Женская месть - Страница 55

– Отец делал это методично, день за днем. И получал от этого удовольствие.

Теперь она уже не казалась слабой. Голос ее звучал ясно, как колокола на площади, возвещавшие о наступлении Рождества, но безрадостно.

– Маму считали самой красивой актрисой в Голливуде. Мужчины видели в ней богиню. Она влюбилась в отца и бросила карьеру, свою страну, культуру – все, а он уничтожил ее, потому что она была всем тем, чего он желал и что одновременно презирал. Ведь он женился на западной женщине, на христианке…

Адриенна подошла к окну. Солнце вставало, лучи его становились все ярче, они уже превратили прозрачную воду в алмазы.

– Она не могла понять, чем вызвана жестокость отца по отношению к ней. Ей не с кем было поделиться своим горем, и когда я подросла, то стала поверенной всех ее тайн и страданий.

– Если ей было так плохо, почему она раньше не оставила мужа?

– Вы должны понять, что такое Якир, и знать мою мать. Он возненавидел ее за то, что она родила ему дочь, мама же продолжала любить отца. Даже после того, как он взял себе еще жену, унижал и оскорблял ее и насиловал. Она терпела, потому что не могла больше иметь детей, и винила в этом себя. Терпела ради меня.

Глядя на омытый солнечным светом пляж невидящим взглядом, Адриенна горестно вздохнула.

– Она очень любила вас.

– Возможно, больше, чем следовало бы. И эта любовь погубила ее. Много раз она хотела бежать из гарема, но не могла оставить меня. Однажды я стала свидетельницей того, как он избил ее и изнасиловал. Я спряталась под кроватью, закрыла уши руками, чтобы ничего не слышать, и горько плакала. С тех пор я возненавидела отца, и моя ненависть к нему крепла год от года. Однажды, когда мне было восемь лет, Абду сказал маме, что собирается отослать меня в школу и что я обручена с сыном его союзника.

– В восемь лет?

– Меня должны были выдать замуж в пятнадцать. И тогда моя мама приняла решение: она уговорила отца взять меня в Париж и ввести в свет. Для того чтобы стать хорошей женой, я должна была уметь вести себя не только в Якире, но и за его пределами. А для женщины моей страны выйти замуж в пятнадцать лет – дело обычное.

– Неужели у вас могут выдать девушку замуж против ее воли?

Адриенна не могла удержаться от улыбки.

– В Якире браки устраивают по сговору – будь это дочь крестьянина или короля. Брак не имеет ничего общего с любовью и свободным выбором. Моя помолвка была бы просто удачным политическим ходом отца.

Адриенна немного помолчала и продолжила:

– Когда мы оказались в Париже, мать сумела каким-то образом установить контакт со своей давней подругой. Селеста заказала для нас билеты до Нью-Йорка. Абду изображал из себя за границей просвещенного монарха. Поэтому он разрешил нам ходить за покупками и посещать музеи. Матери позволили ходить по Парижу в европейском платье и без покрывала, скрывающего лицо. В Лувре мы оторвались от своих телохранителей и убежали.

Адриенна прижала ладони к лицу. Глаза ее припухли и покраснели от слез. Яркий свет причинял ей боль.

– Мама еще в Якире начала принимать наркотики, ей не удалось отвыкнуть от них и в Америке. Наоборот, тянулась к ним еще больше, так как карьера ее была сломана и вернуть себе прежнее положение она не смогла. Но самое главное, она продолжала любить отца, тосковала о нем. Из всего этого я извлекла урок – поняла, что, когда женщина позволяет себе полюбить, она проигрывает. Для того чтобы выжить, надо рассчитывать только на себя.

– Но эта история должна была также раскрыть вам и другую истину: иногда любовь не признает преград и рушит все на своем пути, – возразил Филипп.

Внезапно Адриенна почувствовала озноб. Взгляд Филиппа оставался спокойным, но в глазах было нечто, чего она предпочла бы не видеть, как предпочла бы не разбираться, почему рассказала ему то, чего никогда и никому не говорила. – Я хочу принять душ, – отрывисто произнесла она, прошла в ванную и плотно закрыла за собой дверь.

