Жильцы - Страница 25

— Это прошлое, — сказал Лессер. — Сейчас ты имеешь дело с уже сложившимся писателем.

— А если ему придется искать работу, разве у него будет время писать? Он пишет медленно, ему нужно много свободного времени. А теперь, после вашего знакомства, пишет еще медленнее.

— Я не делаю за него выбора.

Он сказал, что работал неполный рабочий день на фабрике, когда писал свой первый роман.

— И все-таки я находил время, чтобы писать.

— На фабрике ему скорее всего будут платить половину того, что платили тебе, а работы требовать вдвое больше.

— Я работал так, что всю жопу себе стер.

— А Вилли послал бы их в жопу.

— Не послал бы, если дорожит писательством.

— Я знаю, что мы не такие, — продолжала Айрин, — но у меня ужасное ощущение, будто мы, двое белых, даем негру пинка в зад.

— У меня такого ощущения нет, — сказал Гарри. — Два человека — ты и Вилли — решили порвать любовную связь — вот и все. Если ты не предаешь его как человека, ты не предаешь в нем негра. Забудь про то, что мы белые.

Айрин утвердительно кивнула. — Я понимаю, это мой пунктик, но ему так часто делали больно только потому, что он негр. Ты же прочел его рукопись. Я не могу оставаться в стороне. Вот одна из причин, почему я боюсь сказать ему о том, что между нами произошло, хотя понимаю, что он должен знать.

— То есть ты допускаешь, что ему будет больно. Но ты сказала также, что, может быть, и не будет.

— Не знаю наверняка. Вилли такой непредсказуемый.

— Я тоже, — заметил Лессер.

Зазвонил телефон: это был Билл.

Айрин приложила палец к губам. Лежа рядом с ней на месте, где прежде лежал негр, Лессер прислушивался к его голосу в трубке.

— В эту пятницу я не зайду повидаться с тобой, Айрин, — бесцветным голосом сказал Билл. — Я собирался, но меня замучила одна глава, я должен повозиться с ней, чтобы она не мешала верному развитию действия.

— Что значит «верному»?

— Если б я знал!

Айрин сказала, что сочувствует, и в то же время пожала пальцы Лессеру.

А Вилли говорил уже о том, что заглянет к ней через неделю или две. — Уж чего только я тогда не придумаю, чтобы порадовать тебя.

— Не слишком уповай на это, — спокойно сказала она.

После короткой паузы он сказал: — Не думай, что моя нежность к тебе прошла, бэби.

Когда разговор окончился, Айрин, с неспокойными глазами, прошептала: — По-моему, лучше было бы сказать ему, и я хочу сказать ему это сама.

— Чем скорее, тем лучше, или дели может кончиться плохо. Мне бы не хотелось, чтобы это сбило мое рабочее настроение.

— А, к черту твое рабочее настроение, — сказала Айрин.

Казалось, она вот-вот заплачет, но когда минута слабости прошла, она опять преисполнилась нежности и упокоила голову Лессера у себя на груди.

*

Лессер опасался, что его любовь к Айрин — с Вилли на заднем плане — осложнит ему жизнь и замедлит его работу, но этого не случилось. Закончить книгу после десяти лет упорного труда, разумеется, должно быть его первоочередной заботой. Теперь он часто упивался мечтаниями и чувствовал новый прилив сил. Проходя под безлиственным кленом, он думает об Айрин, и на него нисходит благодать. Потом он замечает набухшие почки на ветвях, и в нем оживает жажда писать. Лессер избавился от одиночества, и он не испытывал ни малейшего намека на ревность. Он ощущал в себе какую-то особую широту чувств, безбрежность открытого моря вокруг, хотя и не обманывал себя относительно объективной свободы в том мире, в котором жил. И все-таки в некотором смысле ты свободен ровно настолько, насколько можешь это почувствовать, а следовательно, ты никогда не был свободнее, чем сейчас. Айрин давала ему ощущение открывшихся перед ним новых возможностей, веру в себя, разжигающую воображение. Радость любви — она помогла ему теперь писать свободно и хорошо. А если хорошо пишешь — значит, у тебя есть будущее.

