Жёсткий ночной тариф (Бронированные жилеты) - Страница 7

— Не забыл Витеньку! — Она была поддатой больше обычного.

Два молодых милиционера из патрульной машины с любопытством оглянулись в его сторону. Кроме них, Игумнов увидел за столом еще Ксению — студентку, работавшую в отделе кадров, кандидатку в валютные проститутки невысокого пока ранга.

Ксения делала вид, что они незнакомы, глянула сквозь Игумнова, как через стекло.

— Присаживайся! Вот и ребята тоже подъехали! Помянем Витеньку. Ведь сорок дней…

Витькина мама двигалась как во сне, ее все время клонило на сторону.

Ксения нашла его взглядом, иронически поклонилась, он тоже кивнул. Ксения приходила в проходную из-за него — у них с Игумновым были свои дела. С Витькой ее связывали чисто дружеские отношения.

— На помин души…

Витькина мама достала початую бутылку, налила понемногу всем. Один из постовых ладонью накрыл стакан — он был за рулем.

Выпили, не чокаясь. Обжигающее тепло спустилось к груди и вновь прошло наверх, к голове. Была это никакая не водка — чистый спирт из фурнитурного цеха завода.

— Скоро некому будет и помянуть… — Старуха прослезилась.

Игумнов знал Витеньку давно. С первого дня, когда из восьмого отделения ГАИ, обслуживавшего правительственную трассу, был переведен в розыск.

Игумнова выперли из ГАИ несправедливо, с треском, абсолютно бесчестно, по жалобе холуя из Совмина, который сначала на дороге совал ему трояк, а когда Игумнов не взял и сделал просечку в талоне, оболгал его по «вертушке» на самом верху.

— Еще по маленькой… — предложила Витькина мать.

Игумнов снова выпил. И стало спокойно. Все, что произошло в долгую эту ночь, сразу притихло и уменьшилось.

«Буря в стакане воды. Все хорошо…»

Грызун этот с пистолетом-пулеметом мог разнести их в клочья, но все хорошо, хотя и некому порадоваться вместе с ними. Жена? Она давно уже слушает вполуха. В сущности, у него все одно и то же. Задержания, драки, допросы. Удивительно однообразно, когда смотришь со стороны. Идет постепенная переориентация.

— Бери, — Ксения подвинула огурец.

— Спасибо.

— …Все забыли Витеньку… — завела сторожиха. — И с завода, который на пенсию его оформлял, никто не пришел. Ни единого человечка…

Милиционеры согласно кивали, поглядывали на часы. Игумнов ничего не сказал. Витька все врал матери. Не было никакого завода, ни коллектива, отправлявшего на пенсию. Был он, Игумнов, на которого сын ее мог рассчитывать. После нелепой смерти в больнице от закупорки сосуда воздухом во время укола Игумнов потерял одного из своих помощников, которого мог бы сейчас использовать.

— Ты ездила в аэропорт? — Игумнов повернул голову к Ксении.

— Два раза.

— И что?

— Там своя мафия, Игумнов… Можно без глаз остаться.

— Звони, когда следующий раз поедешь.

— Как скажешь, начальник.

— Ксеня, ты помой помидоры… — сказала старуха. — Там моченые яблоки есть…

Ксения поднялась — стройная, молодая, три четверти — длинные крепкие ноги, затянутые в джинсы, сверху куртка, косметика и распущенные по плечам волосы.

— Еще одна женщина пропала, — сказал Игумнов, когда Ксения вернулась с помидорами.

— Там же, в Домодедове?

— Да. Опять молодая.

— Давно?

— Неделю назад… — Он еще раньше говорил ей про случаи со Старковой и Зубрун. — Мылина ее фамилия. И опять воронежский самолет.

— Может, еще по граммулечке? — спросила старуха, обращаясь к Игумнову и Ксении.

Игумнов почувствовал, как горячая женская нога коснулась его колена, чуть поднялась над полом, чтобы провести ближе к голени.

Снова отошли вдруг заботы. Бродившие в нем отзвуки пережитого. Собственные семейные неурядицы.

Все стало предвкушением новых страстей. Он молча сделал глоток, и то, что он молчал и не отодвинулся, было красноречивее слов.

— Ну, мы пошли, мать… — Водитель поглядел на часы, стал подниматься.

— А помидоры?

Игумнов и Ксения тоже поднялись.

