудей. Под короткой юбкой для беременных ее живот в самом цвету.

— Теперь вы муж и жена, — говорит переводчик, — но все же по нашим обычаям бракосочетание не считается завершенным, пока не родится первый ребенок.

— Долгое бракосочетание, — говорит Лессер.

— Ты сам сделал выбор, — говорит Мэри.

— У кого есть выбор? Что я делаю так далеко от своей книги, которую должен закончить? Почему я даю судьбе карты в руки? Кто может мне сказать то, чего я сам не знаю? -

Вождь опять начинает говорить:

— «Я старый человек, много повидал на своем веку, а ты еще молодой. Ты прочел больше книг, но я мудрее. Я прожил долгую жизнь и знаю, что случалось. У меня шесть жен и двадцать девять детей. Я не раз глядел смерти в лицо и знаю боль многих утрат. Слушай мои слова».

Лессер, боясь что-либо пропустить, ловит каждое слово.

— Он говорит: «Когда злой дух хочет забраться к тебе в глаза, держи глаза закрытыми, пока злой дух не заснет». Он говорит: «Не вонзай свое копье в живот тем, кто не враг тебе. Если кто-нибудь поступит дурно, этот поступок не умрет. Он будет жить в хижине, во дворе, в деревне. Обряд примирения не даст толку. Люди произносят слова мира, но не прощают других. Он говорит, уверен ли ты, что запомнишь его слова».

— Скажи ему, я понимаю.

— Он говорит, ты поймешь завтра.

Старый вождь еще глубже вперяет в Лессера взор. Тот слушает еще внимательнее.

— Он говорит: «Тьма так велика, что придает собаке рога». Он говорит: «Мышь, возомнившая себя слоном, сломает себе хребет».