Жестокое милосердие - Страница 2

И все же не таких солдат желал видеть теперь рядом с собой Беркут, совершенно не таких. Да только что уж тут возмущаться? Каких война и случай послали…

Проехав еще с километр, лейтенант остановил машину и быстро поменялся местами с Корбачем.

– Оружие все время держать готовым, – напомнил бойцам. – И не сбивайтесь в кучу. Не забывайте, что у немцев такие же шмайсеры, как и у вас.

Наконец Корбач свернул на проселочную дорогу, и впереди показались островки редколесья. Со слов Звездослава Беркут уже знал, что за несколькими такими посадками должно находиться село, а за ним – лес. Правда, в глуши его тоже может явиться им небольшое село, если только немцы не сожгли его, но там уже настоящие леса, в которых можно чувствовать себя более или менее защищенными.

Еще больше ободряло Беркута то, что, судя по карте, этими лесами они смогут пройти километров пятьдесят. А там и до Украины рукой подать. И сразу же вспомнилось: Подольск, лесная база отряда, последний бой на Змеиной Гряде… Крамарчук, Мазовецкий, Мария, другие ребята – живые и погибшие…

Вновь и вновь Беркут припоминал тех, кого послал тогда на задание вместе с Мазовецким и Крамарчуком. Неужели никто из них не спасся? Неужели никого из них уже не придется встретить в лесах под Подольском?

Как все круто изменилось в его жизни! Карательная экспедиция, бой на гряде, дни скитания по лесу, предательство старика, у которого он решил переночевать и немного отогреть свою простуду… А затем вдруг плен, имитация расстрела, вновь лагерь, наконец побег, и вот теперь эти бесконечные дороги и хутора Польши…

Вечерами, сидя в землянке вместе с Влади-славом Мазовецким, он не раз выслушивал почти детское фантазирование поручика о том, как, вернувшись в Польшу, он создаст небольшой партизанский отряд и развернет борьбу за независимую Польшу. Слушать – слушал, но даже в сонном бреду не мог предположить, что очень скоро сам окажется на польской земле, и что самому ему, причем раньше, чем Мазовецкому, придется пройти почти через всю Польшу. Как партизану, с боями…

– Товарищ лейтенант, немцы! – вырвал его из потока раздумий крик Корбача. Но, прежде чем Андрей увидел этих самых немцев, он успел выхватить пистолет и приоткрыть дверцу кабины, готовый в любое мгновение броситься на землю.

– Да это же всего лишь немецкий пост! – сказал он несколько разочарованно, заметив наспех сколоченный шлагбаум, возле которого, рядом с мотоциклом, топтались трое солдат.

– Что-то многовато их там.

– Не больше, чем нас. И вообще, воспринимай все это спокойнее. Кстати, ты впервые употребил слово «товарищ». До сих пор я был для тебя «паном».

– Но ведь в Советском Союзе к офицерам обращаются именно так – «товарищ»?

– В Союзе – да, так что привыкай. Ну что, гренадеры-кавалергарды, – ступил он на подножку, ожидая, пока Корбач медленно подведет машину к посту. – Следите за моей реакцией и моими действиями. Пальбы не открывать. Говорить только по-немецки, а лучше – вообще, нагло, по-русски, молчать.

– Что за граница, фельдфебель? – машина еще двигалась, но Беркут на ходу спрыгнул и побежал к шлагбауму, махнув Корбачу рукой, чтобы тот притормозил.

– Приказано перекрыть дорогу и проверять документы, господин обер-лейтенант.

– У германских офицеров – тоже? – удивленно вскинул брови Беркут.

Фельдфебель растерянно взглянул на стоявших рядом солдат, смотревших на обер-лейтенанта скорее с любопытством, нежели с настороженностью.

– Относительно офицеров… особого приказа не было, господин обер-лейтенант. Оставляя нас здесь, лейтенант просто приказал проверять документы. А вот относительно офицеров…

– Ясно, фельдфебель, вот мои документы. Очевидно, речь шла о гражданском населении. Очередная операция против партизан – так я понял?

– Так точно, прочесывают деревню Гнилевичи, – фельдфебель мельком взглянул на фото и вернул удостоверение.

– Давно пора, – машинально одобрил Беркут.

– Партизаны часто бывают там, и даже оставляют у местных крестьян своих раненых. Кстати, вы с группой тоже в Гнилевичи?

