Жестокость - Страница 36

Читал? Ну да, конечно же!

— Прошу тебя, — пробормотал я, — постарайся как следует вспомнить. Неужели ты не помнишь, как все это началось? Зачем тебе вообще понадобилось идти в сарай?

— Да, это я, кажется, помню. Я пошла туда за рыбацкими грузилами.

— Грузилами? В сарай?

По крайней мере, это было уже что-то. Я уставился на нее такими же стеклянными глазами, какие были сейчас у того трупа, что лежал на полу.

— Послушай, — сказал я. — Ты вовсе не Анита Лумис. Ты — Сью Борден!

Она не произнесла ни слова. Было видно, что ей ни о чем не говорит это имя. Зато я все очень хорошо помнил; ту старую, давным — давно забытую всеми историю, неразгаданную тайну.

Усадив девушку на диван, я опустился рядом. Она на меня даже не смотрела, как, впрочем, и я на нее. И ни один из нас не смотрел на лежащее на полу тело. В комнате была нестерпимая жара. Я шепотом пересказывал ей ту самую историю — историю Сью Борден…

Было начало августа 1892 года. Расположенный в штате Массачусетс городок Фолл — ривер задыхался в накатывавших на него волнах раскаленного воздуха.

Обжигающие лучи солнца не пощадили и дом одного из наиболее уважаемых граждан города, достопочтенного Эндрю Джексона Бордена, который проживал в нем со своей второй женой, миссис Эбби Борден, мачехой двух его дочерей — Эммы и Сьюзен, или просто Сью. Всем небольшим хозяйством в доме заправляла экономка Бриджет Мэгги Салливэн. Гостивший у них в доме Джон В. Морей ушел куда-то по делам; Эммы, старшей дочери Бордена, дома тоже не было.

Второго августа, когда мистер и миссис Борден внезапно почувствовали себя плохо, в доме находились лишь экономка и Сью, и именно последняя стала распространять слух — в частности, сообщила своей подруге Мэрион Рассел, — что их молоко отравлено.

Впрочем, в такую жару как-то особенно даже и не думалось, а потому неудивительно, что сообщение Сью никто не принял всерьез. Эта угловатая, малопривлекательная, тридцатидвухлетняя женщина вызывала у окружающих весьма неоднородные чувства, В общем-то она слыла культурной и воспитанной особой, даже по Европе путешествовала, регулярно посещала церковь, вела один из классов в церковной миссии, а также пользовалась репутацией активистки в местной женской профсоюзной организации, равно как и в некоторых аналогичных. Тем не менее некоторые горожане находили ее излишне темпераментной, даже эксцентричной особой. Поговаривали, что у нее есть свои причуды.

Одним словом, весть о болезни Борденов распространилась довольно быстро, причем многие были склонны объяснять заболевание естественными причинами. И в самом деле, трудно было тогда думать о чем-то ином, кроме вездесущей, выматывающей жары, а кроме того, приближавшегося намеченного на четвертое августа ежегодного пикника, который по традиции устраивало городское полицейское управление.

Четвертого числа жара не спала ни на полградуса, однако, несмотря ни на что, к одиннадцати часам утра пикник уже был в разгаре. Примерно в то же время Эндрю Джексон Борден покинул свой офис в деловой части города и пришел домой, чтобы немного передохнуть на стоявшем в гостиной диване. Довольно быстро его сморило, хотя сон в столь душной комнате едва ли можно было назвать безмятежным.

Вскоре после этого в дом вернулась его дочь Сью — женщина ходила зачем-то в сарай, — она-то и обнаружила, что отец уже не спит.

Мистер Борден по-прежнему лежал на диване, хотя его голова была изуродована до неузнаваемости.

Сью сразу же позвала экономку Мэгги Салливэн, которая также отдыхала у себя в комнате, и послала ее за доктором Боуэном, который жил по-соседству с ними.

Того, однако, дома не оказалось.

Зато под руку подвернулась другая соседка, миссис Черчилль. Сью Борден встретила ее у порога дома.

— Кто-то убил папу, — сказала Сью.

— А мать где? — спросила миссис Черчилль.

