Женщина, которая говорила правду - Страница 1

Жила-была (начал свой рассказ Реджинальд) Женщина, которая говорила правду. Не всю сразу, разумеется, а частями. Точно так же лишайник понемногу, мало-помалу вырастает на здоровом на вид дереве. Детей у нее не было – иначе ей пришлось бы непросто. Все началось с малого, без видимых на то причин, если не считать, что жизнь ее была довольно пуста, а ведь так легко свыкнуться с манерой говорить правду по мелочам. А потом ей стало трудно отделять более важные вещи от вещей не столь значительных, пока наконец она не стала говорить правду о своем возрасте. Она утверждала, что ей сорок два года и пять месяцев – обратите внимание, к тому времени она достоверно сообщала даже количество месяцев. Ангелов, возможно, это умиляло, а вот ее старшей сестре не нравилось. На день рождения Женщины сестра вручила ей открытку с видом Иерусалима с Оливковой горы вместо билетов в оперу, о которых она так мечтала, а открытка и билеты в оперу – это не одно и то же. Мести старшей сестры приходится ждать долго, но, подобно Юго-Восточному экспрессу, она всякий раз является вовремя.

Подруги Женщины пытались уговорить ее, чтобы она не слишком-то забывалась в своем увлечении, но она на это отвечала, что с правдой она повенчана; вслед за тем было высказано замечание, что едва ли разумно появляться вместе с нею в обществе. (Ни одна предусмотрительная женщина не станет регулярно делить ланч со своим мужем; если она хочет доставить ему удовольствие, то неожиданно является к ужину. Ему нужно время, чтобы позабыть ее; половины дня на это не хватает.) И спустя какое-то время ряды ее подруг стали заметно редеть. Ее стремление к правде пришло в несоответствие с огромным списком визитов. Она, например, в точности описала Мириам Клопшток, как та выглядела на балу у Илексов. Мириам, разумеется, интересовало ее откровенное мнение; Женщина между тем каждое воскресенье молилась в церкви за то, чтобы Господь ниспослал мир, но время, в которое мы живем, полно противоречий.

Жаль, что у нее не было семьи, – в этом сходились все; когда в доме имеется ребенок-другой, то невольно сдерживаешь свои чересчур откровенные стремления к правде. Дети даны нам для того, чтобы мы сдерживались в проявлении наших лучших чувств. Вот почему сцена, со всем, что на ней происходит, никогда не сравнится с искусственностью реальной жизни; даже в драме Ибсена перед аудиторией нужно раскрывать то, что обыкновенно подавляешь в себе в присутствии детей или слуг.

Судьба изначально распорядилась таким образом, чтобы говорили правду, и, по справедливости, часть вины за это она должна взять на себя; но если у Женщины не было детей, то ей следовало бы поставить в вину как минимум неосторожность пострадавшего.

Мало-помалу она стала ощущать, как становится рабыней того, что некогда было всего лишь праздным предрасположением; и однажды ей все открылось. Любая женщина говорит девяносто процентов правды своей портнихе; оставшиеся десять процентов являются несокращаемым минимумом неправды, пределы которого всякий уважающий себя клиент не переступит. Заведение мадам Драга служило местом сбора голой истины и разодетой выдумки, и Женщина решила именно здесь предпринять последнее усилие, дабы вспомнить безыскусность лжи минувших дней. Мадам пребывала в восторженном расположении духа, и вид у нее был такой же, какой бывает у сфинкса, когда ему все известно, но он предпочитает обо всем молчать. Будь Мадам военным министром, она бы прославилась и на этом поприще, но ей было довольно богатства.

– Если я здесь немного уберу, а здесь – мисс Хауэрд, прошу вас, потерпите еще немного – здесь тоже, то, думаю, вам будет намного удобнее.

Женщина задумалась; от нее требовалось лишь небольшое усилие, чтобы просто согласиться с мнением Мадам. Но привычка говорить правду слишком сильно в ней укоренилась.

– Боюсь, – запинаясь, проговорила она, – что тут чуточку, ну совсем немножко…

И вот этим самым «немножко» она и измерила глубину падения в объятия правды. Мадам не очень-то нравилось, когда ей перечили по части ее профессиональных занятий, а когда Мадам выходила из себя, то отражалось это потом, при расчете.

И наконец свершилось то ужасное, что, как уже предвидела Женщина, и должно было произойти; еще одна маленькая, ну совсем ничтожная правда не давала ей покоя в минуту пробуждения. Как-то промозглым утром, в среду, с трудом подбирая слова, она заметила кухарке, что та выпивает. Впоследствии эта сцена вспоминалась ей столь ярко, что казалось, она была написана в ее воображении Эбби.[1] Кухарка была хорошая, но все же ей пришлось уйти.

На следующий день к ланчу явилась Мириам Клопшток. Женщины и слоны никогда не забывают нанесенных им обид.