Женщина в зеркале - Страница 7

Какая удача!

Разбившееся зеркало означало, что ее свадьба не состоится. Супружеская опочивальня разлетелась стеклянными осколками, отражение невесты разбилось вдребезги; это означало, что Анна избавилась от неволи.

Какое облегчение! Она проворно сбежала по деревянным ступенькам, и ни одна не выдала ее поскрипыванием. Она уверилась в этом, когда переступила порог дома и вдохнула деревенские запахи предместья Сент-Андре, а потом ощутила, как грязь весело разлетается из-под ее босых ног.

Весь день она бежала от опасности.

Теперь, на закате, Анна остановилась у ручья, погрузила по локоть руки в прохладную воду, остудившую горящие от усталости мышцы, и долго пила.

Что же она будет есть?

Сейчас она еще не чувствовала голода, а потом будет день — будет и пища.

Синицы вдруг перестали щебетать.

Солнце зашло.

Небо, лишившись лазурной сини, сделалось блекло-серым. Из лесной чащи донесся резкий выкрик одинокого вяхиря.

Анна вздрогнула.

Сумерки сгущались, и колоннада буковых стволов обступала ее все теснее. Холод давал о себе знать.

Она заметила величественный дуб, к которому не смели подступиться другие деревья. Повелев ей приблизиться, он предложил ей ковер из мха вместо подстилки, корни — вместо подушки и раскидистые ветки как полог королевской колыбели.

Она склонилась перед ним, потом, задрав голову, оглядела.

Как он был величествен! Он источал силу, внушал почтение. Храня молчание, дуб говорил с ней. Конечно же, это был необычный представитель растительного мира! Перед Анной высилось мощное, гипнотически завораживающее дерево — дерево, пережившее века, в котором скрывались тонны опыта.

Можно ли мимолетно коснуться его? Пронесся ветерок, и листва зашелестела, словно бы выражая согласие, Анна приложила ладонь к коре дуба.

Ее охватило чувство величайшего блаженства. Из узловатых внутренностей дерева исходила горячая сила, она проникала сквозь ее кожу, растекалась по телу. «Я многому могу научить тебя», — сказало дерево. Анна кивнула. «Этим вечером я расскажу тебе о достоинстве неподвижности, — добавило дерево. — Не шевелись».

И тогда Анна, успокоившись, приникла к нему, подумав, что надо бы прочесть молитву, но, пробормотав начальные слова, провалилась в сон.

Ее совсем не смутило, что на рассвете она проснулась в незнакомой местности: неведомые леса нам всегда кажутся более знакомыми, чем новые дома.

Поутру она какое-то время ломала голову: и как это она отважилась? Стоит ли идти дальше? Но если она повернет назад, то тогда к чему было это бегство? Она ведь вовсе не стремилась избавиться от Филиппа, она отправилась в путь, чтобы обрести что-то… Но что? Этого она не знала.

Пока Анна прохаживалась вдоль реки, в сумятице мыслей всплыло очевидное решение: она останется здесь. Быть может, в конце концов ей удастся обрести то, что она ищет…

Возбужденная, с пылающим лицом, она вернулась к дереву и обхватила его руками. Ей передался его покой, с сомнениями было покончено; прижавшись к стволу губами, Анна шепнула, что остается.

В этот день она принялась открывать для себя природу. Анна радовалась тому, что может неспешно насладиться тем, что прежде было ей недоступно — ни в былой крестьянской жизни, ни позднее, когда они поселились в городе.

Она углубилась в трепещущий лес, в потоки тени и потоки света. У нее из-под ног выскакивали пушистые мячики — дикие кролики улепетывали прочь. То тут, то там проклевывалась новая травка, такая нежная, свежая, что Анна не смела топтать ее. Под прошлогодними бурыми сплющенными папоротниками пробивались бледные молодые побеги, толкаясь скрюченными пальчиками. Выше лопались почки на деревьях, ветви разрастались и обретали зеленый убор.

В подлеске гулял ветерок; листья и цветы — тысячекрылые создания — жаждали вобрать в себя воздух, оторваться от земли и воспарить; лес грезил полетом. Подобно кораблю, который удерживают на пристани лишь канаты, Анна желала, чтобы дыхание ветра унесло ее в небесную синь.

Анна ощущала, что вселенная наводнена текучей упорной энергией. Весна утверждала себя, отбрасывая засохшие ветки, хороня гниющие листья; она впитывала соки деревьев и растений. Вдыхая их испарения, девушка пьянела.

По мере того как оживала лесная поросль и выпрямлялся корабельный лес, в Анне пробуждалось… желание… Желание чего? Сложно определить… Жажда чего-то великого, существенного; да, Анна тоже вместе с природой избавлялась от зимнего оцепенения, она отождествляла себя с птицами, напрягавшими в полете крылья.

Перед Анной приоткрылся иной мир, непохожий на мир людей. Настоящий мир. В то время как город душил землю тяжестью мостовых, придавливал ее домами, лес давал земле возможность цвести. Город рубил деревья, чтобы подпирать свои крыши, держал в заточении, меж четырех стен, воздух, чернил небо дымом, валившим из печных труб, а лес наделял свободой любую жизнь. И здесь в Анне, которая оказалась в эпицентре волшебной гармонии, столь неслыханной, что невозможно было понять, из чего состоит этот аккорд, рождался отклик. И этим ощущением связи лесная магия заставляла ее застыть, брала в плен и зачаровывала.

Дважды она испытывала страх.

Дважды ей казалось, что вдалеке скользит какая-то тень. Приникнув к земле, она выжидала. Ничего.

Может, это пробежала лань?

Есть было нечего. Анна решила, что попробует щипать траву, грызть молодую кору. Добравшись до реки, что вилась меж тополей и ив, будто кровеносный сосуд в черной почве, она долго пила воду, чтобы заглушить бурчание в животе.

Под ивами жужжали мошки, слетевшиеся на запах пыльцы… Воздух пел, струился, трепетал. Потом день начал стремительно клониться к закату под фанфары умопомрачительно сверкавшей на солнце небесной меди, золотом раскатывавшейся от облака к облаку.

Когда стемнело, она вернулась к дубу. Едва она обратила внимание на звезды, засиявшие на небесном своде, как силы оставили ее и она погрузилась в сон. Утром среди корней дуба лежал большой круглый хлеб. Анна решила, что это дар дерева. За этот подарок, избавлявший ее от необходимости заботиться о пропитании — теперь она могла посвятить весь день изучению леса, ведь ей столько предстояло для себя открыть, — девушка поблагодарила своего зеленого покровителя, потом обглодала корку, оставив мякиш на вечер.

Она исходила лес вдоль и поперек, неустанно вслушиваясь в наполнявшие его звуки: тявканье лис, вышедших на охоту, шорох хвоста, задевшего кусты, потрескивание ящерицы, мелодичное кваканье древесной лягушки, мелкую поступь оленят. Подняв голову, сквозь завесу ветвей она пыталась разглядеть, где прячутся птицы, вьющие гнезда, чей неумолчный гомон наполнял лес. Дятел долбил клювом кору. Переругивались крикливые сороки. Охрипшая кукушка, заслышав Анну, постоянно отступала, и ее жалобы слышались где-то за горизонтом. Анне все было любопытно, она вспомнила, что еще накануне лес казался ей немым. На самом деле лес был полон звуков, повсюду царило оживление. И Анна слышала здесь не спокойствие, нет, а гармоничную музыку живой, распускающейся, растущей природы. На протяжении всего дня в зарослях кустарника, в лесной чаще кипела жизнь. Взмах крыльев и хруст веток разносили эхо осторожной поступи зверей, потрескивание растений, ясный шепот ручейка, поддразнивание ветра… Эти шумы звучали мирно, они совершенно не омрачали незамутненной ясности. Молчание леса принимало и вбирало в себя все: застигнутого врасплох кролика, прыжок белки — так мягкий ковер из мха притягивает падающие сосновые иголки.

Когда над лесом сгустилась ночь, Анна помчалась к своему дубу, утолила голод, а потом провалилась в сон.

На рассвете возле нее вновь лежал хлеб.

То же было и в последующие дни…

Чем чаще повторялось это чудо, тем меньше оно занимало Анну.

Особенность чудес в том, что они редки; повторение стирает ощущение волшебства. Решив, что ежедневное появление еды — это дар щедрого леса, Анна больше не задумывалась об этом.

Она положилась на судьбу. Она жила как живется. Позабыла о людях. Порой ей хотелось сбросить одежду, бегать в чем мать родила, но ветерок, сырая свежесть эфира не слишком располагали к этому.