Женский портрет в три четверти - Страница 8

Я перечитал свою тираду, написанную пером на бумаге, и засомневался, точно ли так я сказал. Во всяком случае, если и не так, то с тем же смыслом.

Тут я должен на минуту остановиться, чтобы дать необходимое разъяснение. Конечно, слова Бризкока, Кравчука и свои собственные я привожу по памяти - она у меня профессиональная и потому достаточно крепкая. Кажется, говорил уже о своем знакомстве с иностранными языками: "Хорошая погода, не правда ли?" Сэр Вилли не раз хвалил мой английский но цена таких похвал хорошо известна: когда ты действительно знаешь язык, никому и в голову не придет делать тебе комплименты, это будет даже дико - представьте, вам или мне сказали бы, что мы очень хорошо говорим порусски...

Насчет русского языка сэра Уильяма: я не раз ободряюще говорил профессору, как хорошо он знает наш великий и могучий язык. Полагаю что этим тоже все сказано. Могилевский в школе учил немецкий, причем ему попалась никудышная учительница, Кравчук болтал по-английски довольно бегло; хотя и с чудовищным среднерусским акцентом, акая и нажимая на "р", Бернар лаял и рычал, как все собаки на свете, а О'Бумба, когда нарушал обет молчания, мяукал как-то не по-нашему: не "мяу", а "мэу", с легкой вопросительной интонацией.

Понятно, что я воспроизвожу наши диалоги не так, как они звучали, а как спроецировались в моем сознании. Ни мой сомнительный английский, ни коверканый русский сэра Уильяма не достойны того, чтобы войти в историю, а у меня есть все основания подозревать, что эти записи не канут в вечность, и если их не оценят по достоинству сегодня,- что ж, время все расставит на свои места. Если бы подле Архимеда и Ньютона оказались в свое время толковые газетчики, которые по горячим следам записывали бы главные события, в истории науки не осталось бы места плоским анекдотам о человеке в ванне и человеке под яблоней.

- Приношу всем извинения,- Бризкок прижал руку к сердцу и склонил голову,- но обстоятельства оказались сильнее меня. Однако все закончилось благополучно, Бернар, как я понимаю, по следу привел вас ко мне, на вечернем заседании председательствовал кто-то из моих коллег, случай дал нам возможность познакомиться поближе - и, как мне кажется, все складывается на редкость хорошо.

Признаться, я не мог разделить оптимизма сэра Уильяма, ибо коту наскучило ходить по земле и он вспрыгнул в свою корзинку, полагая, очевидно, что я существую исключительно для того, чтобы носить его на руках. И надоевшая мне ноша, и неопределенность ситуации - все это начало меня раздражать. Ладно, пес помог нам найти хозяина в этом неухоженном дворе, спасибо случаю, приведшему нас сюда,- но Бризкок-то как здесь очутился?

Вслух этот вопрос я задать не успел - меня опередил Могилевский:

- Как вы попали сюда, сэр Уильям? Почему именно сюда? И отчего дверь вашего номера была незаперта?

Бризкок сел на бортик фонтана и жестом пригласил нас сделать то же самое. Могилевский и провинциал послушно сели рядом с ним. Я не знаю, сколько приличных костюмов у кембриджских профессоров, а у московских литсотрудников, как правило, один, и я остался стоять, только поставил рядом с Бризкоком корзинку с О'Бумбой. Бернар плюхнулся у моих ног.

- Когда вы видите фотографию,- начал Бризкок и для наглядности показал сначала на сумку Могилевского, а потом на японскую камеру, болтавшуюся на его собственной шее,- и эта фотография чем-то привлекает ваше внимание, образ, запечатленный на ней, преследует вас,- тут он достал из футляра цветной снимок и уставился на него,- какое желание вас охватывает?

Сэр Уильям замолчал, ожидая ответа.

- Оставить эту фотографию себе на память,- сказал я первое, что пришло мне в голову.

Профессор остался недоволен и строго посмотрел на Могилевского.

- Напечатать фотографию в газете,- сказал Саша без тени сомнения.

- Понять, как фотографу такое удалось,- предположил Кравчук.

Бризкок покачал головой - похоже, мы не оправдали его надежд.

- Снимок сам по себе ничего не создает, он только запечатлевает уже созданное природой или человеком. Сделанный блестяще, он не более чем копия, но, взглянув на копию, разве вы не захотите увидеть оригинал? Если так прекрасно отражение, сколь совершенным должно быть отражаемое.

