Жиган - Страница 2

– А если мама найдется, вы скажете, что я у вас?

– И скажу, и сюда приведу. Поспи, покуда я хожу…

Он провел Валю в его комнатку, постелил ему на диване и, дождавшись, пока мальчик уснет, ушел.

Когда старик вернулся, Валя еще спал. Аркадий Степанович тихонько прошел к себе и сел к окну. Нахлынули воспоминания. Разные, о чем вспоминать и не хотелось, жизнь старика была ох какая непростая. Так и сидел он, уставившись в окно, пока не почувствовал, что его дергают за рукав:

– Деда, а деда!

– Чего? – очнулся Аркадий Степанович и посмотрел на Валю.

– Вы маму не видели?

– Не видел. Завтра еще пойду.

– А она найдется?

– Найдется, – обязательно найдется, – твердо проговорил старик.

Мама Вали и правда нашлась.

После того как старик еще дважды ходил на вокзал, один из служителей поведал ему, что недалеко от вокзала в одном из заброшенных домов на Рязанском проезде был обнаружен труп насмерть зарезанной полураздетой женщины.

– Уж не та ли это, что ты разыскиваешь? – добавил он.

– А где она сейчас? – спросил Аркадий Степанович.

– Так в морг ее свезли…

Морг был недалече, поэтому старик потопал до него пешочком, соображая в уме, как быть с мальчонкой, если убитая окажется его мамой. А если нет и мама его не найдется – как в таком случае быть?

Обитые жестью двери в морг были заперты. Аркадий Степанович принялся громко стучать и стучал до тех пор, пока наконец двери не приоткрылись, и в проем высунулась лохматая жующая голова:

– Чего тебе?

– Тут вам женщину одну привезли. Зарезанную. Нашли ее на Рязанском проезде, полураздетую.

– И чево?

– Мне посмотреть на нее надо бы.

– У меня обед, – безапелляционно заявил лохматый и попытался закрыть дверь, но Аркадий Степанович придержал ее и жестко повторил:

– Мне надо.

– А ты кто ей?

– Никто. Мальчонка у меня. Так, может, она мать его.

– Ну, вот с ним и приходи, – ответил лохматый. – Через час.

Старик вернулся домой. Посмотрел на Валю, вопросительно уставившегося на него, и сказал:

– Одевайся.

– Что, мама нашлась?

– Может, и нашлась, – отводя глаза, произнес Аркадий Степанович. – Поглядеть надо…

Когда они подошли к моргу, дверь была уже не заперта. Старик открыл ее, спустился по нескольким ступенькам вниз и пошел по коридору, крепко держа Валю за руку. В дальнем конце была еще одна дверь, и, открыв ее, он увидел лохматого.

– А-а, это ты, – произнес лохматый и указал на несколько тел, лежащих под грязными простынями на каменных столах: – Ну, смотри!

– А которая? – спросил старик.

– Вон та, – указал лохматый на крайний справа стол.

Аркадий Степанович, все так же держа Валю за руку, подошел к столу и отдернул простыню. Потом посмотрел на Валю:

– Ты, Валентин, это… посмотри, не мамка ли это твоя.

Валя подошел ближе, посмотрел на лицо женщины и вдруг заплакал.

– Не плачь, Валентин, – неожиданно сорвавшимся голосом произнес старик. – Чего уж теперь…

– Вы мне скажите, кто она такая, – послышался голос лохматого. – А то она у нас проходит, как неизвестная…

– Волкова у нее фамилия, – ответил старик, снова беря плачущего Валю за руку.

– А имя?

– Валя, как зовут твою маму? – повернулся к мальчику Аркадий Степанович и тут же поправился: – Звали…

– Галя, – всхлипывая, ответил мальчик.

– А отчество мамино?

– Николаевна, – едва слышно произнес Валя.

– Пиши: Галина Николаевна Волкова, – сказал лохматому Аркадий Степанович. – Все, что ли?

– А сколь ей лет-то было? – не унимался тот, слюнявя химический карандаш.

– Валентин, ты знаешь, сколько маме было лет?

– Нет, – покачал головой Валя.

– Пиши: двадцать… восемь, – буркнул лохматому Аркадий Степанович. – Теперь все?

– Все, – ответил тот.

– Ну что, Валентин, пошли? – повернулся он к мальчику.

