Женщина в зеркале - Страница 64

Среди ночи раздались крики. Анна и Ида кинулись на помощь. Оказалось, что только что в жестоких страданиях скончалась Великая Мадемуазель.

Поскольку бегинки знали, что извне им никто не поможет, они собрались вокруг усопшей и до утра молились за спасение и упокой ее души.

На рассвете, когда отперли ворота, все разошлись. И если Ида заснула как убитая, то Анна продолжала стоять на коленях, думая о почтенной даме, которой она была обязана тем, что ей позволили поселиться в бегинаже.

Когда Ида проснулась, она увидела Анну в том же положении, в каком ее оставила. С одной лишь разницей: Анна горько плакала.

Эта бесстыдная любовь к другой вызвала у Иды новый приступ злобы. В исступлении она решила, что Анна заслуживает основательного наказания. Она схватила накидку, так как свинцовые тучи перекрыли солнечный свет, низко надвинула капюшон и припустила по улицам Брюгге. Увидев двух городских стражей, она их окликнула и рассказала то, что ей было известно. Пришедшие в ужас охранники отвели ее к компетентным лицам.

Какое-то время спустя, когда колокола Брюгге возвестили полдень, двое мужчин постучались в дверь домика Анны.

Когда она вышла к ним, они грубо схватили ее. Должностное лицо, ведавшее расследованием преступлений, объявило ей причины ареста: колдовство, богохульство, убийство через отравление.

35

7 апреля 1912 г.

Гретхен, годы утекли…

О подруга детства, я часто думаю о тебе, возвращаюсь в наше прошлое, мне в нем приятно, и я тебя в нем целую. Так и дадим нашей жизни улетучиться, не увидевшись? Иногда я мечтаю о том, чтобы получить от тебя вести, узнать, где работает твой Вернер, кем стали ваши сыновья.

Что произошло? Помнится мне, что официально мы поссорились. Но я никак не могу вспомнить почему. Мои воспоминания о тех временах путаные; сами времена тогда были такими: я заканчивала проходить курс лечения с помощью психоанализа, расставалась с Францем, покидала Вену. Может быть, у меня возникла потребность начать все с чистого листа и ты стала жертвой этого? Я оказалась чрезмерно радикальной? Вглядываясь в прошлое, я спрашиваю себя, не была ли я несправедлива…

Ибо я забыла, в чем я тебя упрекала. Это меня беспокоит и наполняет мое сердце горьким чувством вины.

Гретхен, я хочу, как и раньше, писать тебе, хочу читать твои разумные ответы, я хочу, чтобы продолжилась наша драгоценная дружба. Хочешь ли ты того же?

После нашего абсурдного разрыва моя жизнь сильно изменилась. Хотя в ней есть и черные моменты, она мне нравится. Более того, она меня приводит в восторг. С чего начать мой рассказ? В Вене я жила как птица в клетке, как красивый попугайчик с ярким оперением, которого хозяин любил выставлять напоказ. Я не знала счастья, хоть и считала, что оно у меня есть. Сразу же я начала постоянно жаловаться, что его не замечаю.

После курса лечения с помощью психоанализа я начала от этого избавляться. Калгари, у которого я была, как потом выяснилось, одной из первых пациенток, выдумал такой курс лечения, который убедил меня в том, что у меня невроз. Мой брак с Францем только казался удачным. Хотя мой муж был молод, я смотрела на него как на отца, патриарха, который учил меня правилам поведения, светским манерам, обязанностям жены. Я его не любила — я его чтила. И в постели, и на людях я подчинялась ему. Однако мое послушание не принесло мне душевной радости.

Благодаря Калгари я осознала, что испытываю сильную физическую неудовлетворенность. Однажды мне пришла в голову глупая мысль попытаться избавиться от нее с помощью Калгари; я не отдавала себе отчета, что это трансфер, обычный этап курса лечения, когда оно подходит к завершению.

Не слишком хорошо помню, что я предприняла, но это, должно быть, походило на изнасилование. Не важно. Раз уж в последние недели, когда я еще пребывала в Вене, Калгари снова занялся со мной психоанализом и довел работу до конца, значит он на меня за это не рассердился.

В то же самое время я пережила исключительные, чудесные и трагические минуты.