– Вообще-то, нам, фельдфебель, нужно в Оржицу. Но там, в кузове, девица-полька… – перешел «обер-лейтенант» на полушепот. – Она хоть и полька, однако давно и старательно доносит нашей разведке на поляков… Так вот, приказано подбросить ее к Жечникам, чтобы пожила там какое-то время, и чтобы потом нам не приходилось прочесывать эти самые Жечники вслепую, как теперь – Гнилевичи. Поэтому прикажите своим рыцарям поднять это бревно… – кивнул в сторону шлагбаума.

– Яволь, господин обер-лейтенант. Пропустить машину!

– Проезжай, – махнул рукой Беркут. – Проезжай, проезжай, я догоню. Не подскажете, фельд-фебель, как эти самые Гнилевичи можно объехать? Хочется, чтобы как можно меньше поляков, да и немцев тоже, видело польку в нашей машине. Надеюсь, вы понимаете, с чем это связано? Как трудно подготовить своего надежного агента, и как легко бывает провалить его.

Фельдфебель иронично осмотрел словоохотливого обер-лейтенанта, хранителя великих тайн рейха, и великодушно пожал плечами.

– По дороге объехать нельзя. Она ведет прямо в село. Но у колодца, первого, который вам попадется, можно свернуть и объехать по лугу под самым лесом. Утром мы проводили разведку. Машина там пройдет, однако у села ее обязательно проверят, там стоит пост.

– Спасибо, фельдфебель. Два железных креста вам на грудь. И вашим рыцарям – тоже. «По березовому – над каждым», – добавил он уже про себя, прыгая на подножку. – А ведь их можно было перестрелять, как думаешь, Арзамасцев? – спросил он, глядя на побледневшее лицо ефрейтора, все еще инстинктивно сжимающего в руке немецкий автомат.

– Зачем ввязываться, лейтенант? Зачем ввязываться?! – нервно отреагировал тот. – Лучше вообще бросить эту машину и дальше пробираться пешком. Так спокойнее и надежнее. Ты же видишь, что все дороги перекрыты. Эти олухи не стали придираться, так на следующем посту затормозят. Причем навечно.

– Привыкай, ефрейтор, дорога нам предстоит далекая: успеем и пешком, и ползком. Кстати, Анна, там, у шлагбаума, для тебя тоже нашлась роль.

– Быть вашей общей любовницей? – с большим усилием воли заставила себя улыбнуться полька. Андрей должен был отдать ей должное: она старалась не трусить. И ей это даже порой удавалось.

– Не любовницей, а любимицей. Мы – спецгруппа. Ты – тайный агент гестапо. Мы везем тебя в Залещики, где ты должна будешь какое-то время поработать. Только что я испытал эту легенду.

– Спасибо, пан лейтенант-поручик, – неожиданно серьезно проговорила Анна. – Я согласна.

– Правда? Чудесно. Тогда входи в роль.

– Я согласна на любую роль, только бы остаться с вами. Правда, боюсь, как бы кто-то из поляков так и не запомнил меня в роли агента гестапо. А то ведь потом не отмоешься, повесят.

– Ну, особо распространяться о твоих «связях с гестапо» мы не станем. Однако об этом мы еще поговорим.

– Обязательно поговорим, – оживилась Анна. И ни для кого из мужчин не осталось незамеченным, что поговорить с лейтенантом ей хотелось вовсе не о вымышленной службе в гестапо.

«А ведь роль действительно заинтересовала ее, – отметил про себя Беркут, садясь в кабину. – Ее бы немного подготовить, и могла бы стать неплохой разведчицей. Да только не в нашей группе решать ее судьбу».

Он вспомнил, как упорно настаивала Анна на том, чтобы они взяли ее с собой. Как буквально с оружием в руках отстаивала свое право быть с ними. И становилось ясно: обиженная судьбой девушка вдруг поняла, что в этой войне без нее не обойдутся; точно так же, как и ей от войны не спрятаться, и на хуторке не отсидеться.

Весь опыт войны в тылу врага подсказывал лейтенанту, что именно из таких людей получаются самые стойкие партизаны, самые настойчивые истребители врага.

– И все же мне непонятно, почему эти, у шлагбаума, проверили только ваше удостоверение, к тому же слишком бегло, – молвила Анна. – Почему не принялись проверять всех нас? Даже не заглянули в кузов машины.