Женское нестроение - Страница 46

За что? во имя чего? Что онъ получаетъ за это?

— Я не семьянинка, пойми меня… Я была безсильна бороться со страстію… Но мнѣ не хотѣлось измѣнять своимъ принципамъ никогда… даже въ самыя высокія минуты наслажденій…

— Этотъ день пропалъ… Этотъ вечеръ погибъ… безъ любви и ласки, безъ радостей, въ ссорѣ… A много ли y меня этихъ дней впереда? Вѣдъ скоро всему конецъ..

Если бы Чарницкій былъ просто чувственнымъ любовникомъ безъ совѣсти и деликатности, онъ, разумѣется, заботился бы объ одномъ: покуда Ольга ему нравится, держать «чувства своей сангвинической натуры» на достаточной высотѣ, чтобы «высокія минуты наслажденій» выпадали «несемьянинкѣ«въ какъ можно большемъ количествѣ, a антрактовъ для ревности случалось какъ можно меньше. Но, повторяю, этотъ человѣкъ рѣшительно не въ состояніи понять, какъ это порядочные мужчина и женщина, отбывъ періодъ любви, точно какую-то службу другъ передъ другомъ, потомъ возьмутъ и разбѣгутся въ разныя стороны, какъ ни въ чемъ не бывало. Онъ твердо стоитъ на томъ, что, взявъ любовь честной дѣвушки, онъ принялъ на себя въ отношеніи ея неразрывныя семейныя обязательства. Удивительно вотъ что: толкуя все время о своихъ оринципахъ и о томъ, какъ уйдетъ она отъ любви къ «дѣлу», Ольга хоть бы разъ задала себѣ вопросъ: a нѣтъ ли y человѣка, которымъ я завладѣла почти насильно, тоже своихъ принциповъ, не позволяющихъ ему сходиться со мною, только какъ съ временной любовницей? Нѣтъ ли y него своего «дѣла» въ жизни, которое требуетъ его къ себѣ съ неменьшею властностью, чѣмъ ея будущее, многоглаголивое; но вѣчно трагикомически отсроченное «дѣло»?

Ради сознательно и предвзято временной связи Ольга ставитъ Чарницкаго въ необходимость разссориться съ горячо любимою семьею. У Чарницкаго жалкая служба (межевой инженеръ), но лучшей негдѣ взять. Даютъ ему командировку, — Ольга не пускаетъ: нельзя ей остаться безъ «минутъ высокихъ наслажденій». Изъ жизни Чарницкаго вынуто буквально всякое содержаніе. Ему даже музыка воспрещена, потому что отнимаетъ время y поцѣлуевъ. Онъ — любовный аппаратъ и только таковымъ обязуется себя понимать и чувствовать. Все что въ Чарницкомъ чуждо любовнаго о ней помысла, Ольга, съ самою откровенною яростью, ненавидитъ, презираеть, воюетъ со всѣмъ тѣмъ не на животъ, a на смерть. Совершенно та же логика любви y глупенькой Нины Безпаловой, которая ненавидитъ науку своего мужа, его лабораторію, его сотрудниковъ, его книги, все его «дѣло», потому что съ ними надо дѣлиться своимъ Романомъ, a онъ, когда обнялъ ее впервые, то, такъ сказать, безсловно обязался быть весь ея, безъ соперницъ въ мірѣ женщинъ ли, идей ли. Моментомъ своей дѣвственной страсти обѣ эти особы купили себѣ мужей-рабовъ и съ наивною твердостью увѣряютъ, что, молъ, рабство это, рабство тѣла и духа, есть все ваше земное назначеніе: если вы рабы, послушно ходите по нашей стрункѣ и ни о чемъ постороннемъ не размышляете, то, значитъ, любите насъ; а, если осмѣливаетесь думать о чемъ-либо кромѣ прелести владычицъ вашихъ, то, значитъ, разлюбили, измѣнили, предали! И владычицамъ остается только покарать васъ такимъ трагическимъ скандаломъ, чтобы волосы стали дыбомъ на головѣ и упокойники въ гробахъ сказали «спасибо», что умерли. Чувашъ, когда обиженъ сосѣдомъ, наказываетъ оскорбителя «сухою бѣдою»: вѣшается на воротахъ его дома. Японецъ наказываетъ обидчика, распарывая собственное брюхо. Дамы-мужевладѣлицы, подобныя Нинѣ и Ольгѣ, - словно бы чувашскаго и японскаго происхожденія, образа мыслей и поведенія.

— А! Ты бунтовать? У тебя свои мнѣнія? свои знакомые? свои вкусы? разлюбилъ?! Такъ вотъ же тебѣ! Помни на всю жизнь, что я твоя жертва, a ты мой убійца!

И — глядь: нахлебалась ни съ того, ни съ сего нашатырю, опіума, сулемы или другой мерзости…

Рабство чувства — и ревность, ревность, ревность! сцены, сцены, сцены! драмы, драмы, драмы!.. И все — «изъ-за выѣденнаго яйца», какъ опредѣляетъ каторгу своей жизни Чарницкій.