Сомневаюсь, что рассказывала тебе об этом, потому что я была тогда очень стыдливой. Теперь, когда я больше не боюсь говорить на любые темы, я тебе все объясню в нескольких словах.

По случайному стечению обстоятельств я оказалась в объятиях человека, который повел меня к себе. К моему великому удивлению, этот юноша, о котором я ничего не знала и который ничего не знал обо мне, довел меня до экстаза, когда мы занимались с ним любовью.

Ты мне веришь? Раньше я даже отдаленно не подозревала о возможности такого состояния. Мои сладострастные прогулки с Францем ограничивались садом у дома, обихоженным парком, но мы никогда не заходили в лес, я не ступала в его пределы, пренебрегала теми возможностями, которые заложила в нас дикая природа.

Потрясенная этим откровением в области чувственных наслаждений, я тем не менее не пыталась вновь увидеться с ним. Я стала искать кого-нибудь еще. Потом еще кого-нибудь. Я и не знаю толком, сколько их еще было. И каждый раз я поднималась на вершину наслаждения.

Ты потрясена?

Я была потрясена.

Благодаря этому удивительному открытию обозначились более четкие контуры: если моему возлюбленному становилось известно мое имя, история моей жизни, заботы, занятия, я не шла дальше, я не вступала с ним в близость. Избыток слов, дум, мыслей возводил стену, которую невозможно было преодолеть.

Я поняла, на что я способна и каков мой предел: я достигаю оргазма, но он возникает только при условии анонимности.

Чтобы проверить это, так как я остерегалась делать окончательные выводы, я предприняла попытку обновить чувственные утехи с Францем. Набрасываясь на него, я возбуждала себя, воспроизводя пыл, бесстыдство и энергию, которые проявляла со своими мимолетными любовниками. Бесполезно. То ли я слишком явно выказывала свои намерения, что мешало мне отдаться, то ли он продолжал вести себя как Франц фон Вальдберг, но я чувствовала, будто приклеена к постели. Наши телодвижения мне представлялись настолько смешными, что очень скоро меня начинал разбирать смех.

Я поведала об этой особенности Калгари. Хотя мое признание не смутило его, он попытался дать объяснение. По привычке он доискивался того, что в моем прошлом не позволяло мужчине, которого я ценю, удовлетворить меня. Впустую. Тогда, вместо того чтобы пересмотреть свою методику, он решил, что я утаиваю от него какие-то секреты моего детства.

В то время у меня не сложилось своего мнения на этот счет. Я ничего не рассказала тете Виви. Несмотря на то что мы были близкими подругами, даже сообщницами, я боялась, что ей не понять странности моих нравов. В отличие от меня, Виви отдавалась мужчинам, которых знала, которые на протяжении долгого времени ухаживали за ней, а она вменяла им в обязанность бесконечные прогулки и обеды. Тетя Виви явно оставалась самой собой, достигая с очередным избранником «ослепительного мига». Вот поэтому я боялась, что мой курьезный случай вызовет ее неодобрение.

Несколько месяцев я вела двойную жизнь. Двойную? Чем дальше я заходила, тем глубже становилась пропасть между ними. Существование одной госпожи фон Вальдберг было частью лицемерного ритуала, а существование другой давало мне возможность постичь неиссякаемую щедрость природы. Да, две жизни, одна — ложная, другая — настоящая. Отражение и оригинал. И вот однажды вечером я подошла к Францу, который читал в библиотеке, и сказала:

— Франц, не сердись — я ухожу от тебя.

Он рассмеялся, полагая, что это шутка. Я не двигалась, дожидаясь, пока не смолкнет смех.

— Я очень сожалею, что причиняю тебе эти страдания, — продолжила я, — потому как ты человек хороший, нежный и умный.

До него вдруг дошло, что я говорю серьезно.

— Ханна, какая муха тебя укусила?

— Я не могу тебе объяснить. Это моя ошибка. Мне вообще не следовало давать согласие на наш брак. Я чувствовала, что замужество не моя стезя, но в то время еще сомневалась в этом. А теперь я уверена. Мой уход никак не связан с тобой, не чувствуй себя виноватым — ты был безукоризнен. Ты такой замечательный, что, сказать по справедливости, я пришла к выводу, что мне совершенно не подходит подобный образ жизни.