Сью заколебалась, очевидно, ей тоже нелегко думалось в такую жару.

— Ну… ее нет. Ей прислали записку и попросили присмотреть за какой-то больной.

Миссис Черчилль не стала зря тратить время, тут же отправилась на извозчичий двор и позвала на помощь людей. Вскоре собралась приличная толпа соседей и друзей; присутствовали также подоспевшие полицейские и врач. И в самый разгар всеобщего смятения опять же миссис Черчилль вызвалась подняться наверх, чтобы осмотреть комнаты второго этажа.

Там она и нашла миссис Борден, также с раздробленной головой.

К тому времени, когда прибыл коронер доктор Долан, допрос уже начался. Начальник полицейского участка вместе со своими людьми немедленно прибыл на место происшествия и установил, что убийство не сопровождалось ограблением. Затем он приступил к допросу Сью.

Сью Борден заявила, что она находилась в сарае, где грызла грушу и одновременно искала рыболовные грузила. Внутри сарая было очень жарко, ее сморило, она прилегла на копну сена, задремала, а проснулась оттого, что услышала чей-то приглушенный стон, после чего решила вернуться в дом и узнать, в чем дело. Там же она обнаружила изуродованное тело отца. Вот и все…

Теперь все припомнили прежнюю историю, причем она, естественно, приобрела уже новое звучание. Местный аптекарь подтвердил, что несколько дней назад к нему обращалась одна женщина, пожелавшая купить синильной кислоты, по ее словам, яд ей понадобился, чтобы предохранить от моли ее меховое пальто. Разумеется, ей было отказано в этой просьбе, поскольку она не принесла выписанный врачом рецепт.

Женщиной этой оказалась Сью Борден.

Далее с особой тщательностью было проверено заявление Сью о том, что мать ее якобы получила записку, после чего ушла проведать больную подругу, как и ожидали, никакой записки не было в помине.

Следствие между тем шло полным ходом. В подвале полиция обнаружила тесак со сломанной рукояткой, судя по внешнему виду, его недавно тщательно отмывали, после чего присыпали золой. Вода и зола, как известно, позволяли избавиться от нежелательных пятен…

Естественно, потрясение, жара и всеобщее замешательство сыграли определенную роль в последующих событиях. Полиция пока не стала предпринимать каких-либо решительных мер, и дело было временно прикрыто в ожидании предстоявшего судебного дознания. В конце концов, Эндрю Джексон Борден был состоятельным гражданином; его дочь также была известна и уважаема, так что никому не хотелось пороть горячку и совершать необдуманные действия.

Шли дни, жара по-прежнему не спадала, тогда как городок переполнялся слухами, передававшимися его жителями в частных беседах. Как оказалось, через три дня после совершенного преступления подруга Сью, та самая Мэрион Рассел, решила навестить ее и зашла к ней как раз в тот момент, когда женщина сжигала в печи свое платье.

— Да вот, все заляпала краской, — пояснила она ей.

Мэрион обратила внимание на то, что это было то самое платье, которое было надето на Сью в день убийств.

Рано или поздно, но судебное дознание все же состоялось, и едва ли кого-нибудь удивил принятый на нем вердикт: Сьюзен Борден было предъявлено официальное обвинение в убийстве родителей, и по этой причине она подверглась аресту прямо в зале суда.

Пресса подняла обычную в подобных случаях шумиху; церковная община рьяно защищала Сью; несчастную сироту стали слезливо жалеть чуть ли не повсюду. За те полгода, что прошли до начала основного рассмотрения дела в суде, оно приобрело поистине международную известность.

Тем не менее ничего нового по нему так и не было обнаружено.

В ходе всех тринадцати дней слушаний на разные лады пересказывалась все та же история, лишенная каких-либо сенсационных открытий.

С какой это стати образованная и благовоспитанная девица, к тому же уроженка Новой Англии, вдруг вздумала бы хладнокровно зарубить топором отца и мачеху, после чего вот так просто взять и «обнаружить» их тела и тут же вызвать полицию?

Обвинение не смогло дать убедительного ответа на этот вопрос, и потому 20 июня 1893 года после часового совещания суд присяжных полностью оправдал Сьюзен Борден.