Жестокость - Страница 8

— Тогда ты был добрым и сговорчивым, Джорджи. Сытый, холеный, ты тогда чуть ли не лопатой загребал деньги, да такие, каких в жизни своей раньше не видывал. И я помню твои слова, когда начались все наши трудности!

Движением плеч Хоппер оттолкнул от себя Барвелла; широкая грудь высоко вздымалась от душившего его гнева.

— «Парни, я никогда вас не подведу», — вот были твои слова. — «Я знаю, кто мои настоящие друзья! Вик, клянусь здоровьем своей матери!»

Не обращая внимания на тянувшего его за руку Барвелла, Хоппер шагнул в сторону Кайла, потом склонился над ним и плюнул ему в лицо. Кайл мягко улыбнулся, чувствуя, как слюна стекает по впадине на его изможденной щеке.

Хоппер выпрямился и постарался вобрать как можно больше воздуха в свою подрагивающую от напряжения грудь. Стоя на единственной ступеньке, ведущей в прихожую, он указал дрожащим толстым пальцем в сторону Кайла.

— Я с детских лет запомнил одну вещь, Кайл! Настоящий мужчина никогда не обманывает друзей, если хочет, по крайней мере, уважать себя самого! А уж поверят они ему или пошлют к черту — это их дело. И когда мужик начинает клясться своей матерью или детьми, значит он врет им! Так всегда бывает!

Барвелл вытолкал его из дома, затем как маленького за руку провел по дорожке и усадил в «Континенталь». Потом уселся за руль и, не заводя мотора, закурил сигарету.

— Что толку от всех этих эмоций? — наконец проговорил он.

Хоппера все еще трясло от гнева. — Нет, ты скажи мне, кого он хочет обмануть этой своей фальшивой позой?!

— Я не усмотрел в его словах ничего фальшивого, — с горечью произнес Барвелл, скользя взглядом вдоль улицы. — Просто Кайл ударился в религию. Стал своего рода новообращенным, что ли.

— Значит, ты тоже рехнулся. Да ведь он же никогда таким не был.

— Если бы ты хоть изредка почитывал что-нибудь помимо сводок тотализатора, то сам бы понял смысл того, что только что увидел. И следи за своим языком. — Барвелл пыхнул сигаретой. — Глядя на Кайла, мы смогли воочию увидеть все признаки синдрома обращения в веру: затяжная тревога, физическое истощение, чувство вины по поводу того, как он обходился с женой. Да и она сама по себе тоже является для него религиозным стимулом, своеобразным постоянным раздражителем. И чтобы понять это, совсем необязательно быть Зигмундом Фрейдом. Сейчас Кайл раскаивается за все то, чем занимался в последний год службы.

— Да, да, вот только я не намереваюсь садиться в тюрьму лишь потому, что в кого-то вселился Иисус Христос, — раздраженно проворчал Хоппер, глядя прямо в глаза Барвелла. — Не настолько я крупный делец.

Барвелл насмешливо ухмыльнулся. — Тебе бы хотелось пристрелить его, да? — Он резко дернул головой. — А ну, посмотри-ка на улицу.

Он подождал, пока Хоппер заметит два сигаретных огонька, слабо маячивших за лобовым стеклом одной из припаркованных машин. — Сзади найдется еще одна такая же парочка, и так они просидят всю ночь напролет, пока не прибудет утренняя смена.

Он щелчком отбросил сигарету на тротуар и повернул ключ стартера машины. — Окружной прокурор не дурак. Как только ему позвонили из Вашингтона, он сразу же расставил своих людей. И уж они позаботятся о том, чтобы Кайл был надежно прикрыт со всех сторон.

Хоппер с силой шмякнул себя кулаком по колену. — Сказал же тебе, что не сяду в тюрьму!

— Но мы же еще не умерли, Вик, — проговорил Барвелл.

— Это точно, — кивнул здоровяк, взгляд которого начал постепенно просветляться. — Он ведь может и передумать. Над ним все еще висит пятилетний срок, да и семнадцать «штук» — деньги тоже немалые. — Хоппер поднял голову. — Да уж, сдаваться мы пока не спешим. Всякое может случиться. Может, он вообще во сне умрет, вид у него неважнецкий.

— Или совершит самоубийство, — добавил Барвелл.

Прошло немногим более трех месяцев, когда они снова подошли к тому же дому. Сильный, порывистый ветер гнал вдоль мостовой искривленной улицы снежную поземку. Из машины оба выходили, подняв воротники пальто.

— И все же это неправильно, — упрямо проговорил Хопер, когда они двинулись по направлению к дому. — Ей-то за что платить?

