Женат на собственной смерти (сборник) - Страница 1

Кариуфорония стояла у него в горле. Ее, словно Атлант, подпирала гедза с креветками. Еще ниже, в тесном желудке, томилась жирная и тяжелая, как сырой бетон, ла-баньеса… Кабанов трижды за минувший вечер заходил в ресторан, выбирал столик в самой середине зала и рассеянно листал плотные, защищенные пластиком страницы меню. Он вовсе не был голоден. Мало того, его уже тошнило от еды. Тяжелый, как туристский рюкзак, желудок беспардонно вытеснил со своих законных мест внутренности: подвинул в сторону печень, загнал куда-то под легочный мешок сердце, да еще придавил своей тяжестью селезенку. Пахан на зоне ведет себя не столь вызывающе и нагло. Последним блюдом, которое заказал Кабанов (шел уже пятый час утра), был монастырский гювеч. Но гювеча съедено было только две ложки. Сдвинув горшочек на край стола, Кабанов громко икнул и сказал сам себе: «Все. Я больше не могу. Сейчас лопну!»

Но ему все равно чего-то хотелось, и это неутоленное желание, призрачное, как утренний туман, было мучительным. Тем более мучительным, что Кабанов располагал приличной суммой денег, шальных и легких денег, на которые можно было купить все, что угодно. Проблема состояла только в том, что Кабанов не мог определить, чего ему еще хочется и как сделать так, чтобы чего-нибудь захотеть.

Он спустился в большой игровой зал, выгреб из кармана оставшиеся фишки, небрежно кинул их на зеленое поле, словно пивные пробки в мусор. Никого он своей игрой не удивил, потому как все смотрели на двух китаянок, которые уже несколько часов подряд то выигрывали, то проигрывали у рулетки, и поединок их был захватывающим и динамичным.

Страдая от недостатка воздуха в стесненных легких, Кабанов поманил к себе юношу в малиновом жилете с подносом в руках, выбрал похожий на шахматную ладью бокал с коньяком, сделал глоток, но коньяк добрался только до начала пищевода и там безнадежно застрял.

Как обидно, что у человека такой маленький желудок! Кабанов, скорчив гримасу, поставил бокал на поднос и посмотрел по сторонам, чтобы найти, куда сплюнуть. У него столько денег! Ему хочется потратить их! Но на что? Ночь подходит к концу, и скоро придется ехать домой. А там хоть и красивая, но избалованная жена, которая любит выворачивать его карманы. Она знает, на что тратить деньги. Она без запинки может перечислить два десятка расходных статей: ей нужны две дюжины сеансов в солярий, столько же в сауну, к визажисту, к стоматологу, к пластическому хирургу, к модельеру, на массаж, на пирсинг, а также требуется обновить осенние сапоги, и Ромочке нужны новые ботинки, и давно пора поменять кухонный гарнитур, и надо материально помочь маме, и Ромочка просит новую роликовую доску, а к ней еще нужны наколенники и налокотники и… и… и в том же духе долго и бесконечно. Какая тоска!

Кабанов оглядел зал, стараясь не встречаться с цепкими взглядами проституток, занявших позиции по периметру зала, как снайперы. Их услуги он востребовал после второго посещения ресторана, когда часы показывали час ночи. Словоохотливая, с клоунским голосом девица, поддерживая его под руку, отвела в комнатушку, напоминающую медицинский пункт (более-менее чисто, кафельная плитка, топчан и рукомойник), где реанимировала желания Кабанова с отчаянностью фронтовой медсестры, спасающей бойца. Но подлый желудок, видимо, придавил своей неподъемной тяжестью не только кабановскую селезенку. Кабанову по карману было обложить себя путанами, как горчичниками, но подобно тому, как переполненный желудок уже не принимал еду, так и прочие органы не выказывали никаких желаний. Девица, оказавшись невостребованной, гонорар тем не менее получила баснословно щедрый и передала Кабанова под неусыпный контроль своих подруг. Своими повадками подруги напоминали гиен, которые хоть и объедки пасут, зато объедки жирные и кускастые.