Адриенна решила, что Филипп ушел. Стоя под сильной струей воды, она думала о том, что таблетка аспирина поможет ей справиться с головной болью, да и душ принес ей облегчение. Она нанесла на кожу душистый крем и набросила махровый халат, надеясь на то, что сможет растянуться на балконе и высушить волосы на солнце.

С пляжем можно было повременить. Сегодня утром, решила Адриенна, ей лучше остаться одной, подальше от праздничной суеты и оживления. Она всегда проводила рождественское утро в одиночестве, избегая полных благих намерений друзей и не связывая себя светскими обязательствами. Воспоминания о последнем Рождестве, проведенном с матерью, не вызывали в ней такой острой боли, как раньше, но и теперь она по-прежнему не выносила вида остролиста и разноцветных блестящих елочных шаров.

Фиби всегда украшала верхушку рождественской елки белой фигуркой ангела. Это повторялось каждый год с тех пор, как они стали встречать Рождество в Америке. Но во время последнего праздника она так глубоко погрузилась в черную бездну тоски, что та засосала ее.

Адриенна представляла себе болезнь матери как глубокий черный тоннель с сотнями закоулков и тупиков. Она предпочитала это цветное видение всем медицинским терминам в десятках книг, в которых говорилось об аномальном поведении и над которыми она достаточно покорпела. Такое объяснение процесса болезни ей было понятнее, чем все диагнозы и прогнозы, сообщаемые врачами в тихих, пахнущих кожей кабинетах. Да, это был именно тоннель, который всасывал в себя ее мать все глубже и глубже, по мере того как шло время. Как бы то было, но в течение многих лет Фиби удавалось выбираться из него. До тех пор, пока она не устала настолько, что тьма стала казаться ей привлекательнее света.

Возможно, время и исцеляло, но оно не приносило забвения.

Теперь, когда Адриенна облекла свои чувства в слова, ей стало легче, и все же она уже раскаивалась, что разоткровенничалась перед Филиппом. Юна уговаривала себя, что это уже неважно, ведь скоро их пути разойдутся и каждый пойдет своим, а все, что она ему сказала и чем с ним поделилась, с течением времени будет значить все меньше и меньше. И пусть он проявил доброту, которой она не ожидала, это не имело для нее почти никакого значения. Если бы она всего лишь на миг позволила себе поддаться чувственному желанию, то быстро смогла бы его побороть. Слишком долго она сама заботилась о себе, слишком тщательно держала свои чувства под контролем, чтобы позволить Филиппу что-нибудь изменить в своей жизни. Она решила, что теперь все ее помыслы и чувства должны быть направлены только на возмездие.

Но когда Адриенна открыла дверь, разделявшую две комнаты, оказалось, что Филипп все еще здесь – он сидел без рубашки, с босыми ногами и бегло объяснялся по-испански с официантом. Филипп передал ему деньги, и, видимо, их было достаточно, чтобы официант не пожалел, что вынужден работать в праздник.

– Buenos dias[31], сеньора! Счастливого Рождества.

Адриенне хотелось объяснить этому милому юноше в белой униформе, что Рождество давно уже не является для нее праздником. Вместо этого она улыбнулась ему, доставив этим не меньшее удовольствие, чем Филипп своими песо, которые теперьлежали в кармане официанта.

– Buenos dias. Felices Navidades![32]

Адриенна сложила руки и подождала, пока официант уйдет.

– Почему вы все еще здесь?

– Потому что я голоден.

Филипп вышел на балкон, сел в шезлонг и налил себе кофе. Он, видимо, чувствовал себя совершенно непринужденно. Есть много разных способов завоевать доверие – немного терпения, внимания, нежности и обаяния. Ради такой женщины, как Адриенна, он был готов пустить в ход все эти средства.

Адриенна, нахмурившись, последовала за ним на балкон.

– А я и не собиралась здесь завтракать.

– Прекрасно. В таком случае я справлюсь и с вашей порцией.