Жестокая память. Нацистский рейх в восприятии немцев второй половины XX и начала XXI века - Страница 11

Для Манштейна, несшего прямую ответственность за гибель немецких солдат под Сталинградом, главным в его мемуарах являлись самооправдание и объяснение трагедии на Волге «интересами государства». Книга хорошо расходилась, ее направленность удачно совпала с политической линией правящих кругов ФРГ; отзывы в печати были сугубо позитивными.

Формировался идеологический климат, вполне подходящий для создания западногерманской армии, во главе которой стали бывшие генералы вермахта, и для вступления ФРГ в НАТО. В записке, подготовленной в августе 1950 г. по поручению канцлера Аденауэра бывшим генерал-лейтенантом Шпейделем, прямо выдвигались требования «помиловать военных преступников, прекратить диффамацию немецких солдат»[132]. Аденауэр, выступая в бундестаге 5 апреля 1951 г., утверждал: «Среди военнослужащих число тех, кто действительно виновен, столь невелико, столь незначительно, что это не наносит какого-либо ущерба чести бывшего вермахта»[133].

Центральным пунктом в деле оправдания (и прославления!) вермахта служила трактовка битвы под Сталинградом. Многочисленные апологетические изложения истории дивизий вермахта, воевавших под Сталинградом[134], воспоминания Манштейна стали, по словам Михаэля Кумпфмюллера, выражением «идеологического противостояния холодной войны и перевооружения ФРГ» и «отчетливого отказа от категорий вины и покаяния»[135]. Гётц Али считает, что после 1945 г. правда о войне «была заморожена». «Политической формой, которая была найдена для этого замораживания, стала холодная война»[136].

Непременным компонентом западногерманского массового (и для ветеранов, и для молодежи) чтения 1950-х гг. стали серийные выпуски «солдатских историй» карманного формата, большая часть которых повествовала о «войне на Востоке», в том числе и о битве под Сталинградом. Бойко раскупались еженедельные выпуски серии «Der Landser» (объем 64 с.), «Der Landser — Großband» (объем 96 с.), «Der Landser — SOS» (объем 88 с.). Общий месячный тираж выпусков составлял 230 тысяч экземпляров, а число названий превысило 5 тысяч.

Катастрофа 6-й армии трактовалась следующим образом: «Германии не надо стыдиться своих сынов, воевавших в Сталинграде… Героическая борьба в Сталинграде навсегда войдет в историю». Солдаты и офицеры вермахта представали благородными и страдающими героями и жертвами, СС и СД — злодеями, творившими грязные дела без ведома армии, а русские — жалкими, но коварными варварами[137]. Налицо прямое продолжение нацистского мифа о Сталинграде.

Большими тиражами издавались десятки романов о «войне на Востоке», герои которых сражались за «абендланд». Ни о какой вине за развязывание массовой бойни не было и речи. Типичным примером хорошо продававшейся литературы такого рода был вышедший в 1956 г. роман Хайнца Конзалика «Врач из Сталинграда», на страницах которого немцы, вторгнувшиеся на советскую землю, представали жертвами Красной Армии. Конзалик приписывал русским «плоский сибирский ум» и «первобытный страх рабов»[138].

В 1954 г. западногерманский издательский концерн «Bertelsmann» выпустил на книжный рынок новинку, немедленно ставшую бестселлером, — «Последние письма из Сталинграда»[139]. В подборку вошло 39 фрагментов писем, многократно и обильно цитировавшихся историками и публицистами, у которых не возникало сомнений в подлинности текстов. На основе «последних писем» были сняты кино- и телефильмы, написаны музыкальные сочинения. Однако речь идет о документах фиктивного характера. Письма весьма пространны, по нескольку страниц. Но у солдат не было ни бумаги, ни карандашей, ни времени для сочинения длинных посланий. Нелепо выглядят церемонные обращения к адресатам. В письмах не раз было сказано, что через какое-то время из окружения вырвется последний самолет. Но откуда можно было в той кошмарной обстановке всеобщей паники и неразберихи знать, какой самолет окажется последним? Солдаты прекрасно знали, что каждое письмо внимательно прочитывается цензором, поэтому были невозможны то и дело встречающиеся высказывания типа «Гитлер нас предал», «Германия погибла», как и сообщение о том, что «200 тысяч солдат сидят в дерьме» (о численности войск в котле стало известно позднее).

В чем причина того, что вопрос об аутентичности «последних писем» не ставился в ФРГ в течение десятилетий? В том, очевидно, что форма и содержание псевдоисточника соответствовали стереотипам общественного сознания в годы холодной войны. Катастрофа вермахта на Волге позволяла гражданам ФРГ ощущать себя неким «сообществом жертв», а ужасающая правда о подлинных целях войны против СССР, о преступлениях вермахта вызывала аллергию. Налицо было невысказанное желание уйти от вопроса об ответственности за войну и за сталинградскую катастрофу, провести линию размежевания между вермахтом и Гитлером.

Но существовали ли очаги противодействия этой доминирующей тенденции? В 1956 г., когда бывшие нацистские генералы уже обживали кабинеты в зданиях командования бундесвера, в журнале «Frankfurter Hefte» была опубликована статья «Какой закон повелел немецким солдатам умирать на берегах Волги?»[140]. Автором текста был Иоахим Видер (1912–1992) — специалист по истории французской и итальянской культуры, призванный в вермахт и служивший в должности лейтенанта в штабе 8-го корпуса 6-й армии. Он прошел сквозь ад сталинградского окружения, оказался в лагере № 97 для немецких офицеров в Елабуге, участвовал в основании Союза немецких офицеров (сентябрь 1943 г.), в 1950 г. вернулся из плена, был руководителем Баварской государственной библиотеки. В статье Видера содержался обстоятельный критический разбор воспоминаний Манштейна.

Книга, с полным основанием заявлял Видер, есть «попытка оправдать смертный приговор, вынесенный сотням тысяч людей и беспощадно приведенный в исполнение во имя “высшей стратегии”»[141]. «В какой мере, — вопрошал Видер, — смерть 200 тысяч человек, смерть по приказу верховного командования, можно оправдать моральными законами?»[142]. Вывод автора гласит: вермахт превратился в «инструмент нацистского стремления сохранить власть»[143]. Видер призывал сынов и внуков солдат Сталинграда извлечь уроки из национальной катастрофы. Мифу о «беспримерном героизме» вермахта он противопоставил правду о «доблестной советской 62-й армии, которая осенью 1942 г. в огненном аду Сталинграда долгие месяца упорно обороняла два небольших плацдарма на волжском берегу, храбро сражаясь и выстояв под яростным напором превосходящих немецких сил»[144]. Ни один из профессиональных историков ФРГ не решался тогда, в середине 1950-х гт., на такое непривычное признание…

Эрих Мария Ремарк (1898–1970) — всемирно признанный писатель, книги которого расходятся громадными тиражами. Его читают и почитают миллионы людей. Роман «Время жить и время умирать», опубликованный в 1954 г., занимает особое место в его творческом наследии и в германской литературе XX в. Это — единственное произведение Ремарка, действие которого происходит в России. Среди сотен названий немецкой военной прозы только во «Времени жить и времени умирать» осью сюжета являются преступления вермахта на оккупированных территориях СССР.

Эрих Мария Ремарк решился на мужественный поступок: раскрыть беспощадную правду об этих злодеяниях, бросив вызов утверждавшемуся в ФРГ «режиму реставрации». «Автор надеется, — писал Ремарк, — и в дальнейшем выводить общество из равновесия»[145]. Писатель искренне надеялся на то, что обнародование в Германии правды о преступлениях Третьего рейха, «распространение информации о нацистских злодеяниях» вызовет у немцев «волну глубокого стыда, ярости и ненависти, понимания своей вины», «волну пробуждения из состояния кошмара»[146].