Казино постепенно пустело. Наступил понедельник, короткий рабочий день – не до шести утра, как обычно, а до пяти. Крупье, официанты и путаны теряли к засыпающим клиентам интерес и все чаще отвлекались на подсчет выручки. В игровом зале появились уборщики, суетливые и ловкие, как тараканы. Они приводили в действие какие-то механизмы, то ли полотеры, то ли пылесосы, то ли гибриды того и другого. Мясистые представители службы безопасности, скрывающие за доброжелательными улыбками свою садистскую и человеконенавистническую сущность, спрашивали у клиентов, не желают ли они покинуть заведение. Никто не отказывался.

У Кабанова появилось странное чувство, будто он не доел, не допил, не сделал еще кучу интересных и приятных дел, хотя по-прежнему был раздут, как дирижабль. С досадой направился он к выходу, облепленному назойливыми таксистами. От них воняло бензином и потом, и Кабанов брезгливо морщил нос.

– Спасибо, – походя отвечал он. – Но как-нибудь обойдусь без твоего грязного корыта… Спасибо, спасибо, на консервной банке езди сам…

В дверях он дал швейцару чаевые – первую попавшуюся купюру, которую нащупал в пиджаке. Думал, что это сторублевка, но оказалось сто баксов. Швейцар настолько ошалел от такой невиданной щедрости, что ахнул и тотчас принялся целовать руку Кабанова. Отбирать баксы было поздно. Сетуя на свою оплошность и в то же время получая удовольствие от небывало широкого жеста, Кабанов сел за руль «Мерседеса», запустил двигатель, магнитолу, кондиционер, видак, а также навигационный прибор для определения своего местонахождения GPS. Приборная панель мерцала и искрилась, колонки содрогались от музыки. Кабанова окружала дорогая аппаратура, кожа сидений и изящество дизайна. Он открыл крышку мини-бара, налил в бокал немного кампари цвета марганцовки, но выпить опять не смог. Тогда он просто стал держать бокал в руке, и в этом держании тоже был отпечаток богатства и утонченности.

Перед фарами прошла большеротая, похожая на Щелкунчика, девица, и Кабанов ее сразу узнал. Это она насаждала ему удовольствие со стоицизмом фронтовой медсестры. Кабанов коротко бякнул сигналом, опустил стекло.

– Киска! – позвал он.

Но киска свою смену отработала, она уже пересекла проходную родного предприятия и, неукоснительно соблюдая режим труда и отдыха, сделала вид, что не узнает Кабанова и не понимает, чего он от нее хочет. «Хоть бы педикюр сделала! – подумал Кабанов, провожая ее взглядом. – Пятки желтые, как горбушка батона. И синяк на лодыжке… Замухрышка какая-то!»

Он медленно поехал по темной улице, в дальней перспективе которой перемигивались желтые огни светофора. Управлял лениво, одним пальчиком, будто и не управлял вовсе, а лишь подсказывал машине, куда и с какой скоростью ехать. Чувство неудовлетворенности не проходило. Так рано он из казино еще никогда не возвращался. Обычно только без пяти минут шесть утра он выходил на улицу и садился за руль. Кабанову надо было ехать все время прямо, где находился его микрорайон Мурыжино, но на первом перекрестке он свернул. Хотелось оттянуть тот момент, когда он откроет ключом дверь квартиры и окажется среди опостылевших стен, где сонно бурчит жена, пахнет рыбными котлетами, валяются под ногами вечно грязные ботинки Ромочки, где забит продуктовыми коробками холодильник и в раковине засыхает гора грязной посуды, ожидая утреннего прихода уборщицы. И Кабанов разденется в ванной, упершись животом в край раковины, прильнет к зеркалу и станет рассматривать свои опухшие свинячьи глазки, обрамленные белесыми ресницами. А утром его станет пилить жена, упрекать за то, что он уже совсем дома не живет, и сыном не занимается, и ожирел так, что каждый месяц приходится покупать новые брюки; и сын, подражая матери, станет ему дерзить, смотреть на него с презрением и требовательным тоном просить у него денег на новый мобильник с функциями поддержки SSM, GPPK и JJTF.

Сейчас Кабанов принадлежал сам себе и потому был почти счастлив. Роскошная машина тихо везла его по спящему городу. Милиционеры провожали его завистливыми и злобными взглядами – останавливать его у них не было повода. Ночные бабочки махали ему из всех щелей своими замусоленными крылышками. Водители других машин, обгоняя Кабанова, смотрели на него подобострастно и робко: не обидится ли, если позволим себе обогнать?