– Куда? – поднял на него глаза Валя.

– Ко мне домой, – ответил Аркадий Степанович. – Со мной теперь будешь жить. – И добавил, немного помедлив: – Чай, не чужие.

Не было у старика никогда ни жены, ни семьи. А стало быть, не было и никаких внуков. Сам же он был внуком государственного крестьянина подмосковной деревеньки Петрово, свободного и платившего в казну денежный налог вместо оброка и барщины. Был дед Аркадия Степановича Петрова умельцем по столярному делу и мастерил по собственным эскизам замечательную мебель. Из-под рук Феоктиста Афанасьевича выходили такие комоды, полушкафы и прилавки, что их впору было выставлять на Всемирной выставке промышленных и ремесленных работ в Лондоне наподобие той, что была в 1851 году. Мебель от Феоктиста, как иногда называли приобретшие эти комоды и полушкафы московские помещики, дворяне и купцы, стояла в столовых, спальнях и гостиных таких фамилий, как князья Вяземские, Абамелек, Гагарины, Друцкие, Львовы, Козловские, Несвицкие, Шихматовы, Оболенские… Деньги за свою мебель Феоктист Афанасьевич выручал весьма неплохие, в деревеньке своей ему стало тесно, и он перебрался в Москву, на одну из улочек недалеко от Даниловского монастыря, где выстроил по купеческому образцу дом, наполовину каменный, наполовину деревянный, и, устроив на первом этаже мебельную мастерскую, приобрел патент, дающий право на изготовление и продажу мебели, а также нанял двух толковых работников.

Был Феоктист Афанасьевич к тому времени женат и имел дочь Аграфену и сына Степана, которого начал понемногу приобщать к столярному мастерству. Но Степан Феоктистович к работному делу был не шибко охоч, больше любил девок и дружеские пирушки, хотя однажды, после крепкой отцовой взбучки, заперся в мастерской на несколько дней и изготовил раздвижное кресло-канапе с бархатной обивкой, отделанное палисандром, орехом, вязом и красным деревом. Но главная изюминка была не в этом. В правом подлокотнике канапе была скрытая клавиша, при нажатии на которую под воздействием высвобожденной пружины выкатывалась на колесиках скрытая в днище лежанка, превращая тем самым широкое кресло-канапе в двуспальную кровать. Раздвижное канапе так понравилось старику Феоктисту, что он простил сыну все его прежние прегрешения, ибо сам до такого вовек не додумался бы.

Однако раздвижное канапе было последним мебельным изделием, сработанным отцом Аркадия Степановича. Скоро Степан Феоктистович женился, съехал от старика-отца и записался в артель механиков и слесарей по починке и обслуживанию особняков и доходных домов. Зарабатывал он неплохо, снял квартирку в Замоскворечье, а в одна тысяча восемьсот пятьдесят втором году в возрасте двадцати восьми годов народил сына, которого назвал Аркадием.

Все было ладно до января пятьдесят третьего года, когда в Москве обнаружилась страшная болезнь холера, завезенная из Петербурга каким-то инфицированным крестьянином. В течение зимы и весны гасить очаги заболеваний в Москве или, на худой конец, локализировать болезнь и не допустить ее распространения по всему городу еще как-то удавалось. Но в середине лета ситуация ухудшилась. В августе инфекционные клиники Москвы не успевали принимать заболевших холерой. Заразиться можно было где угодно: в лавке, на базаре, заговорив со знакомыми или просто проходя по улице. Будучи беременной, матушка Аркаши, коему исполнился год, невесть где подцепила страшную заразу, скоро слегла, была помещена в клинику и через неделю скончалась в муках и судорогах. Степан Феоктистович похоронил жену и страшно запил. Сестра его Аграфена иногда приезжала навестить брата, и однажды, увидев его в непотребном состоянии, а его маленького сына голодного, охрипшего от рева, забрала Аркашу к себе. То бишь в отцов дом, поскольку была она старой девой и проживала вместе с отцом Феоктистом Афанасьевичем, помогая ему клеить шпон на мебель и смотреть за работниками. Так Аркаша стал проживать со старым дедом и мрачной теткой со скверным характером. Через два года пьяный Степан Феоктистович попал под копыта лошади и колеса пролетки. Весь переломанный, он умер в земской лечебнице, не приходя в сознание.