Любопытно, что всѣмъ глупымъ и тупымь, недостойно сладострастнымъ рабствомъ своимъ эти злополучные все же не въ силахъ внушить своимъ владычицамъ хоть искру довѣрія. Нина Безпалова отравилась, вообразивъ своего, ни въ чемъ неповиннаго, Романа измѣнникомъ, — ей даже и въ голову не пришло, что надо бы хоть объясниться что ли съ мужемъ, провѣрить, что и какъ… Ахъ, кузина упрекаетъ меня, что я дурно обращаюсь съ мужемъ! Ахъ, значитъ, онъ жаловался на меня кузинѣ! Ахъ, значитъ, онъ съ кузиною откровеннѣе и ближе, чѣмъ со мною! Ахъ, значитъ, онъ измѣнилъ! Ахъ, значитъ, не хочу жить на свѣтѣ!.. За Чарницкимъ Ольга слѣдитъ по незнакомымъ домамъ, подглядывая въ оконныя щели… и сцены, сцены, сцены! драмы, драмы, драмы!.. И это жизнь? Это любовь? Это честныя супружескія отношенія? «Пудель, на что вѣрная собака, и тотъ сбѣжитъ»!

Но мужчины кисти г-жъ Вербицкой и О. Шапиръ, Чарницкій и Безпаловъ, въ особенности первый, оказываются выносливѣе пуделей. Чѣмъ имъ круче приходится отъ влюбленныхъ владычицъ, тѣмъ они смирнѣе покорствуютъ любовной власти. Случайно вырвавшисъ изъ своего семейнаго ада въ командировку, Чарницкій соблюдаетъ по отношенію къ Ольгѣ вѣрность Тогенбурга, a она издалека шпигуетъ его письмами, полными того ядовитаго ревниваго «великодушія», отъ котораго человѣку честному и самолюбивому можно съ ума сойти. И все это — опять-таки, точь въ точь по рецепту Нины Безпаловой: безъ данныхъ, безъ провѣрки, по однимъ слухамъ, предчувствіямъ, по молвѣ людишекъ, которыхъ Ольга сама презираетъ. Ея любовникъ для нея богъ, но послѣднему червю, пресмыкающемуся y ногъ его, больше вѣры, чѣмъ этому богу.

Скажутъ:

— Но вѣдь ревнивыя опасенія какъ Нины, такъ и Ольги, въ концѣ концовъ, сбылись, какъ правдивый голосъ безошибочнаго инстинкта. Ихъ мужья, оставшись внѣ надзора, измѣнили-таки своимъ владычицамъ…

Увы, да! Но и — увы! не по другой какой причинѣ, какъ именно, что «пудель, на что вѣрная собака, и тотъ сбѣжитъ». Жертва упрямой и неосновательной ревности, мужчина ли, женщина ли, не можетъ безконечно отдавать свою душу, свои нервы на медленное съѣденіе безумію даже беззавѣтно любимаго человѣка. По крайней мѣрѣ, не можетъ безъ страшной усталости, и нравственной и физической. А, гдѣ усталость, тамъ и реакція чувства, тамъ и потребность отдыха. Что съ этою потребностью можно успѣшно бороться, — вѣрно. Но еще вѣрнѣе, что, ослабѣвъ въ борьбѣ, усталый отъ ревниваго пиленія, отъ назойливо внушаемаго и провѣряемаго чувства рабской принадлежности, человѣкъ весьма легко падаетъ иной разъ, самъ того не ожидая, нечаянно и почти что невинно. Честна и прекрасна Дездемона; оклеветанная, безвинно умерла она, — жаль бѣдняжку Дездемону! A все-таки, пожалуй, судьба поступила не глупо, допустивъ ее умереть за небывалую любовь. Потому что, не рѣшись Отелло убить Дездемону, ревность его не умерла бы, но только размѣнялась бы по мелочамъ. И вотъ — прошло нѣсколько недѣль. Отелло замучилъ бѣдную женщину дикими сценами, гримасами, нелѣпо язвительными разговорами о платкѣ, замучилъ до одури. Пылкой венеціанкѣ жутко отъ пустой, оскорбительной жизни безъ любви, жизни, отравленной безсмысленными, придирчивыми обидами. A Kaccio хорошъ и добръ. A Лодовико красивъ и великодушенъ. И — о, какая длинная пара роговъ выросла бы, въ концѣ концовъ, на черномъ лбу ревниваго мавра!.. И одною прелюбодѣйною женою стало бы больше на свѣтѣ, и однимъ возвышеннымъ образомъ женскаго благородства меньше въ царствѣ поэзіи. Тонко и умно спрашиваетъ въ «Дворянскомъ гнѣздѣ«Лаврецкій Лемма о шиллеровскомъ «Фридолинѣ»:

— A какъ вы думаете: вѣдь, тутъ-то, какъ графъ привелъ его къ графинѣ, Фридолинъ, и сдѣлался ея любовникомъ.

Потому что нѣтъ чувства, болѣе тяжко и обидно угнетающаго, чѣмъ безпричинная ревность, — животное отсутствіе уваженія и довѣрія къ человѣческому достоинству любимаго существа. Гдѣ безвинное оскорбленіе, тамъ и инстинктивно мстительный отпоръ на него, созрѣвающій иной разъ даже незамѣтно и безсознательно для того, въ чьей угнетенной душѣ онъ родится.

Возможны два отношенія къ близкому человѣку.

Одно — положительпое: