Жертва Сочинение г-жи Монборн - Страница 2

Но если мужчине суждено и блаженство взаимности и блаженство соединения, то она же, все она, в летах его мужества, путеводная лучезарная звезда его жизни, опора, источник силы, который не дает душе его остынуть, очерстветь и ослабнуть. В старости она бледный луч солнца, напоминающий ему, что для него было некогда другое, яркое и пламенное солнце, роскошно освещавшее дорогу его жизни и давшее вкусить ему все человеческие радости!..

Итак, поприще женщины – возбуждать в мужчине энергию души, пыл благородных страстей, поддерживать чувство долга и стремление к высокому и великому – вот ее назначение, и оно велико и священно! Для нее – представительницы на земле красоты и грации, жрицы любви и самоотвержения – в тысячу раз похвальнее внушить «Освобожденный Иерусалим», нежели самой написать его, так же как в тысячу раз похвальнее вручить своему избранному щит с заветом «с ним или на нем!», нежели самой броситься в пыл битвы с оружием в руках. Утешительница в бедствиях и горестях жизни, радость и гордость мужчины, она – гибкая лоза, зеленый плющ, обвивающий гордый дуб, благоуханная роза, растущая под кровом его могучих ветвей и украшающая его уединенную и суровую жизнь, обреченную на деятельность и борьбу. Предмет благоговейной страсти, нежная мать, преданная супруга – вот святой и великий подвиг ее жизни, вот святое и великое ее назначение! Природа дала мужчине мощную силу и дерзкую отвагу, мятежные страсти и гордый, пытливый ум, дикую волю и стремление к созданию и разрушению; женщине дала она красоту вместо силы, избытком нежного и тонкого чувства заменила избыток ума и определила ей быть весталкою огня кротких и возвышенных страстей: и какая дивная гармония в этой противоположности, какой звучный, громкий и полный аккорд составляют эти два, совершенно различные, инструмента! Воспитание женщины должно гармонировать с ее назначением, и только прекрасные стороны бытия должны быть открыты ее ведению, а обо всем прочем она должна оставаться в милом, простодушном незнании; в этом смысле ее односторонность в ней достоинство; мужчине открыт весь мир, все стороны бытия.

Что же такое женщина-писательница? Женщина имеет ли право и может ли быть писательницею?

Прекрасны изображения Сафо и Коринны, прекрасны, как поэтические грезы, как создания фантазии; но что такое они в самом деле? Амазонки, Брадаманты, академики в чепцах, семинаристы в желтых шалях! Уму женщины известны только немногие стороны бытия, или, лучше сказать, ее чувству доступен только мир преданной любови и покорного страдания; всезнание в ней ужасно, отвратительно, а для поэта должен быть открыт весь беспредельный мир мысли и чувства, страстей и дел. Знаем много женщин-поэтов, но ни одной женщины-гения; их создания недолговечны, ибо женщина только тогда поэт, когда любит, а не тогда, когда творит. Природа уделяет им иногда искру таланта, но никогда не дает гения: Коринна побеждала Пиндара на играх олимпийских, но Пиндар победил Коринну в потомстве, ибо потомство рукоплещет созданию, а не творцу, и его не подкупишь роскошью стана, прелестью лица! И вот почему, когда читаешь произведение женщины, дышащее живым, неподдельным чувством, блещущее искорками таланта, то невольно жалеешь, думая, чем бы могла быть такая женщина и на что бы могла обратить прекрасный дар природы – пламень своего чувства.

Женщина должна любить искусства, но любить их для наслаждения, а не для того, чтоб самой быть художником. Нет, никогда женщина-автор не может ни любить, ни быть женою и матерью, ибо самолюбие не в ладу с любовию, а только один гений или высокий талант может быть чужд мелочного самолюбия, и только в одном художнике-мужчине эгоизм самолюбия может иметь даже свою поэзию, тогда как в женщине он отвратителен… Словом, женщина-писательница с талантом жалка; женщина-писательница бездарная смешна и отвратительна.

И должно ли, и может ли это оскорблять женщину? Все прекрасно и высоко в пределах своего назначения, и все должно гордиться и радоваться своим назначением, ибо оно есть воля провидения. Кто в юности не почитал себя поэтом, кто избытка чувств не принимал за пламень вдохновения, кто не писал стихов? Эта слабость простительна в мужчине; но и он смешон и презрителен, если назло рассудку и вопреки природе, грех своей юности сделает грехом своей жизни, ибо в таком случае он есть самозванец, бунтовщик против вечных уставов провидения. Что ж должно сказать о женщине?..

Но мое отступление уж чресчур длинно и, вероятно, также и скучно, а все оттого, что я не люблю женщин-писательниц! Бог с ними! Обращаюсь к прерванной нити моего рассуждения. Я остановился, помнится, на том, что во Франции женщины-писательницы с особенным ожесточением восстали на брак. Нужно ли говорить, чего хочется этим женщинам, чего добиваются они? Если бы еще они увлекались ложными, но поэтическими идеями о добреньком старичке платонизме или не менее ложными и не менее поэтическими идеями об отречении от всех человеческих чувств и принесении их в жертву какой-нибудь задушевной мысли, – так и быть! Но нет, очень понятен этот сен-симонизм, эта жажда эманципации: их источник скрывается в желании иметь возможность удовлетворять порочным страстям… Une femme emancipee[5] – это слово можно б очень верно перевести одним русским словом, да жаль, что его употребление позволяется в одних словарях, да и то не во всех, а только в самых обширных. Прибавлю только то, что женщина-писательница, в некотором смысле, есть la femme emancipae.

Но какая причина тому, что писатели стали так восставать против брака? Причина очевидна: они не умеют отличить идеи брака от злоупотреблений брака. Люди все опрофанировали; они торгуют своими чувствами, совестию, они из брака, одного из священнейших установлений, сделали род торговой сделки, и, надо сказать правду, ничто так не пострадало от злоупотреблений развращенной человеческой воли, как брак. Но довольно: нет ничего смешнее и глупее, как с важностию доказывать, что 2 × 2 = 4. Но, скажут многие, каковы же должны быть все эти люди, которые отвергают святость и необходимость брака? Не истинные ли они чудовища? – О нет, милостивые государи, я совсем не так думаю о них. По моему мнению, многие из них, может быть, очень добрые и почтенные люди, даже способные сделаться хорошими супругами и отцами: отличайте преувеличение от злонамеренности. Яростная волна подмывает песчаный берег и с бессилием разбивается о гранитную скалу; для сомнения также есть свои песчаные берега, свои гранитные скалы. Не бойтесь за брак, не страшитесь эманципации женщин: все это вздоры довольно милые и забавные, но нимало не опасные. – Но какая же польза от этих новых мнений, этих безнравственных филиппик против вековой, очевидной истины? О, очень большая! Знаете ли что? У людей преслабая память; они находят истину и следуют ей; потом эта истина, по их похвальному обычаю, мало-помалу искажается и наконец делается совершенною ложью; люди привыкают к ее искаженному, обезображенному виду, от души веря, что она всегда была такова; когда какой-нибудь беспокойный чудак посмеется над их истиною, они рассердятся, начнут ее защищать, подвергнут ее строгому анализу и доищутся до ее начала, и вспомнят ее в ее первобытной чистоте. Споры кончатся, и истина восстановится во всем своем блеске. Итак, заключаю: «Провидение ведет человечество к его цели путями дивными и таинственными; часто то самое, что, по-видимому, должно бы отдалить его от этой цели, приближает его к ней: это попятные движения вперед».

Да – может быть, уже недалеко то время, когда люди не только перестанут вооружаться против брака, но перестанут и торговать им; когда женщины не только перестанут авторствовать, но даже перестанут и верить тому, чтобы когда-нибудь существовали женщины-писательницы!..