Тут я понял, к чему он клонит, и вмешался:

- Позвольте, профессор, не хотите ли вы сказать, что нашли оригинал замечательного женского портрета, эту прекрасную незнакомку, которая возникла из трех слайдов? Я тоже был бы рад познакомиться с ней лично.

- Не исключаю, что такой случай вам представится,- сухо ответил Бризкок.- Боюсь, впрочем, что вы будете несколько разочарованы, ибо время преподносит нам постоянно скверные сюрпризы. Этот оригинал мне искать не надо, я слишком хорошо с ним знаком. Я нашел совсем другое - то самое место, где мы с вами находимся.

С этими словами профессор повернул к нам фотографию, которую он держал в руке. На аляповатом цветном снимке, скучноправдивом, каком-то безнадежно-машинном, словом, на туристском моментальном снимке я не без труда узнал этот двор - желтая с белым обветшалая усадьба, ротонда, маленький фонтан, на бортике которого мы сидели.

- Не понял,- сказал кандидат Кравчук.- Двор действительно миленький, что так, что на картинке, правда запущенный и все такое, но при чем тут мои слайды? И для чего все мы здесь собрались?

- Вы не вполне корректно ставите вопрос, коллега. Не "для чего", а "из-за чего". Конечно же, из-за ваших блестящих снимков - нет, я не преувеличиваю, слайды сделаны великолепно, и если вы пойдете дальше такими же шагами, то получите свою нобелевскую еще до седины.

Мне надоело, подобно Дмитрию Самозванцу, стоять у фонтана, да и вообще надоело, что я им, сторож, сыщик, проводник служебных собак, у меня своих дел по горло, я сегодня за весь день ни разу Оле не позвонил. Своей жене. Напоминаю, потому что читатель вполне мог забыть о ее существовании, если даже я с утра в этой сумасшедшей гонке ни разу ее не вспомнил.

- Пожалуйста,- сказал я сухо,- объясните нам все по порядку, и отправимся по домам.

- Хорошо, давайте по порядку, - сразу согласился Бризкок. - Мы разглядывала оптические срезы, приготовленные молодым коллегой, три проекции которых, соединившись странным образом - с вашим участием, сэр, - Бризкок широко мне улыбнулся,- превратились в совершенный портрет прекрасной дамы.

Потом возле аппарата мы и обсуждали этот феномен, но как-то наспех, потому что вы стояли у меня над душой, а я дал вам обещание, и только невероятные обстоятельства могут помешать мне выполнить обещанное. Эти обстоятельства возникли. В разговоре - а мы обсуждали вариабельность белковых молекул как проявление всеобщей изменчивости природы, верно, коллега? - в разговоре я вертел слайды в руках, перекладывал их и соединял опять и, должно быть, перепутал порядок. Когда я посмотрел их на просвет снова, сложив всю тройку вместе,- я не поверил своим глазам. Там уже не было никакой женщины. Срезы сложились в картину, реальную и прекрасную, на удивление знакомую и в то же время какую-то чужую, выдуманную,- и я, поспешно извинившись, выбежал в вестибюль, там, знаете, светлее, и к тому же мне надо было хоть минуту побыть одному, понять, что же происходит. Но как только, взглянув на яркий дневной свет, я сообразил, что же на сей раз преподнесли мне срезы коллеги Кравчука, я превратился из человека идеи в человека действия. Я выбежал на улицу, сел в такси и примчался в гостиницу, чтобы взять вот эту камеру для моментальных снимков, и, конечно, забыл запереть дверь, когда убегал из номера, хотя, я отлично помню, велел Бернару лежать на месте и ждать меня, а ты, О'Бумба, не валяй дурака, лентяй, не притворяйся обиженным, ты спал. И я побежал сюда, в этот двор, я был здесь в прошлом году, когда приезжал в гости к моему давнему другу академику Коврову, он, знаете, редкий знаток вашего древнего города, он сразу уводит гостей от туристских перекрестков и затаскивает их вот в такие дворы, и этот я хорошо запомнил. Его нельзя забыть, и путь к нему врезался в мою память, я шел сюда, как собака по следу, как ты, Бернар, шел по моему следу. И вот эта усадьба, которую не смогли испортить ни время, ни люди, латавшие ее как ни попадя, и вот беседка, и фонтан, и все мы здесь, к моему огромному удовольствию, поверьте, господа, вполне искреннему.