— Осторожнее, Ксения, ходи… — сказала сторожиха. — Вокзал все-таки…

— Тоже мне вокзал! Одни педики и мешочники… — Ксения перебрала в воздухе пальчиками вместо привета. — Поезда за границу не ходят, значит, и дел нет… — Свободной рукой она подхватила Игумнова. — Устроишь тачку, начальник?

…На площади, сбиваясь в кучки, бродили желавшие уехать. Несколько свободных такси стояло в центре. Судя по трафаретам, они ехали в парк, но никто не уезжал. Таксисты были готовы везти хоть на край света за четвертную, зеленую, стольник. Один — поздоровее — подошел к Игумнову с Ксенией.

— Куда, мастер?

— Какой тариф? — спросил Игумнов.

— Ночной, конечно. Жёсткий.

— Перебьешься.

Знакомый диспетчер увидел его издали, подошел к стоявшему водителю поплоше, что-то сказал.

Игумнов и Ксения закурили. Еще через несколько минут водитель подал машину.

— А все-таки тебе придется поездить в аэропорт к воронежскому рейсу. Сможешь? Будто только что с самолета…

Она пожала плечами, обдала дыхом крепких молодых губ:

— Как скажешь, начальник…

Он вспомнил жену — по началу их любви она очень любила эту приговорку.

Реализацию дела «Форель» назначили на пятницу. В этот день ресторан работал с максимальной нагрузкой. Официантки перед концом смены должны были сдать деньги старшей, а та поднять их наверх.

После обеда Гийо уехал к друзьям, оттуда в Гнездиковский переулок, на закрытый просмотр. Вместе с ним новый американский боевик смотрели семьи глав двух ведомств и директор гастронома № 1 «Елисеевского» — среднего роста брюнет, приехавший вместе с женой. С собой он привез тяжелый кейс.

В кейсе, как выяснилось, ничего не было, кроме коробок «Вишни в шоколаде». Гастрономщик имел обыкновение открывать их во время сеансов и пускать по рядам небольшого — человек на 15 divide;20 — смотрового зала.

После просмотра он о чем-то несколько минут разговаривал с Гийо — содержание разговора не было зафиксировано — и уехал без сопровождения вместе с женой, а директор ресторана попал на дачу к любовнице и там заторчал.

Картузов ерзал, смотрел на часы.

Было поздно.

Участники операции так и находились все вместе. Никто не мог покинуть кабинет, позвонить по телефону, выйти в коридор; в туалет ходили всем скопом — с солеными милицейскими остротами, грубыми шутками. До последней минуты никто точно не знал, зачем их собрали.

Снова звонил генерал Скубилин. Теперь уже напрямую — к Омельчуку:

— Как?

— Ждем, товарищ генерал. Оперативный состав весь тут, у меня. — И врал беззастенчиво: — Третьи сутки без сна, Василий Логвинович!

— Передай от моего имени: никого не обидим. Как прокурор даст санкцию, сразу выходные. Пять дней каждому! — Это тоже была ложь. — И поощрения. Кто что заслужил. С тобой я лично распиваю бутылку коньяка.

— Ловлю на слове, Василий Логвинович. Выше награды мне не надо…

Едва генерал положил трубку, раздался звонок, которого все ждали.

— Понятых! — заорал Омельчук. — Следователя! Отключить телефоны, кроме моего и дежурного! Разворачиваемся!..

Из сейфа появились опечатанные сургучом конверты с заданиями. Адреса, постановления, маршруты. Номера машин, последовательность обысков, фамилии конкретных исполнителей.

Пущенная Омельчуком машина раскручивалась медленно и окончательно набрала силу далеко за полночь.

Оперативникам, следовавшим за директором по Минскому шоссе, где-то на полдороге встретилась другая машина — с работниками ОБХСС, — они везли санкцию на обыск.

— Груз сдали.

— Груз приняли.

Не подозревавший ничего Гийо подкатил новенькую «Волжанку» к вокзалу, вышел сладко утомленный, расслабленный.

С этой минуты он практически был уже в руках ОБХСС. На третьем этаже, в комнате матери и ребенка, находился эксперт-криминалист с фоторужьем. Ружье нацелено было в окно кабинета директора.

Гийо не спешил.

Прошел в буфет, купил из-под прилавка втридорога бутылку «армянского». Расплатился. Пожелал буфетчику здоровья. Он никогда не брал у себя в ресторане бесплатно — таковы были его правила.