— Хватит причитать, — сказал Барвелл. — Деньги для них все равно были отложены. Ей мы их и отдадим, чем сделаем женщину счастливой. Кто знает, что именно она способна доказать…

Уже после первого звонка вдова Кайла открыла дверь и пропустила их внутрь. Лица обоих мужчин раскраснелись от холода: симпатичное и благожелательное Барвелла и угрюмое и недовольное Хоппера.

— Давненько мы с вами не виделись, миссис Кайл, — проговорил Барвелл, снимая шляпу. — Нам бы надо прийти раньше, чтобы выразить вам свои соболезнования, но… — Он пожал плечами и слегка улыбнулся. — С учетом ненужной рекламы, которую могли создать покойному наши имена, мы решили, что будет лучше не ходить на похороны. Надеюсь, цветы от нас доставили в срок?

Ли Кайл кивнула. Она не отрываясь смотрела на вошедших, будто опасалась хоть на мгновение отвести от лица Барвелла свой встревоженный и одновременно преисполненный надежды взгляд. — Могу я… могу я предложить вам кофе?

— Нет-нет, — большое вам спасибо. — Барвелл улыбнулся, глядя на заострившееся, бескровное, жалкое лицо.

— У нас дела в другом конце города, — сердито добавил Хоппер. — И так уже опаздываем.

— Именно так, — кивнул Барвелл и, опустив голову, с излишним вниманием принялся рассматривать собственные ногти. — Миссис Кайл, в последние дни жизни у Джорджа, Вика и меня возникли некоторые затруднения. Однако сейчас, когда с нами уже нет вашего супруга, мне представляется, нет ничего такого, что омрачило бы нашу память о добром старом друге.

Из кармана своего кашемирового реглана Барвелл извлек длинный конверт из коричневатой бумаги и положил его в подрагивающую ладонь Ли Кайл.

— Мистеру Хопперу и мне очень хотелось, чтобы его вдова не испытывала лишних страданий от его преждевременной кончины. — Барвелл погладил худенькое плечо. — Как и договаривались, — добавил он.

Ли Кайл прижала конверт к костлявой груди и опустилась на стул; с ее губ сорвался едва слышный стон.

— Ну что ж, нам пора идти, — проговорил, направляясь к выходу, Барвелл. Хоппер двинулся следом. В его тяжелой походке и широченных прямоугольных плечах было что-то от каменного изваяния. Уже стоя в прихожей, он неожиданно обернулся.

— Миссис Кайл?

Женщина подняла глаза. — Да?

Его лицо исказила жестокая ухмылка. — Скажите, а в тот вечер — после нашего ухода — это действительно было самоубийство? — Он слегка качнул головой. — Вы ему часом немного не помогли?..

Лицо женщины словно само превратилось в отчаянный крик, как тогда, при первой их встрече, она почти дотронулась щекой до лежавших на коленях ладоней. Барвелл схватил здоровяка за руку и резко развернул. Затем уперся обоими кулаками в грудь, подталкивая к двери.

— Заткнись! Возвращайся в машину!

Ему пришлось потратить не менее четверти часа, чтобы успокоить ее. Когда рыдания наконец смолкли и она принялась снова и снова пересказывать ему, какой прекрасный это был человек, он понял, что ее уже можно оставить одну. Женщина проводила его до дверей.

— Все было в точности так, как об этом писали в газетах, мистер Барвелл, — проговорила она. — Если бы я не спала, тогда я смогла бы остановить его!.. Уж лучше бы мне видеть его в тюрьме, чем мертвым!

Барвелл аккуратно водрузил шляпу, прикрыв свою роскошную шевелюру. Потом, уже стоя на крыльце, он повернулся к ней и сказал:

— Лучше бы вам забыть про все это, миссис Кайл. И постарайтесь простить Хоппера. Он всегда был грубым, невежественным человеком.

Затем снова повернулся и медленно побрел к машине.

— Клянусь вам, что это правда, — послышалось ему вслед. — Я готова поклясться на могиле собственной матери.

В вагоне было почти пусто, и потому в распоряжении маленького мальчика была целая полка. Его мать сидела напротив, рядом с его сестренкой, совсем малышкой, державшей в одной руке сухарик, а в другой погремушку. Чтобы ребенок сидел прямо, его привязали к полке помочами, и потому всякий раз, когда девочка начинала заваливаться набок, лямки удерживали ее в полунаклоненном положении. Тогда мать поворачивалась к ней и снова сажала ее прямо. Мальчик тем временем смотрел в окно и жевал пирожок, а мать читала книгу и изредка, не отрываясь от нее, отвечала на его вопросы.