Теперь они встречались почти каждый день, правда, как бы тайком — Билл пока ничего не знал, но у него был ключ от квартиры Айрин и он мог заскочить туда в любую минуту. Если б он застал их вместе, неизвестно, чем бы все это кончилось. Лессер надеялся, что плохо не кончится. Они с Айрин встречались после обеда и бродили по улицам и паркам Уэст-Виллидж, высматривая приметы весны; заходили в бары и перекусывали в известных ей кафе. Они рассказывали друг другу о своей жизни, о детстве и часто обнимались. Она еще не влюблена в него по-настоящему, думалось Гарри, но с каждым днем он становился ей все ближе и ближе. Он чувствовал, что она верит в него, хотя и не вполне уверена в себе. Когда у Айрин была вечером репетиция или она играла, он поджидал ее в баре возле ее дома. Ему хотелось посмотреть, как она играет, но Айрин просила его не делать этого. Однажды он все-таки пробрался в театр и видел ее в одном из актов ибсеновской пьесы. Она была лучше, чем говорила о себе; так он и думал — она сумела по-своему осмыслить роль. Голос ее на сцене был ниже, сильнее, чем в жизни. Иногда Лессер поджидал ее в каком-нибудь кинотеатре, и после они шли к ней и предавались любви. Айрин настаивала на том, чтобы первой подняться в квартиру, нажимала кнопку звонка, и он со вздохом облегчения поднимался следом.

Писатель редко виделся с Биллом, очень редко, и слава богу, если учесть все обстоятельства. Негр, в схватке со своей трудной главой, едва выныривал на поверхность. Он целый день печатал на машинке, а на ночь ставил ее, раскаленную, возле своего матраса. Иной раз, когда ему надо было отлучиться, он оставлял свой «Л. С. Смит» у Лессера, уходил и приходил, едва задерживаясь, чтобы перемолвиться словом. Весь его облик говорил о том, что он напряжен, поглощен полностью, его опухшие глаза были затуманены, он едва мог заставить себя кивнуть в ответ на приветствие. Лессер испытывал угрызения совести от того, что спит с его девушкой — влюблен в нее — и скрывает это, хотя так хорошо понимает, как ему сейчас тяжело. Как будто творческие муки Билла еще больше превращали его в жертву. Тем более необходимо было сказать ему правду. А с другой стороны, учитывая, с каким трудом он писал, может, все-таки лучше не говорить ему ничего, пока он не обретет форму, тогда и выложить новость.

— Если ты все-таки дашь ему понять, у меня гора свалится с плеч, — сказал Лессер Айрин. Но она была уверена, что тогда Вилли тут же заявится к ней и скажет: «Спасибо, Айрин, мне было очень хорошо с тобой, но теперь в мои планы не входит иметь дело с белой цыпкой, ты понимаешь почему». Он опять как-то заходил к ней принять душ и оставил приветственную записку: «Привет, лапушка, я взял десятидолларовую бумажку из твоих свободных денег. Скоро свижусь с тобой, но пока что мне мешает эта решающая глава, она все еще не вытанцовывается. Чао».

Айрин не виделась с ним еще неделю — апрель наконец-то наступил,— и, хотя временами посматривала одним глазком на приунывшего Лессера, в целом заметно расслабилась; она стала более естественна и нежна с Лессером вне постели, как будто доказывала: ее связь с Вилли Спирминтом — поскольку связи не было там, где не было Вилли, — выдохлась, испарилась; не было ни сколько-нибудь серьезных переживаний, раздирания одежд, отвратительных взаимных упреков. Лучше всего было поступать так, как она говорила, теперь, если бы Вилли вздумалось кого-нибудь упрекнуть, ему пришлось бы упрекать прежде всего самого себя.

Лессер однажды спросил ее, не скучает ли она по негритянскому стилю жизни, по их менталитету, в той мере, в какой она узнала их, живя с Вилли. «В некоторой степени, — ответила она, — но для меня это пройденный этап. Я изредка вижусь с Мэри, — она пристально глядела в ничего не выражающие глаза Лессера, — но, по правде сказать, не скучаю по моим бывшим друзьям, хотя иногда вспоминаю некоторых из них. Мне нравился Сэм, тебе надо узнать его. Вилли брал меня в Гарлем, когда мы только начали встречаться, и это было как вечный карнавал, совсем особенное путешествие. Но после того как один из его друзей поговорил с ним с глазу на глаз — похоже, это был Джекоб, — он перестал приглашать меня и ходил туда один. Он даже начал поговаривать, что не уверен в том, что я когда-либо по-настоящему понимала негров. Мне было страшно обидно, и это стало одной из причин моих сомнений».